— А чего не написали-то? — по привычке ляпнула я, на миг снова забыв, кто я и где я. Ни про смс, ни даже про пейджеры тут и не слыхивали.
— Куда тебе писать, голова садовая? На деревню дедушке, Константину Макаровичу? — необидно съязвила хозяйка, помогая мне снять плащ. — Пока письмо дойдет, ты уже сто раз назад приедешь. И телеграмму слать никакого смысла нет. Аккурат принесут, когда ты на полку в поезде уже залезать будешь. Чего в сенях-то стоишь, как не родная? Ступай в залу давай, пироги стынут. Давно тебя жду, знаю, что поезд твой рано утром в Москву прийти должен, завтракать не сажусь. Чай попьем, покалякаем. Тут вся деревня уже на ушах стоит!
Умывшись из рукомойника, я проследовала в «залу». Так гордо тетя Люба именовала большую комнату, где обитала сама, и где стоял обеденный стол. Мне же во временное пользование досталась совсем крохотная, но очень уютная комнатка рядышком. Я уселась за стол и приготовилась слушать деревенские новости. Если я правильно поняла, за время моего отсутствия произошло что-то серьезное, и это что-то так или иначе касалось меня или моих знакомых.
— Какой Витя? Какой Дениска? — спросила я, наливая себе чай. Пирожки с печенкой, которые к моему возвращению напекла хозяйка, просто таяли во рту. Наверное, все же нужно завязать с мучным, а то разнесет Дарью Ивановну, как курильщика у бензоколонки. — О ком идет речь? Да Вы не торопитесь, тетя Люба, рассказывайте спокойно. Мне сегодня рано в школу не надо, у меня только третий и четвертый уроки. А с бумагами я еще в пятницу разобралась.
— Третий и четвертый уроки у нее! — передразнила тетя Люба. — Охохонюшки, что творится-то опять… Твои ж семиклассники, Ивановна! Витька — это однокашника моего, Кольки Дробышева, внук. А Дениска сыном Маринке нашей приходится, в сельпо которая работает. Лопоухий такой, почти наголо стриженный. «Маляром» его кличут. Он просто…
— Да расскажите Вы прямо, не тяните помидор за пестик! — взмолилась я, похолодев. Обоих пацанов я вспомнила, несмотря на то, что теперь под моим руководством в школе учились целых две сотни ребят. Витя Дробышев, как самый высокий из старшеклассников, нес девочку с колокольчиком по школьному двору во время праздничной линейки. А низенький, коренастый и лопоухий Дениска по кличке «Маляр» частенько забегал на работу к маме Марине — той самой женщине, которая вела учет кредитов в тетради.
Маляром мальчишку прозвали не просто так. У него была примечательная особенность — Дениска не просто был веснушчатым, он весь был обсыпан пятнышками с головы до ног. Своей особенной внешности паренек ничуть не стеснялся и в жаркую погоду запросто рассекал по деревне на велосипеде в одних шортах.
— Мама говорит, что меня в роддоме маляры обрызгали, — шутил он в ответ на расспросы. — Тогда как раз ремонт был, маляры стены красили, меня медсестра везла в каталке по коридору, пульверизатор случайно повернулся — и вот!
А Витька… Витька… Да, помню! Угрюмый, молчаливый парень, который отсиживался «на галерке». Учится вроде неплохо, разве что нахмуренным все время ходит и держится будто бы всегда в сторонке… Оба парня учились в одном классе. Да что случилось-то?
Отложив пирожок в сторону, я вскочила на ноги. Аппетит пропал мигом, как и настроение неспешно почаевничать. Кажется, денек сегодня будет насыщенный… А может, и в Москву на ковер вызовут.
— Тетя Люба, что, в конце концов, произошло?
Тяжело вздыхая и обмахиваясь полотенцем, хозяйка тетя Люба поведала мне о произошедшем. Оказывается, пока я тихо-мирно проводила свой законный выходной в родном Ленинграде, в деревне Клюевка можно было снимать криминальные хроники. После четырех путешествий в СССР я считала себя опытной «попаданкой» и полагала, что розовые очки с меня давно спали. Я уже привыкла стоять в очередях, заклеивать «стрелки» на колготках лаком, доставать по знакомству приличную тушь для ресниц и не верила больше в россказни про «самое вкусное на свете мороженое, сделанное исключительно по ГОСТу». Теперь я четко знала: в СССР, как и в любой эпохе, была куча как плюсов, так и минусов.
