Ян не то чтобы слегка контролировал мою жизнь. Но мое будущее было для него важным. Он заботился. Стоило оценить его усилия, что я и делала. В каком-то смысле он стал моей опорой, помимо родителей.
Однако его мнение не всегда совпадало с их суждениями.
Весь прошлый год он подначивал меня устроить бунт, на который я не решилась. Я тратила силы и время на предметы, которые не нравились, чтобы сдать экзамены по обществознанию. Но теперь понимала, что цмок прав. Хотя он не давил, а предоставлял шанс принять самостоятельное решение, я осталась бы благодарна, если бы он заставил меня подать заявление в Художественную академию. Или если бы поставил перед ультиматумом маму с папой.
Яну никогда не было все равно.
Он всячески поощрял мою тягу к творчеству. Он был одним из первых, кто узнал о моем увлечении. Я рассказывала, что люблю рисовать, еще до того как призналась семье. Именно он чаще всего возил меня в арт-студию. Цмок всегда хвалил и настраивал продолжать, говорил, что стану настоящим художником, если пойду учиться. Благодаря ему я начала грезить о вещах, которые многие годы являлись несбыточными. Он вселил мечту, заставил поверить.
Я вдруг осознала, что если продолжу думать о подобном, то начну искать путь, как выпутаться. Но давать заднюю – глупо.
Как я могу сказать родителям, что передумала? Нет никаких гарантий, что в творчестве ждет успех.
– Тебе известно, почему я это сделала.
– Назло мне? – Губы Яна сложились в веселую улыбку.
– Отличный вариант, – хмыкнула я. – Но ты не виноват. Только я.
– Я мог бы договориться и избавить тебя от адского пламени, но подумываю о том, чтобы отдать в пекло на перевоспитание – не худший вариант после твоего сегодняшнего поведения. Ну и как?
Оправдываясь, я пробормотала:
– Что, по-твоему, мне следует предпринять? Я не могу больше ссориться с ними.
– Можно отчислиться и сдать творческий экзамен в следующем году. Через несколько часов тебе будет восемнадцать. Ты взрослая, можешь решать сама. Я тебя поддержу, а у них не останется выбора.
– Придется в Минске поступать. А я не хочу ничего менять и уезжать отсюда. Ты же знаешь.
– Как глупо. Рано или поздно ты должна отделиться от этого места. – Ян сделал паузу и взглянул на наручные часы. – Не забывая о своем долге, конечно же. Кстати, ты готова? Надеюсь, еще не забыла, что должна сделать.
Почти полная луна… Она весь вечер преследовала нас. Ян прав: пора обратить на нее внимание. Готова ли я?
Кажется, да.
– Не забывала же, пока тебя не было, – съязвила я.
Он отложил альбом на подоконник и шагнул мне навстречу, нависнув внушительной тенью.
Я встала и двинулась к туалетному столику.
Разговор с драконом улетучивался из мыслей слишком медленно, я продолжала прокручивать его опасный совет. Мне нельзя о таком думать.
Но вдруг у меня появится возможность объясниться, принять новое решение? Я страшусь реакции. Если опять не выйдет? С ужасом осознаю, что в таком случае следующие несколько лет буду занята, изучая законы и право. Многие выпускники хотели бы оказаться на моем месте, но душа требовала иного.
В каком-то смысле я мечтала быть «обычной», иметь простые, понятные всем цели и стремления, ничем не отличаться от других. Но не получалось.
Нет, нельзя об этом размышлять. Не сейчас.
Вытащив из шкатулки тонкую серебряную цепочку с кулоном в виде лунницы с перламутровым адуляром [118] в самом центре, протянула ее Яну и повернулась к нему спиной.
Дракон надел на мою шею украшение и аккуратно застегнул крепление.
Сделав шажок к столику, я тронула небольшой блокнот, размером меньше моей ладошки, и открыла первую страницу. Хотя и знала написанное плавным разборчивым почерком моей мамы наизусть.
Меня уже вело в сторону окна, свет луны продирался сквозь белую занавеску и шторы. Застыв у подоконника, окутанная холодным сиянием, я затаила дыхание и помедлила.
– Читай уже, – почти приказным тоном глухо сказал дракон.
Глава 6
Последнее полнолуние
Я сделала глубокий вдох и набрала полные легкие воздуха. Но несколько секунд все еще не могла начать, испытывая неловкость оттого, что дракон смотрит на меня. Но стрелки часов показывали почти полночь, и, не имея права ждать дольше, отбросив смущение, я стала тихо шептать, сжимая украшение в руке, глядя в озаренное лунным светом небо, словно была в комнате совершенно одна.
Мой голос был едва слышимым:
«…Bĕgati na lunь ob nokt’ь obberžь naxoditi
…tьma nokt’ь golgolati ty namъ obcěščenьje
vъ tobě azъ nadějati duxъ
…otъ obpasьirъ vrȃg vasъ tēmnь mene bergt’i
…bezstrašьnъ nokt’ь u bĕda měniti dоmъ
…nokt’ь golgolati tьmьnъ obberžь mene
vъ naděja na obberžь obstanoviti lunь světъ
…u obrekt’i bergt’i ty doupъvati mьně
otъgovorati na kličь
obstanǫti vъ migъ bezdolьje
mogti kazati slědъ za tebě u slědovati na pǫtь
…u sъmьrtь ktyti
domъ slabъ stаti stěna
хоldъ měsęсь pьlnъ lunа».
Я замолчала и разжала руку, выпустив лунницу. Подвешенная за прочную цепочку, она спокойно повисла у меня на груди. Я захлопнула блокнот со словами, которые вряд ли кто-то другой мог разобрать, с алфавитом на старославянском, или, как говорил Ян, праславянском языке. Столь древнем, что почти никто, кроме дракона и пары людей, включая меня, не мог ни прочитать, ни понять смысл прочитанного. На языке, письменность которого в современном мире считается несуществующей.
Но текст был написан у меня в блокноте. Рукой мамы.
А на одной из страниц имелся перевод, записанный беглым почерком Яна:
«…Идем на лунное светло все те, кто в ночи обороны ищет.
Темре ночной мы скажем: ты – наше спасение, в него мы верим всей душой.
От смертельных врагов своими тенями укроешь нас.
Не полохают нас ужасы, приходящие в ночи, и никакая беда не коснется нашего дома.
Ночь загадает сумраку своему защищать нас, в упование на спасение – погасит полнолунное светло.
И промолвит: того сохраню, кто на меня возлагает надежду, отвечу на каждый клич, не покину в имгнение беды. Помощникам своим загадаю смотреть за тобой и сопровождать на всех путех твоих. И смерть не подступится: обиталище обессиленных для нее обернется преградой – пустым месяцем полной луны».
Благодаря этому моя мать и познакомилась с драконом, который теперь находится здесь. Произнесенные мною слова – то, что ему нужно от нашей семьи. То, почему он вообще обратил на нас внимание. Еще одна легенда. Но уже наша собственная – предание моей семьи.
Это были слова, которые я вынуждена читать каждые три дня: перед полнолунием, в полнолуние и в ночь после.
Сегодня – первая ночь.
Он коснулся моих ключиц и снял кулон.
Все происходящее существовало в нашей семье еще до появления Яна. До меня этот текст читала сестра моей мамы. До нее – моя мать.
До мамы – бабушка. До бабушки – прабабушка. И прапрабабушка…
И, как утверждает уже сам Ян, все женщины нашего рода, вплоть до тех незапамятных веков, когда люди говорили на праславянском языке. А может – и раньше.
Но у меня с трудом получается себе представить, что могло быть раньше.
