Я улыбнулась, вспомнив давнюю традицию. Точно, это было именно так. Начиная с пятидесятых, бабуля с дедом отмечали дни рождения друг друга только вместе. Бабушка даже отложила празднование своего шестидесятилетия на неделю — у деда тогда неожиданно пошел камень из почек, и он загремел в больницу. Сдержала она свое слово и после кончины дедушки, преставившись меньше, чем через год после его смерти — в его день рождения.
— «Вот и встретятся бабуля с дедулей, вместе отпразднуют», — подумала я тогда, утирая слезы.
А сейчас, вполне себе живая, правда, не очень здоровая бабушка хлопотала на кухне, ставя на плиту громоздкий эмалированный чайник.
— Помочь Вам, может? — поднялась я. Мне неловко было наблюдать, как вокруг меня суетится человек с больной поясницей.
— Нет, нет, что Вы, голубушка, — отмахнулась бабушка. — Сидите, Дашенька. Вы — гостья. А больше мне сегодня никаких гостей и не надо. Я ж Вас с самого утра жду. Вот Вы приехали, вареньица привезли — уже и подарок. Давайте просто чайку попьем. Я ж Вам звонила в Москву, на старую-то квартиру!
— И что там, в Москве? — полюбопытствовала я.- А то я там только проездом побывала, когда на поезд в Ленинград спешила.
Признаться, я и думать уже забыла о том, что в Москве у меня когда-то была своя, точнее, служебная комната. Деревенская жизнь захватила меня целиком и полностью.
— А там мужик какой-то говорит: «Съехала она, а куда — не сказала».
— Это Женя, наверное, — догадалась я, — поэт наш квартирный. Он на меня жутко обиделся, вот и наврал Вам, что ничего не знает.
— За что же он обиделся? — полюбопытствовала бабушка, зачерпывая ложкой варенье из розетки. — Ой, вкуснотища-то какая! Сразу видно: натурпродукт! Не то что наше, магазинное.
— А он как-то прямо на стенке в туалете свое творение ручкой написал. Бумагу портить, видимо, надоело, на стены перешел. А я ему записку внизу приклеила.
— Какую?
— «Писать на стенах туалета, увы, друзья, немудрено…»
— Знаю, знаю продолжение, — шутливо погрозила мне пальцем бабушка. — Ах Вы проказница! А еще директор школьный! Вы же теперь директор, Дашенька?
— А как Вы все-таки узнали-то? — изумилась я.
— Ха! Меня на мякине не проведешь, я так быстро не сдаюсь, — гордо воскликнула бабушка, поправляя пояс из собачьей шерсти. — Я решила, что врагу не сдается наш гордый варяг, позвонила еще раза три в Вашу квартиру и наконец на старушку какую-то наткнулась. Она мне все про Вас и рассказала. Только адреса Вашего у нее нет, а телефон…
— А телефон у нас только на почте и в кабинете у председателя, — мрачно закончила я. — Понятно. А что у Вас с поясницей-то?
— Да белье на балконе развешивала, — деланно небрежно сказала бабушка, — а дверь в комнату вдруг заело… Стояла, стояла, пока Коля с работы не вернулся и не открыл, вот и простудилась. — Да Вы кушайте шанежки-то, Дашенька, кушайте. Вы уж простите меня, что стол такой скудный. Позвала бы я Вас к себе в следующую пятницу, так Вы же пионеров там своих пестовать будете? Тогда и Коля из командировки вернется, аккурат ночным поездом. Он, кстати, помнит Вас — как мы с Вами у больницы встретились. Как там, кстати, Ваша Власта Матвеевна?
— Спасибо, спасибо, думаю, хорошо, — отозвалась я, понимая, что добрая бабуля сейчас мне просто заговаривает зубы.
Я вдруг вспомнила, почему Клара Ефимовна свой сорок первый день рождения встретила в шарфе и с поясом из собачьей шерсти. И снова чуть не расхохоталась, как и тогда, когда она самозабвенно врала мне, что ее муж сломал ногу, когда свалился со стремянки, а не когда свалился с подоконника второго этажа, пытаясь устроить сюрприз супруге на годовщину свадьбы.
Вот и сейчас она попросту «заливала», глядя на меня добрыми глазами. Никакое белье она на балконе не развешивала. Просто три дня назад у них с супругом произошла небольшая размолвка.
— Клара, вот тебе тридцать рублей, — молча положил перед ней на стол деньги дедушка. — С наступающим! Купишь себе что-нибудь.
— Коля… — укоризненно протянула бабушка Клара, — ну разве так подарки делают?
