– Тех, что помоложе, и покрасивее? – спросил я.
– Да, – кивнула она.
– Как тебя‑то не забрали, красавица моя? – спросил я.
– А я спряталась, не нашли. И про тебя они не знают, иначе убили бы. Потому что отдельно выспрашивали, есть ли в себе военные бывшие.
– А Мустафа что? – не понял я. – На хрена мы им оружие оставляли? На такой же случай как раз.
– Так что Мустафа? – она вздохнула. – Их сотни полторы приехало, и на броневиках, вроде того, который тут на улице стоял. Его забрали и увезли, кстати. И нашего «Тигра» тоже. Не мог он ничего сделать, подчиниться пришлось. Теперь он кто‑то вроде администратора у них.
– Сдал село, получается? – я даже чуть разозлился.
– Нет, – она покачала головой. – Ему самому эти порядки поперек горла. Нас он не сдал, помогает, еду таскает, хоть и ее почти всю забрали. И присылает мужиков дрова поколоть для печи. Но ему приходится и на нас, и на них работать.
– То есть на улице нам показываться нельзя?
– Лишний раз не стоит, – она покачала головой. – Они десятка три человек оставили в селе, как раз те дома заняли, где мы жили, и где до этого дезертиры сидели.
Однако. Проклятые какие‑то дома что ли. Как варяги пришлые придут, так сразу их и занимают. Ну еще бы, они же лучшие в селе, самые богатые.
– Еще часть врачей забрали, сказали, что им нужнее. Саша осталась, да еще пара человек, ее не тронули, да и на самом деле… Она тоже спряталась. Но она смелая, ходит, людям помогает, чем может. Я сейчас Наташу к ней пошлю, на нее внимания не обратят, ребенок и ребенок. Пусть посмотрит тебя.
Я молча кивнул. Много всего случилось, пока меня не было, слишком много. Надо было обдумать. Внутри всё было перемешано: слабость от болезни, злость от бессилия, тревога за людей, за Лику, за Наташу. И ещё что‑то… Почти забытое. Ощущение, что я снова стою на пороге какой‑то войны. Только теперь не с зомби, не с мутантами. А с теми, кто в этом мире решил стать новым хозяином.
– Я пока помидоры соберу, огурцы, – сказала она. – Нам этот дом выделили, он пустой стоит, но теплица есть. До осени, наверное, расти что‑то будет.
Огурцы, помидоры – вот такие мы обжоры. Да уж.
– Лика, – окликнул я её, когда она уже направилась к двери. – А Саша… Она не говорила, сколько мне нужно времени, чтобы хотя бы ходить нормально?
– Сказала, – Лика обернулась. – Месяц точно не бегать. Но если всё пойдёт по плану, недели через две‑три сможешь держать оружие. Только ты учти, перенапрягаться пока нельзя. Швы не разойдутся, конечно, но кишечник еще долго работать не будет.
– Понял, – хмыкнул я. – Значит, буду готовиться.Она посмотрела на меня с такой смесью боли, нежности и уважения, что я невольно отвёл взгляд. Героем я себя определенно не чувствовал после того, что сделал. Нет.
Наташа появилась в дверях, у неё в руках была плошка с дымящимся бульоном и ложка.
– Вот, держи, дядя Край, – тихо сказала она. – Я его чуть посолила. Лика разрешила.
Я принял миску обеими руками, стараясь не дрожать. Бульон пах мясом, но был почти прозрачным. Самое то. Сделал глоток – горячо, но вкусно. Второй. Третий. И только после четвёртого понял, как сильно мне этого не хватало.
В животе снова жалобно заурчало. Нет уж, работай, дружище. Этому телу снова нужно стать сильнее.
– Спасибо, Наташ, – выдохнул я.
Она села рядом, чуть дотронулась до моего плеча.
– Я боялась, что ты не очнешься, – проговорила она.
– Я очнулся, – ответил я. – И теперь все будет хорошо. Сбегай к Саше, пожалуйста, скажи, что я в себя пришел. Пусть посмотрит меня.
– Я мигом! – она тут же вскочила с дивана и убежала за дверь.
А мне пока нужно было подумать. Дохлебать суп и подумать хорошенько обо всем, что будет дальше. Какая‑то, значит, новая власть пришла. Причем не слишком хорошая. Но о том, что тут я, они не знают. Да и не поймут, за обычного деревенского примут, если при оружии не расхаживать.
