Итак, мы выдвинулись. Дорога началась, как это обычно бывает, с довольно бодрых шагов и высокого морального духа. Аспиранты шли уверенно, шагая по земле, будто вышли на прогулку по городу, а не в глушь, где одна только трава порой вырастает выше колена. Их ботинки, ещё не успевшие насобирать на себе грязь и пыль, выглядели как-то неестественно новыми, а лица — свежими и полными решимости. Я даже не сомневался, что это всё долго не продержится.
Через минут тридцать один из аспирантов, тот, что был в очках, уже начал оступаться на каждом пятом шаге. Он то и дело цеплялся за корни, старательно перескакивая через камни, как будто боялся, что те вот-вот оживут и бросятся ему под ноги. Второй, кажется, вовсе забыл, что в лесу полагается идти ровно, а не зигзагами. Его рюкзак, похоже, болтался на спине, как привязанный абы как мешок, и при каждом шаге смещался, угрожая его сбросить на бок. Мне даже пришлось пару раз поймать его, чтобы не угодил лицом в траву.
— Так и планируете всю дорогу топтать? — спросил я, делая остановку, чтобы дать им отдышаться. Аспиранты, осознавшие, что поход не будет лёгкой прогулкой, бросили на меня взгляды, полные усталого недоумения. Один из них посмотрел с какой-то жалобной просьбой — мол, может, хватит, может, уже пора развести костёр и устроить привал?
Но никто не решался признаться, что, может, идея с ночёвкой была не такой уж и плохой. Профессор, по-прежнему гордый и слегка раздражённый, молча шёл впереди. Вся эта ситуация, честно говоря, начинала мне казаться чем-то наподобие тренировочного лагеря для начинающих туристов, только без инструктажа и подготовительного периода.
Чем дальше мы шли, тем больше в группе проявлялась… как бы это сказать, нетуристическая сущность. Сначала они тихо ворчали, что их ботинки слишком жёсткие, потом на полном серьёзе начали обсуждать, что лучше бы надеть обувь помягче. Я сдержал улыбку, понимая, что им предстояло ещё многое узнать о настоящем походе.
Один из них, третий по счёту, самый высокий и хмурый, вдруг начал осторожно опираться на колено. Я сразу понял, что он напрочь забыл о растяжке и разминке, и его связки сдались раньше, чем он сам осознал, куда мы направляемся. Всё его лицо выражало мужественную решимость терпеть, пока профессор рядом. Но я знал, что ещё час — и он начнёт идти заметно медленнее, если вообще сможет продолжать в том же темпе.
Солнце тем временем начало спускаться к горизонту. Нам оставалось идти немало, а группа всё чаще стала останавливаться на мелкие привалы. Кто-то умудрился потерять фляжку, кто-то решил по пути искать дикие ягоды (которые, конечно, были далеко не все съедобные), и у меня появилось ощущение, что поход превращается в этакую прогулку с элементами квеста.
Спустя минут сорок, когда они уже порядком измотались и начали волочить ноги, как будто вес каждого ботинка вдруг утроился, произошло чудо — профессор, которого все считали несгибаемым и непоколебимым, неожиданно остановился. Я услышал, как его тяжелый вдох разрезал тишину леса, и поднял взгляд. Профессор стоял с видом человека, который только что обнаружил новый закон физики. Он обернулся и посмотрел на нас так, будто на мгновение поставил на паузу свой профессорский облик.
— Ну что ж, коллеги, возможно, — тут он запнулся, будто подбирал слова осторожно, — возможно, наш инструктор был прав.
В его глазах было что-то между разочарованием и удивлением, как у человека, который впервые сталкивается с тем, что кто-то может знать больше, чем он сам. С учетом его вечного скепсиса это заявление показалось мне маленькой, но значимой победой. А дальше он, как ни в чем не бывало, добавил:
— В общем, лагерь на ночь, как выяснилось, действительно неплохая идея. Вот-вот начнет смеркаться, а нам нужно успеть установить палатки и найти что-то на ужин.
Стоило ему сказать это, как напряжение, которое скапливалось в наших спинах, тут же спало. Профессор дал команду к отдыху, и вдруг вся группа одновременно, как по команде, начала разваливаться на траву и тяжело вздыхать. Я предложил сместиться чуть-чуть подальше от берега, где место было поровнее, и не так близко к воде, откуда тянуло сыростью. Они снова, кажется, хотели поспорить, но на этот раз никто не возражал вслух, и мы двинулись метров на пятьдесят в сторону.