— А че? — шмыгнул носом бывший ПТУ-шник. — Мало? Ну ты же знаешь, где деньги лежат, возьми еще. Не жалко. Цветы завтра куплю. А потом, ты знаешь, я в командировку еду… Вот вернусь в пятницу — и закатим большую пьянку.
— Коля, — принялась учить его интеллигентная бабушка, — ну кто так поздравляет любимую жену? Ну купил бы открытку хоть в «Союзпечати», написал: «Клара, я тебя люблю!» — и подарил. Это даже приятнее было бы… Ты же мне почти никогда это не говоришь.
— Я один раз сказал тебе, в ЗАГСе, что люблю, — пожал плечами дедушка. — Я ж не попугай, чтобы постоянно одно и то же повторять.
— Сухарь ты, Коля, — отвернулась бабушка.
— Я сухарь? — взбеленился любящий муж. — А кто бюллетень на работе взял и два дня с этим дурацким гарнитуром возился? Ты ж хотела, чтобы он аккурат к твоему дню рождения был собран! А он занимает полкомнаты и вообще мне не нравится. Но я купил эту коричневую дрянь, чтобы тебя порадовать, и пер от подъезда до квартиры на своем горбу. Хорошо хоть сосед Витя помог. А кто к тебе в окно с розами лез в прошлом году? Это благодаря тебе, Клара, у меня нога до сих пор ноет, когда погода меняется!
— Это тут ни причем! — тоже начала закипать бабушка.
— Ни при чем? — уже начал кричать дед. — А ты когда мне говорила, что любишь?
Бабушка растерялась.
— Я? Я?
— Ага… А я тебе скажу, — стукнул кулаком по столу дедушка. — Два раза сказала за всю жизнь! Два! Один раз — когда в Москве на ВДНХ меня целоваться потащила и второй — когда в Гаграх купили домашнее вино у водителя такси. Все!
— Да чего тебе надо-то, Коля? — тоже перешла на крик бабушка, услышав стук соседей по батарее. — Вот! Слышишь? Хочешь, чтобы все соседи знали?
— Да! — рявкнул дедушка и тоже стукнул по батарее. — А эти Колупаевы пусть заткнутся! Их собака мне каждое воскресенье своим воем спать не дает! Да! Хочу, чтобы все знали, что ты меня любишь! Возьми и скажи! Слабо?
Наоравшись, дедушка еще раз пожелал барабанящим по батарее соседям Колупаевым всю жизнь работать за одну зарплату и уселся перед телевизором, думая спокойно посмотреть футбол. Однако вечернему киносеансу не суждено было состояться.
Через пять минут в окно дедушка услышал:
— Коля! Коля!
Ничего не понимая, дедушка высунулся в окошко. Прямо во дворе стояла бабушка и что есть силы, приложив ладони ко рту рупором, орала:
— Коля, я люблю тебя!
— Тьфу ты, ешки-матрешки! — заорал дед. — Клара, чеши домой! Простудишься! Да все, понял я, понял!
Принципиальная бабушка еще раз десять проорала на весь двор о своей любви и только после этого вернулась домой. На следующее утро у нее, выбежавшей во двор в одном халате холодным сентябрьским вечером, ожидаемо заболело горло, а еще дала о себе знать поясница.
— Тьфу ты ну ты, — расстроенно встряхивая градусник, — сказал дед, — Тридцать восемь. Что ж за жизнь-то такая… С тобой, Клара, не соскучишься.
Так, не скучая ни минуты, Клара Ефимовна и Николай Вадимович Пряник прожили пятьдесят пять лет вместе. Как ни странно, бабушку никто из соседей не осуждал. Напротив, все отчаянно завидовали дедушке Коле. После ее перформанса сосед дядя Вова Колупаев еще неделю упрашивал свою собственную жену тоже прокричать под домом: «Я тебя люблю!», но та не согласилась.
И сейчас я, глядя на еще совсем не старую бабушку, замотанную в шарф и пояс из собачьей шерсти, нежно улыбалась, заедая чаем с вареньем вкуснейшие шанежки.
А утром, когда я наконец, доехав на перекладных до деревни Клюевка, ввалилась в дом тети Любы, меня ожидало известие.
Глава 14
— Ты где ходишь-то, Ивановна, так долго? Знаешь что приключилось? Витьку-то нашего в Москву с мигалками на скорой увезли! Страсти-то какие! Зинка говорит, лежал на траве, белый весь, как полотно, скрючился! А рядом кровища! А у Дениски сотрясение! — вытаращив глаза, налетела на меня с новостями хозяйка тетя Люба.
