За деревьями замелькали приближающиеся древорубы. Крики в поселении привлекли их.
Филипп выругался и отпустил Тишку.
— Будем уходить, брат? — тихо спросил Антон.
— Тогда они точно решат, что это наших рук дело… Работаем дальше. Никто не в курсе. И присматривайте за этим. — Филипп указал на Тишку.
— Давай вставай, — Бес схватил присевшего Тишку за шиворот, поднял и толкнул к поваленной сосне, — иди работай.
Двое древорубов ушли в поселение и не вернулись, остальные отыскали себе новую засеку в полверсте от старой и стволы теперь приходилось таскать с новой на старую. Прошло три часа, Филиппу так и не удалось заглянуть в поселение. Он присматривал за Тишкой, тот работал молча, только лицо его было хмурым и серым. Стемнело. Вышел старший из оставшихся древорубов и сказал, что работы закончены. Двинулись в поселение.
Еще издали увидели они меж темных стволов множество костров, и услыхали гул возбужденных голосов. Выйдя к недостроенной церквушке, Филипп увидел в центре поселения на небольшой площади большой костер и толпу людей — казалось вся община собралась там. Некоторые держали в руках факелы.
Древорубы направились к ним, Филипп же с братьями встали поодаль. Люди в толпе один за другим оглядывались на них. Стоявшие за костром светились страшными ликами, будто толпа распинателей на картинах, иных скрадывал мрак. Филипп знал, что его с братьями плохо видно во тьме, но жуткое чувство под натиском этих безмолвных взглядов охватило их всех. Старший древоруб что-то рассказывал Шумиле, указывая на них. Шумило слушал спокойно, иногда что-то спрашивал, кивал, бросая на Филиппа взгляды вместе с остальными. Толпа расступилась, пропуская вернувшихся с засеки древорубов, снимавших шапки и среди них у костра показались узкие дроги, на котором лежала на спине мертвая Анютка.
Тишка резко вздохнул и тотчас Филипп понял почему — прямо за дрогами стоял Меркул и скалился в красном свете костра, глядя прямо на него.
Шумило с тремя братьями тем временем отделился от толпы и направился к Филиппу. Антон и Бес, не сговариваясь выступили чуть вперед, прикрыв Тишку.
— Что случилось? — спросил Филипп у подошедшего Шумилы.
— Кто-то удавил девку у мельницы. — Ответил он, изучающе разглядывая Завадского.
Филипп посмотрел в сторону костра, где лежало тело.
— Очень жаль. — Сказал он спокойно. — Когда?
— До полдни броднила она подле мельницы. Бабы видели ее, да таже… Вы не видали али мочно слыхали еже бо?
— Нет, — Филипп покачал головой, и братья Антон и Бес покачали головами с ним в унисон, — мы весь день работали в лесу.
— А твой отрок? Оне вроде яко сыстнились [подружились] вмале накануне. Ино да мочно еже ведает?
— Он все время был с нами и ничего не видел.
Шумило глядел Филиппу в глаза. Завадский видел только половину его лица, освещаемую костром, вторая пропадала во мраке.
— У нее есть отец и мать? — спросил Филипп.
— Она сирота.
— Понимаю, горе есть горе. Можем ли мы чем-то подсобить?
Шумило поджал губы, глянул на своих братьев и осторожно коснулся руки Филиппа, шепнув в лицо:
— Отойдем, брат.
Они отошли во тьму.
— Вонми, — начал Шумило, — я ведаю еже вы работали и непричастные к злодеянию, инда наши древорубы овые бысти с вами весь день, врать не станут, обаче…
Шумило демонстративно поглядел на толпу у главного костра и продолжил:
— Обаче люди, убо сам ведаешь, не особо доверяют чужакам, да кольми якое зло ключилося, споро жаждут они расправы над виновниками.
— К чему ты клонишь, Шумило?
— Боле не годе вам работать полма дня. Заутро, брат, затемно надобе вам уйти.
Филипп понимающе кивнул.
— Уговор наш в силе, кляч да телегу вы получите, токмо… ты сулил за сие деньги.
— Да, но ты предложил вместо этого нам поработать.
Шумило вновь пристально поглядел на Филиппа.
— Ты разве още не уразумел, брат, еже новые невзгоды — новые протори [расходы].
— Хорошо, я заплачу рубль.
Шумило приблизил к Филиппу свое лицо, заглянул пристально снизу, обдав едким запахом лука.