Ставить лагерь в таком окружении — всегда отдельное удовольствие. Я уже приглядел подходящую поляну с мягким мхом, но с твердым грунтом под ним, чтобы палатки держались, как следует. Вокруг раскинулись березы, причудливо склонившиеся, словно пытаясь нашептать свои истории каждому, кто пришел сюда на ночлег. Вечерний лес уже потихоньку погружался в полумрак; воздух был густой и влажный, словно напитался запахом хвои и немного подгнивших листьев.
Как только я начал распаковывать снаряжение и достал первую палатку, стало понятно, что это будет увлекательный аттракцион. Устанавливать палатку — не самое сложное занятие в мире, но наши аспиранты, похоже, видели палатку, может, на фото, а может, у кого-то на даче. Я попытался вкратце объяснить, как собрать дуги и вставить их в тканевые петли, но, как оказалось, даже это показалось им загадкой вселенского масштаба. Ботаны, блин! Один аспирант, взяв дугу, уронил её трижды, прежде чем понял, что её нужно закрепить с одной стороны, чтобы другая не выскакивала. Другой вообще начал заталкивать дуги с такой силой, что, казалось, пытался пробить их сквозь ткань.
— Это… нормально, что она так торчит? — спросил кто-то, глядя на палаточный каркас, который выглядел больше как скелет необычной птицы, чем убежище для ночлега.
— Нормально, — ответил я сдержанно, стараясь не выдавать улыбку, — если вы планируете ночевать под открытым небом.
После четвертой попытки две палатки наконец обрели что-то вроде формы. Я выдохнул с облегчением, когда последняя дуга вошла в своё место. Осталось только расстелить коврики и спальники, и можно было сказать, что мы всё-таки справились.
Лес вокруг уже почти погрузился в сумерки, и воздух стал холоднее. Небо сверху медленно темнело, а листья на деревьях шептались между собой, будто удивляясь нашему присутствию. Звуки леса менялись: дневные птицы замолкли, сменяясь приглушёнными шелестами и скрипами веток. Настоящая уральская ночь подступала, и я почувствовал, как холодок прокрался к моим рукам. Надо было заканчивать с палатками и думать о еде.
Наш «ужин» — это не то, что вошло бы в золотую книгу кулинарии, но голод на свежем воздухе превращает даже самую простую пищу в настоящий деликатес. Я вытащил пару банок тушёнки и рисовой каши, открыв их и разогрев на маленькой туристической горелке. Запах тушенки тут же заполнил воздух, слегка смешиваясь с запахом костра и мокрых листьев вокруг нас. Аспиранты, конечно, сперва смотрели на кашу с тушёнкой с лёгким сомнением, но стоило первому попробовать, как выражения лиц у всех сменились на удовлетворенные.
Тёплая еда — это просто чудо в таких условиях. Пара ложек — и уже чувствуешь, как возвращаются силы, как исчезает усталость, и мысли становятся чище и яснее.
После ужина начали готовиться ко сну. Аспиранты, измотанные дорогой и собственными представлениями о походной романтике, завалились в палатки, едва успев застелить спальники. Профессор тоже исчез в своём убежище, уже не таким непоколебимым, как раньше. Я уложился, но сон не шел.
Лежу, смотрю на небо. Оно какое-то особенное сегодня. Темнее, чем обычно, густое, как старое вино, с яркими звездами, что будто бы опустились чуть ниже. Словно не просто светятся, а прожигают мне взгляд. Чувство странное, неясное. Мысль где-то рядом, но не ухватить… Будто кто-то пытается сказать что-то важное, но слова разбиваются об этот темный купол.
«Да это просто день такой, — подумал я, — с этими „ботанами“ любой занервничает». Решил отмахнуться и наконец задремать, списав всё на усталость. Но как бы не так…
Глава 2
Утро накатывало, как кошмар, с которого я не мог выбраться. Ощущение было, будто всю ночь кто-то скручивал меня в узел. Кажется, спал я недолго, да и отдохнуть не удалось. Пробуждение напоминало процесс медленного выкручивания тебя наизнанку. Поначалу мне даже показалось, что я серьёзно заболел. Было такое состояние, когда всё внутри сжимается, как после удара, а голова тяжелеет, будто к ней привязали камень. Казалось, что ещё немного — и я не удержу ужин там, где он должен быть.
