— У него вообще с моралью туго? — сумрачно осведомился он, не обращаясь ни к кому конкретно и, вероятно, в большей степени просто выражая свое мнение, — Или еще есть на что надеяться?
Татьяна, по сию пору продолжавшая обнимать Эрика, и категорически не желающая замечать никого, кроме него, неохотно перевела взгляд на говорящего.
— Роман и мораль, по-моему, понятия диаметрально противоположные в принципе, — не удержалась она от прозвучавшей довольно мягко шутки, и опять обратила взор к молодому графу. Эрик же, по-прежнему продолжая держать Татьяну в объятиях, не сводя с нее глаз и не говоря ни слова, похоже и вовсе не услышал лишенной какого бы то ни было смысла беседы. Девушка, которая в момент поворота успела ненадолго опустить руки, снова обняла блондина за шею, и тоже замолчала. Иногда в общении двух влюбленных слова — это не более, чем досадная помеха. Любовь умеет говорить без слов, и существуют прекрасные, неимоверно-чудесные тихие мгновения, когда души общаются друг с другом при помощи одних только взглядов, одних лишь случайных прикосновений. Граф де Нормонд, совершенно забывающий в этот миг обо всех ссорах и разногласиях, и явившихся, собственно, причиной всего происшедшего, не замечающий, что вокруг них есть кто-то еще, испытывал безумное, всепоглощающее, неимоверно сильное счастье, держа Татьяну в объятиях и зная, видя, чувствуя, что она жива и невредима. Глупые шутливые пересуды друзей между собой совершенно не волновали сознание молодого графа, — мысли в его голове звучали громче любых слов. Сейчас, в это самое мгновение, утопая в, кажется, сияющих не менее счастливо, чем его собственные, глазах девушки, он внезапно со всей остротой, со всей потрясающе ясной отчетливостью вдруг понял, что ответ на заданный Романом вопрос может быть лишь один. Любит ли он ее, любит ли эту девушку, волею провидения оказавшуюся в его замке? Эрику довольно было лишь заглянуть в глаза Татьяны, чтобы дать самому себе очевидный и однозначный ответ. Да. Он ее любит, и любит так сильно, так страстно, как и сам, пожалуй не мог ожидать от себя. Удивительно, как существо подобное ему может испытывать такие чувства… На протяжении стольких лет он жил, существовал, почитая себя бездушным монстром, чудовищем, чья жизнь основана не более, чем на звериных инстинктах, и теперь вдруг… она. Удивительно, как смогла она полюбить его в ответ! Его, такого, каким он предстал ей в первый день знакомства… А ведь она сделала даже больше, — она не только полюбила его, рассмотрев, угадав в нем что-то, о чем не подозревал и сам граф, она сумел пробудить в нем ответную любовь. Эрик улыбнулся, безо всякого стеснения любуясь на свое хрупкое счастье, крепко и одновременно трепетно обнимаемое им.
А Татьяна, с нежной улыбкой глядящая на молодого графа, понимала все без слов. Она и сама в это мгновении переживала чувства, очень похожие на испытываемые им, и точно так же не находила сил выразить их словами. Сейчас, глядя на стоящего перед ней молодого человека, ощущая его объятия, обнимая его сама, чувствуя его — живого, невредимого, совершенно здорового и полностью дееспособного, она осознавала всю глупость и нереальность продемонстрированного ей Альбертом ледяного видения. Ведь и в самом деле — как ей только в голову могло прийти, что граф де Нормонд может погибнуть? Как могла она поверить, что сила, коей она волею случая оказалась наделена, может причинить ему вред? Эрик казался девушке неуязвимым рыцарем без страха и упрека, существом, абсолютно не подверженным власти погибели.
И в то же время, глядя сияющими от счастья глазами на возлюбленного, Татьяна чувствовала и некоторую толику вины. Почему она допустила обман со стороны Ричарда, почему позволила оборотню обвести себя вокруг пальца? Ведь чувствовала же подвох, знала, понимала прекрасно, что поведение ее любимого графа не может быть таким! И все же попалась на удочку, абсолютно глупым образом заглотив наживку.
Татьяна тихонько вздохнула и, вряд ли контролируя собственные действия, немного прижалась к Эрику.
— Я… — начала, было, шептать она, собираясь попросить у своего спасителя прощения, но звонкий голос вклинившегося в романтику виконта не позволил ей сделать этого.
