На постели лежал аккуратно расправленный мужской костюм, подогнанный точно по моим меркам.
Не впервые мне приходилось наряжаться джентльменом, но с каждым разом я всё больше убеждалась, что к леди мода куда как менее снисходительна. Во-первых, брюки намного удобнее юбок, особенно если нужно быстро бежать или пробираться по развалинам – или хотя бы просто забраться в кэб; во-вторых, мужчине не нужна помощь, чтобы одеться – в рубашках нет ни хитрых застёжек на спине, ни тугих шнуровок. А насколько меньше весит костюм джентльмена! Даже парадный мундир полковника Арча со всем орденами намного легче любого моего вечернего платья, пусть и самого простого, не говоря уже о тех, что расшиты бисером или жемчугом.
Неудивительно, право, что Паола иногда скучала по временам, когда она представлялась при знакомстве «мистером Бьянки».
Когда же минул час после полуночи, в дверь моей спальни легонько постучали. К тому времени я уже была во всеоружии для нашей экстравагантной вылазки; не хватало только подходящей шляпы, чтобы скрыть женственные черты лица. Право, не надевать же творение миссис Эттвуд! Пусть она и лучшая модистка Бромли, но её шедевры – немного не то, что нужно, чтобы сохранять инкогнито, притворяясь мужчиной. Все эти цветы, перья и гроздья восковых ягод, нашитые на цветной фетр…
– Я ведь не опоздал? – улыбнулся Лайзо, когда я отворила ему дверь, и протянул мне кепи, почти как у Эллиса, но только с более длинным, наклонённым козырьком. – Сдаётся мне, это ты искала.
– Пожалуй, нечто подобное, – согласилась я, позволяя сперва надеть на себя кепи, а затем накинуть мне на плечи широкий, прямой плащ с крупными пуговицами, полностью скрывающий очертания фигуры почти до колен. – О, теперь я похожа на детектива!
– Самого прекрасного детектива во всём Бромли, – тоном завзятого сердцееда произнёс он и склонился над моей рукой для поцелуя.
Прикосновение было столь лёгким, что могло сойти за игру воображения, но я вдруг отчётливо вспомнила свой последний сон и вспыхнула. Лайзо никак не мог этого не заметить и замер; повисла неловкая пауза.
– Нам… нам стоит поторопиться. – Голос у меня прозвучал хрипловато, неузнаваемо. – Кладбище всё же довольно далеко.
– Тогда выходим, – кивнул он.
Особняк мы покинули беспрепятственно. После череды покушений на спокойствие и здоровье Мэдди – а значит, и моё тоже – дядя Рэйвен отрядил человека присматривать за нами, однако даже самый зоркий страж не способен окинуть взглядом ограду со всех четырёх сторон. Если знать, кто он и какими путями ходит – несложно ускользнуть от нежелательного внимания. Чуть дальше нас ожидал кэб. С возницей разговаривал Лайзо, ибо мой простой маскарад мог обмануть глаза, но не уши; ехать условились до местечка под названием «Печальный кров» – альбийского паба, расположенного неподалёку от собора святой Люсии и кладбища, и таким образом мы сохраняли в тайне цель путешествия.
– Забавное местечко – этот паб, – заметил вполголоса Лайзо, когда кэб тронулся. – Открыл его с полвека назад один альбиец, малый без предрассудков. Говорят, что многие предупреждали его: мол, не хорошо честной народ спаивать и кормить в двух шагах от кладбища. А он возьми да и возрази: «А что с того? Если даже мертвец ко мне заглянет, я ему кружки эля не пожалею – главное, пусть платит. А будет он хороший парень – и бесплатно налью». Люди-то посмеялись, но с тех пор пошёл слушок, что иногда в «Печальный кров» заходят люди, чьих лиц под капюшонами не видать, как ни свети туда фонарём. Расплачиваются они старинным серебром, почерневшим от времени, но хозяин их деньгами не брезгует.
– И правильно делает, – шёпотом откликнулась я. – Довольно смело, конечно, было зазывать к себе таких гостей, но ещё глупее потом отказывать им.
