Даже Французская Объединенная Республика, оказавшаяся нашим главным геополитическим конкурентом.
Без всякого труда я нашел информацию и о человеке, носившем фамилию, от которой произошло мое прозвище. Василий Иванович Чапаев оказался знаменитым путешественником и исследователем, первым человеком, достигшим Северного полюса, а после сгинувшим где-то в африканских джунглях. Поиски следов его последней экспедиции в том или ином формате продолжаются до сих пор, а местная сеть полнится разными версиями о причинах ее пропажи, включая как конспирологические, так и воистину фантастические.
С каждым новым днем, с каждым новым узнанным фактом мои надежды встретить в этих временах кого-то знакомого, становились все более призрачными. Я слишком сильно перекроил историю, и от старого мира остались только контуры, да и то местами очень сильно размытые.
Все было не так, не там, не тогда и не с теми.
Из нашей команды уцелел только я один, и это была совершенно не моя заслуга.
Оксана укатила в прерванную новостями о моем ранении командировку, что отложило наше расставание еще, как минимум, на месяц, потому что бросать ее по эсэмэске я не собирался. Такие новости лучше сообщать лично, а я пока так и не придумал, что ей сказать.
Как объяснить, что до ночи нападения никакого Чапая в этом мире в принципе не существовало, и то, что она помнит, она помнит не обо мне.
Наверное, скажи я ей такое, и она посчитает меня полным придурком и трусом, боящимся сказать правду, и придумавшим какую-то нелепую отмазку про хроновойны, хроношторма и хронодиверсантов.
Кстати, прошла уже неделя, а меня так никто и не попытался убить.
Хронодиверсанты не сыпались на меня из открывающихся порталов, силовики из местных аналогов отдела «Х» не стучали в мою дверь. Любые другие силовики, впрочем, тоже.
Видимо, милиция поняла, что им это расследование не по зубам, и больше оно никого не заинтересовало. Странно, конечно, но, быть может, и тут мироздание подсуетилось и помогло спустить это дело на тормозах.
На второй неделе моего пребывания в этой основной линии я таки перестал ждать подвоха. Я бы не удивился, если бы таковой обнаружился, но, по крайней мере, перестал его ждать каждую минуту.
Начался учебный год. Мой лечащий врач наконец-то закрыл мне больничный, и я понес его в школу. Директриса попыталась всучить мне еще пару отгулов на восстановление, но было видно, что делает она это просто из вежливости и хорошего отношения, а на самом деле ей нужно было закрывать возникающие из-за моего отсутствия «окна», и она совсем не против моего возвращения.
Коллеги в учительской устроили по этому поводу праздничное чаепитие с пирожными. Похоже, коллектив тут подобрался неплохой и дружный.
Я не вписывался. Я был слишком собран и насторожен, слишком мрачен для этого светлого полдня, весь мой жизненный опыт кричал о том, что надо готовиться к худшему, ведь оно непременно произойдёт.
А местные жили не так, и будущее их совершенно не пугало.
Я не понимал местных шуток, а сам шутил невпопад. Иногда я по привычке приводил какие-то факты из моего прошлого, и ловил на себе странные взгляды. Полагаю, окружающие списывали все эти странности на психологическую травму, которую я пережил после нападения, и относились ко мне снисходительно и по-доброму.
Образовательный процесс не сильно отличался от того, к которому я привык. Я вел занятия, заполнял документы, которых оказалось значительно меньше, чем раньше, и все они были электронными, тренировал футбольную команду в ожидании соревновательного сезона. С этой стороны ко мне было не подкопаться.
Основная сложность заключалась как раз в том, что никто и не подкапывался. Даже не пытался.
Я был обычным преподавателем физкультуры в обычной московской школе. Никакого подвоха, никакого двойного дна.
Жизнь была благополучна, спокойна и легка, и мне, привыкшему к постоянному преодолению трудностей, чего-то в ней не хватало.
Впрочем, у меня еще много времени, чтобы привыкнуть, пока нас всех не сметет хроноштормом.