— Нет, брат, ты видать и впрямь не уразумел.
— Тебе нужно больше?
— Мне надобе все. Все, еже ты в своей калите таскаешь.
— Слушай, Шумило, это слишком много — за такие деньги в Урге можно купить полсотни лучших монгольских лошадей, а не пару кляч.
— Обаче мы не в Урге, Филипп, — Шумило оглянулся, как бы предлагая и Завадскому посмотреть на толпу, которая бросала на них враждебные взгляды, — и плата сия не за кляч, ты меня понимаешь?
Филипп задумчиво поглядел через его плечо, сдвинул брови. Он понял, что Шумило озвучивал не предложение, а ставил ему ультиматум.
— Хорошо.
— Во-ся ладушки, — сказал Шумило, потирая руки, — заутро разбудит вас мой брати, отведем вас к дороге, покажем путь, онамо и ударим по рукам.
* * *
— Еже ему надобно? — спросил Антон, когда Филипп вернулся к братьям.
— Завтра утром мы уезжаем.
— И все?
— За билет на выход придется заплатить.
— Елико?
— Всё.
— Во-то сукин сын, — зло усмехнулся Бес, — будто пес не ведает чьих рук дело сие.
— У нас мало времени, братья, завтра встаем затемно.
— Ладно, у меня на случай още три серебряных рублика в сапоге упрятано. — Сказал Антон. — Повечеряти бы, да пусто.
Есть им действительно не дали, да, впрочем, не до того всем теперь.
Легли спать в своей коморке в избе Мошкиных.
Антон с Бесом быстро уснули, а Филиппу не спалось. Он ворочался два часа, слышал, как Тишка сопел и шмыгал носом, да еще чьи-то шаги кругом избенки. Ходил явно не одиночка, а трое-четверо, за стенкой все слышалась какая-то возня и тихий говор. Филиппу стало душно, захотелось выбраться из тесноты на воздух. Он ощупью достал китайскую трубку, мешок с табаком и поднялся.
— Филипп… — Позвал во тьме жалобный, почти детский голос.
Завадский поглядел на темный приподнявшийся силуэт.
— Чего?
— Неужто ничего нельзя изменить, брат?
— Некоторые вещи надо просто пережить, Тишка. — Ответил Завадский и вышел на улицу.
Стоявшие у амбара тени, прошелестели по сухой листве и растворились во тьме. Филипп втянул носом морозный воздух, подошел к низкой околице, высек искру, раскурил трубку.
Два костра еще горели на краю поселения у реки. Кто-то завывал вдали, а кто-то кричал пьяно. Крик внезапно усилился и ворвался в уши, Филипп увидел, что из большой избы у моста две фигуры выволокли третью. В свете костра он узнал крепкую Омелфу — ту самую бабу с колотушкой, которая кормила их щами.
Тащили ее двое, одного из которых Филипп тоже узнал — валунообразный брат Шумилы Анашка.
У костра Анашка с напарником отпустили Омелфу, которая тотчас начала проклинать их и плеваться.
— Алгимей проклятый! Выблядок сучий! Да еже бо у вас уды поотсыхали, кобели сташивые!
Мужики уже ушли, а она все ругалась, грозя кому-то крепким кулаком.
— Во норов у бабы! — раздался одобрительный голос во тьме так близко, что Филипп вздрогнул.
Повернув голову, он увидел рядом с собой нагловатого старичка Антифея, который обычно будил их. Он был невысок и стоял с другой стороны околицы, сложив руки на столбике, который был ему по грудь.
— С чего это она так? — спросил Филипп, затягиваясь китайским табаком.
— Она убо за девкой покойной Анюткой приглядывала, бысти ей заместо отца да матери.
— Горюет?
— Серчает, — со вздохом ответил Антифей.
— На кого?
Старичок вдруг горько улыбнулся, поглядел на Филиппа, явно желая, но не решаясь что-то сказать.
Завадский подумал уже что не решится, но…
— У нас же, братец, такое не впервой…
— Что не впервой?
— За третью годину ровнехонько третью девку удавили. Сатана нас преследует.
Филипп вдруг замер, вынул трубку изо рта и с удивлением посмотрел на старика.
— А может не сатана?
Антифей развел руки в стороны, хлопнул себя по ляжкам и тяжело вздыхая, да приговаривая: «ох, беда-беда» удалился во тьму.