Но бороться с ними в одиночку… Пока не вариант, сперва надо толком на ноги встать. Значит, пока отдыхаем. Восстанавливаемся, едим бульончик и как‑то расхаживаться пытаемся.
Глава 2
К тому моменту, когда я доел бульон, дверь открылась, и в нее вбежала Наташа. А следом за ней вошла Саша. Выглядела врач гораздо лучше, чем когда мы спасли ее из больницы, загорела. Правда, лицо такое же усталое. Да уж, из огня да в полымя попала. Вытащил я их из одной жопы, и они тут же угодили в другую, правда им теперь не живые мертвецы угрожают, а просто живые.
– Очнулся? – спросила она, даже не поприветствовав меня. – Как себя чувствуешь? Тело слушается?
– Слушается, – кивнул я. – Только слабый совсем. Пытался топор взять – еле поднял.
– А зачем тебе топор? – не поняла она.
– Рубить, – ответил я.
– Что рубить‑то?
– Не что, а кого, – я выдохнул.
Не поняла, похоже. Подошла ближе, положила на диван свою дамскую сумку, которую так и таскала с собой, вытащила стетоскоп и принялась прослушивать. Сперва спереди, потом спросила, не могу ли я подняться. Я встал, естественно, все‑таки на ногах я держался уже вполне себе уверенно.
– Застоя в легких нет, – сказала хирург, закончив. – Теперь садись обратно.
Я послушался, и началась новая процедура: она хватала меня за руки и ноги, сгибала их и разгибала. И судя по тому, что не хмурилась, результат ее устраивал.
– Так, – сказала она наконец. – Снова вставай. Кстати, когда встаешь, голова не кружится, в глазах не темнеет?
– Вроде нет, – ответил я. – А что, должно?
– Да нет, – девушка качнула головой. – Не должно. Наклонись, только осторожно. Попытайся кончиками пальцев коснуться до пальцев ног.
Я нагнулся и чуть‑чуть не дотянулся. Но ее и это устроило. Голова, кстати, чуть закружилась, но на ногах я удержался. А как разогнулся, снова стало легче.
– Контрактуры суставов нет, – сказала девушка, вдруг улыбнувшись. Мягко и тепло. – А мышцы нарастут. Правда учитывай, что ближайшее время тебе только бульоны и мягкие каши есть. И с кишечником будут проблемы, это точно.
– Дристать буду? – решил уточнить я.
Наташа засмеялась. Вот бы и мне вернуться в тот возраст, когда шутки про говно еще вызывают смех.
– Да, – кивнула врач. – Но это нормально, все‑таки мы тебе порядочно кишок вырезали. Если честно, не думали, что ты выживешь, кровь два раза переливали. Мустафе, кстати, спасибо скажи, у него такая же группа.
– А откуда вы ее узнали‑то? – удивился я.
Вспомнилось: многие татуировки со своей группой крови делают из военных. Но я не стал почему‑то в свою время. Хотя, наверное, стоило бы.
– Да, была пара планшеток, – она махнула рукой. – Как знала, с собой прихватила.
Мустафа… Что ж, значит во мне теперь тоже плещется высокооктановая горячая татарская кровь. А мы с ним, типа, кровные братья. Интересное ощущение, тем более, что настоящих братьев и сестер я не помню.
– Тебе теперь дня три лежать, можешь легкую гимнастику делать, расхаживаться. Потом, думаю, сможешь полноценно заниматься, да и на нормальную диету можно будет перейти. Куриного мяса бы тебе, да только где его возьмешь. Тут ведь ни у кого не оказалось.
– Значит, придется на охоту идти, – сказал я.
Дверь снова открылась – вернулась Лика. Поставила корзину в коридоре. Полная – там и огурцы и помидоры. Значит, будут легкий витаминный салат делать. Но мне его пока нельзя. А потом будет можно. Главное – овощи в темноту сложить, они там долго смогут пролежать относительно. Потому что что‑то подсказывает мне, что генератора у нас нет. Как и электричества.
– Лик, – обратился я к ней. – Хоть какое‑то оружие у нас осталось?
– Куда тебе ствол? – удивилась она. – Лежи отдыхай, блин, на улицу не показывайся.
– Я не на сейчас, – махнул я рукой. – В целом хоть что‑то есть?
– Есть, – проговорила она. – Три автомата, те, что у нас были. Мой, твой и Пашкин. И четыре пистолета – три больших, и один Макаров, я у Наташи забрала.