Если он вообще на нас налетит.
А если нет, то мне так и придется жить в мире, который я построил.
Или в мире, который я сломал.
Ник Тарасов
Метатель
Глава 1
Далеко за пределами моего комфорта и уровня здравого смысла стояла небольшая группа аспирантов с их научным руководителем. Он был академическим, как толстый пыльный том на верхней полке, и ворчливым, как старый кот, которому забыли налить молока. Они ждали меня с видом полного превосходства — как будто за пределами стен университета жизнь ничуть не отличается, и всё здесь, в этих диких местах, обязано подчиняться их научным гипотезам. Сумки на их плечах висели нелепо, как будто весели на ниточках, и я уже понял: идти далеко и это будет приключение, мягко говоря, с издержками.
Их цель? Где-то в уральских горах, где-то рядом с Игнатьевской пещерой — они хотели проверить какой-то миф. Конечно, никто из них даже не потрудился объяснить мне, инструктору по туризму, что конкретно они собираются там искать и почему вообще их научный свет привёл их в эти забытые края. Для них я был, пожалуй, всего лишь человеком, которого наняли для переноски рюкзаков и помощи с палатками. Я уже смирился с этой мыслью, понимая, что меня ждёт путешествие не столько по горам, сколько по безграничным полям их научного самомнения.
Игнатьевская пещера — место не простое. Её холода и тьма влекут за собой многовековую историю, которую старожилы передают шёпотом, сдерживая дрожь в голосе. В детстве мне часто рассказывали о её тайнах: загадочные рисунки, древние люди, которые когда-то прятались в её глубинах, и, конечно, проклятия и жуть, что будто бы таятся в этих тоннелях. О, здесь всегда будет место для мистики, особенно если добираться туда нужно долго, холодно и с мыслью, что какой-то древний дух будет сопровождать тебя в пути.
Но наши аспиранты с профессором, похоже, любили мистику по-другому — в духе кислых щей, логарифмов и долгих дискуссий о научном методе. Они были людьми науки до самых костей. Я бы ещё понял, если бы они хотя бы немного интересовались красотой природы, закатами, рассветами или странными, щекочущими нервы звуками леса. Но нет. Для них это был холодный научный проект, с выверенными расчетами и строгими гипотезами. Как можно было смотреть на дикую природу так, будто перед тобой лаборатория? Всё, что они мне соизволили сообщить: «Приготовьтесь к переходу — туда-обратно две недели». Две недели, без объяснений. Как будто я какой-то проводник на сафари.
Две недели! Как, интересно, они себе это представляли? Обычное двухнедельное сафари, где их доведут до мифического места, дадут всё разложить по местам и напоследок подарят кружку горячего чая? Отправляясь сюда, они принесли с собой не только свои рюкзаки, но и ощущение полной неприступности перед чем-либо реальным.
Сразу скажу, что предложил им взять хотя бы базовые вещи, типа нормальных палаток, а не тех жалких тряпочек, которые у них были. Ох, эта наивность научного мира. Я указал, что, возможно, им пригодятся запасные батареи, ведь тут как-никак суровые условия, а их техника — чувствительная, как бабушкин телевизор в грозу. Предложил организовать радиосвязь — на случай, если, скажем так, кто-то потеряет ногу. Но, по их мнению, они и так разбирались достаточно хорошо.
— У нас всё под контролем, — отмахнулся аспирант с флегматичным лицом. Такое ощущение, что его лицо так и не дошло до какого-либо выражения в жизни. А я-то думал, это только в киношках бывает.
На этом моё экспертное мнение было радостно отправлено в дальний угол. Я даже мысленно пожал плечами: они ведь здесь не для того, чтобы слушать меня. Видите ли, они были на вершине пирамиды знаний. А я — так, базис, на котором строилась вся их серьёзная наука. Хотя, скажу по-честному, порой мне кажется, что если бы не такие, как я, эти «вершины» просто бы утонули в собственных ботинках ещё на первом километре.