– Он тоже так считал, видать, – усмехнулся Лайзо. – И сыну, которому передал дело, велел подавать выпивку любому человеку, который платит. Многие пользуются этим, чтобы обсудить в том пабе вопросы, не предназначенные для чужих ушей, и никого там не удивишь ни шляпой, надвинутой до самых глаз, ни капюшоном, ни даже маской.
После его рассказа мне даже захотелось взглянуть на пресловутый «Печальный кров», но, разумеется, мы туда не пошли – только посмотрели издали на потемневшую за полвека деревянную вывеску. Наш путь лежал дальше – в извилистый проулок между домами, через который можно было попасть на безымянную улицу, а уже оттуда до собора святой Люсии пройти оставалось всего ничего.
Надо сказать, что даже ночью он производил подавляющее впечатление.
Его возвели из светлого известняка и тёмного, отполированного до зеркального блеска; основная часть скорее напоминала средневековый замок, если бы не высокая колокольня со шпилем, словно бы подпирающим небосвод. Колокол подсвечивали в ночи двумя фонарями с цветными стёклами – медно-красным с одной стороны и золотисто-жёлтым с другой, их называли «око заката» и «око рассвета»: святая Люсия по легенде прожила с пронзённым сердцем от захода солнца и до самого восхода, уповая на милость Небес и прославляя их. Первую церковь заложили на этом месте около полутора тысяч лет тому назад, потому она по праву считалась старейшей в Бромли, если не во всей Аксонии. Разрушил её один из великих пожаров во времена чумы – это было известно достоверно. Однако описаний того, изначального строения, увы, не сохранилось. От него вообще не осталось ничего, кроме фундамента, на котором позднее возвели новый собор, со шпилем – и надгробной плиты над могилой Вильгельма Лэндера… по крайней мере, считалось, что та могила принадлежит именно ему.
В те далёкие времена эта церковь располагалась не в самом Бромли, тогда занимавшем значительно меньшую площадь, а в одной из деревенек в густых лесах вокруг него. Отчего основателя рода Валтер похоронили именно там, вдалеке от родного замка – никто не знал, но самые прославленные представители семьи с тех пор находили последний приют именно там, в том же склепе. Позже столица разрослась и поглотила безымянную деревеньку. Собор перестроили. Чуть меньше века назад «осуществлять погребение и иные церемонии того же качества» внутри него запретили, и потому родителей леди Милдред хоронили уже на кладбище за ним.
Там же упокоился и её супруг, Фредерик, и мои родители… и наконец она сама.
И там назначила встречу Абени.
Кладбище за собором не зря называли «городом мёртвых». Некоторые склепы выглядели помпезнее и роскошнее, чем иные особняки, только размером поменьше; дорожки, вымощенные превосходным светлым камнем, поддерживались в безупречном порядке, а по обеим сторонам рос бледный шиповник, дикие лилии и жасмин, источающий приторно-сладкий аромат. Но то было лишь в самом начале, где располагались захоронения, принадлежавшие богатым семьям. Чем дальше, тем реже попадались склепы, похожие за замки в миниатюре, а надгробия становились всё проще и беднее. В самом же дальнем конце могилы обозначались лишь холмиками земли да крашеными деревянными табличками, редкая из которых переживала зиму с дождями и снегом.
Словом, это и впрямь был настоящий город, с престижными районами и нищими окраинами, только предназначался он не для живых.
– Тебе не страшно? – спросил меня вдруг Лайзо, когда мы уже обошли собор и углубились в переплетение «улиц» между роскошными склепами, расположенными на первой линии.
Признаться, я сразу же забеспокоилась, что он заметил недоброжелателя, преследующего нас, но тут же отбросила эту мысль: ночь на кладбище – не лучшее время и место, чтобы изъясняться намёками.
Если б что-то и впрямь пошло не так, то Лайзо бы сказал прямо.
– Не думаю, что нам стоит чего-то бояться, – качнула я головой. От густого запаха жасмина иногда накатывала дурнота, но чем дальше от собора – тем реже встречались цветы. – У меня есть револьвер отца, да и ты, полагаю, не безоружен. Кроме того, в таком наряде я не похожа на беспомощную леди; скорее уж, это нас издали можно принять за весьма неблагонадёжных джентльменов. Ибо что благонадёжным тут делать?