— Судя по всему, ты вполне себе в окее, раз наезжаешь на мою мораль, — с деланным хладнокровием заявил он, — Что ж, я рад за тебя, дитя мое, местами даже поздравляю. Как твой больной череп?
Девушка, мгновенно растеряв все, только что владевшее ею, нежное и романтичное настроение, недовольно поморщилась, бросая на обращающегося к ней юношу красноречивый взгляд через плечо.
— Сам ты больной череп, — сообщила она и, сопроводив действия новым вздохом, повернулась в объятиях Эрика, оказываясь к нему спиной, — А за мой можешь не переживать так активно. Мне его драгоценный родитель вылечил.
— Что?.. — Винсент, по сию пору внимавший беседе молча, да и вообще кажущийся в большей степени обеспокоен своими боевыми ранениями, оперся рукой о землю, слегка приподнимаясь. Во взгляде его, устремившимся к Татьяне, появилось откровенное беспокойство.
— Надеюсь, — медленно начал он, — Он лечил тебя традиционными методами? Таблеточки там, холодные примочки…
— Или он тебя успел сводить к бабке, которая тебе на мозг пошептала и он прошел? — подхватил Роман, скрещивая руки на груди. Не взирая на привычно шутливый тон, выглядел он весьма недовольно и, пожалуй, не менее обеспокоено, чем хранитель памяти.
— Зачем ему бабка, — не давая Татьяне возможности ответить, не удержался Ричард, не сводящий взгляда со своего пылающего, словно факел, дома, — У него же самообслуживание.
— Так он самообслужил тебя? Татьяна, отвечай, не молчи, я начинаю тебя подозревать! — юноша упер руки в бока, грозно сдвигая брови.
— Если вы умолкните и дадите мне вставить хоть слово, я, быть может, и отвечу! — почти взорвалась уже несколько секунд как пытающаяся вставить свои пять копеек девушка, — Нет, таблеток он мне не давал, Винс. Он сделал какой-то непонятный коктейль и дал его мне, а потом заставил выпить.
— Какой джентльмен, — сумрачно отреагировал Винсент, опять опуская взор и уделяя внимание собственным ранам.
— Хоть трубочку-то предоставил? — поинтересовался оборотень, даже переводя взгляд от горящего дома на говорящую Татьяну.
— Ты выпила то, что он дал тебе? — медленно проговорил до сего мгновения молчавший Эрик, обеспокоенно и одновременно недоуменно взирая на по-прежнему обнимаемую им девушку.
— И это она меня учила, что дверь незнакомым открывать нехорошо! — вознегодовал Роман, хлопая себя по бедрам, — А брать из рук незнакомых Альбертов всякую пакость — хорошо, так получается?
Татьяна схватилась за голову. Ее спасители, к которым теперь она, безусловно, испытывала самую горячую признательность, сейчас, говоря почти одновременно, явно пытались свести ее с ума. Или, по крайней мере, вернуть излеченную Альбертом болезнь на законное, причитающееся ей по праву, место.
— Ребят… — умоляюще произнесла она, — Давайте по порядку, а? У меня голова болеть начинает от вашего гомона… Слава Богу, хоть Дэйв не разговаривает, а то, глядишь, тоже бы на меня наехал.
— Даже не сомневайся, — отреагировал совершенно не подозревающий об истинных способностях своего четвероногого приятеля Ричард и, бросив взгляд через плечо на уже догорающий дом, развел руки в стороны, выражая всеобщее мнение, — Ну, так мы слушаем.
— Сядем вокруг костерка и будем страшные истории рассказывать? — недовольно огрызнулась девушка, бросая сумрачный взгляд на остатки полыхающего здания. Роман, услышав сие предложение, довольно захихикал.
— А что? Чудное местечко, этакая сельская пастораль… А скоро стемнеет и будет вообще полный шмяк!
— Будет тебе шмяк, — еще более мрачно пообещала Татьяна и, прижавшись к Эрику, прибавила откровенно умоляющим тоном, — Ну, можно, я в замке расскажу, а? И Винсу вон на земле вредно сидеть, простудится…
— Мне нет прощения! — это прозвучало откровенно восхищенно, хотя Роман явно искренне пытался изобразить самобичевание, пусть и без истязания плоти, — Песика-то я спас, а вот про другую домашнюю живность забыл… Прости меня, кот, торжественно клянусь, что в качестве извинения поймаю тебе рыбку.