А теперь пришла пора разбиться стеклами внутрь и моим представлениям о веселой деревенской жизни. Оказывается, сельские жители не просто работали, ухаживали за огородом и скотом, чинили печи в домах, перекладывали крышу, ходили по грибы да по ягоды и попивали вечерком чаек под яблоней.
Жители Клюевки нередко дрались. И дрались они отнюдь не как в современных телевизионных шоу, в которых люди вопят, аккуратно дергая друг дружку за воротники, а после окончания съемок получают гонорар, прощаются и мирно разъезжаются по домам.
Драки вообще были в сельской местности обычным делом, и совсем не таким безопасным, как ссоры комментаторов в социальных сетях. Здесь орали не в комментариях с помощью «капслока», а в лицо друг другу, и за фразу: «Ты придурок!» запросто можно было отъехать на недельку в больничку. Люди мутузили друг друга не на жизнь, а на смерть, запросто ломая друг другу руки и ноги. А выбитые зубы и сломанные носы и вовсе не считались травмами в таких драках. Слушая рассказ хозяйки, я в очередной раз разочаровалась в легенде о такой хорошей, веселой и беззаботной жизни в советской деревне. Но вчерашняя драка, как оказалась, была едва ли не самой большой за последние десять лет.
— Петька-два ведра, чтоб ему пусто было, снова отличился, — рассказывала тетя Люба со злостью. — Не живется чудачку спокойно, все приключений ищет на одно место. Только ладно бы сам страдал, а он еще и другим жизнь портит. В этот раз Петька вон какую гадость удумал: Витьку нашего подпоить решил. Прицепился, как клещ к одному месту.
— А где они встретились-то? — изумилась я. На мой взгляд, ничего общего у смышленого, хоть и угрюмого подростка, и жуликоватого Петьки по прозвищу «Два ведра» быть не могло.
— Да Витька в сельпо пошел за продуктами, туда чего-то привезли. Целая очередь выстроилась. Туда и этот двухведерный поперся. Пока в очереди стояли, Витька проговорился, что день рождения у него, шестнадцать лет исполнилось. А у Петьки всегда при себе это имеется, — тетя Люба выразительно щелкнула себя по шее двумя пальцами. — Вот эта шантрапа Витьке говорит: «На, пацан, выпей! Шестнадцать лет уже! Мужиком пора становиться! А ты все под мамкиной юбкой!».
— И Витя согласился? — ужаснулась я. Так, кажется, пора вспомнить то, что нам с Гошей рассказывали в школе приемных родителей о детском алкоголизме, и поговорить с парнем. Но сейчас ему, конечно, не до этого. Я похолодела, представив, как несчастный парень валяется в палате… Хорошо еще, если не в реанимации. Обязательно позвоню и все выясню…
— Нет, конечно! — продолжала рассказ хозяйка. — Витька-то не дурак, насмотрелся уже на наших мужиков с синими дынями и наотрез отказался. А Петька дальше в свою дуду дудит: «Не думал, говорит, что дед твой такого труса вырастил… Ну хоть в его память выпей. Али слабо, не мужик? Не уважаешь деда-героя? И отца не уважаешь!». Ну Витька обозлился, да и врезал ему леща, нос разбил. Он деда Колю, то бишь одноклассника моего, очень уважает и память его чтит, хоть и не застал живым. А часы его, как драгоценный подарок, носит. Сначала отцу его они достались, а потом ему перешли. А отец у него в милиции работал. Один раз выехал на задержание, а его урка какой-то застрелил. Три сестры у Витьки младших и мать. Мать работает, а он — за няньку у младших. Отвести, привести, помыть, уроки сделать… А еще по дому хлопотать надо, а единственный мужик — он. Издавна помню: иду я на работу мимо их дома, а эта мелочь пузатая едва топор держит, но уже дрова колет, чтобы перед школой успеть…
— Так это Петька мальчишку ножом пырнул? — с ужасом спросила я. — А… а почему же он тогда на свободе? Я когда из электричке на платформу вышла, он там ягодами торговал… И велосипед его при нем был, старый, изолентой перемотанный…
— Да вот не факт, что Петька, — угрюмо сказала тетя Люба, тяжело, грузно поднимаясь и убирая посуду со стола. — Там тьма-тьмущая народа была. Любого подозревать можно. Двухведерный этот снова сухим из воды вышел, скользкий он, как уж.
