– И как, попали в цель? – поинтересовался Клэр, ничуть не удивлённый.
Лайзо цокнул языком.
– Целил в плечо, а угодил в рукав. Крови на лезвии осталось самую малость, а вот клок ткани оторвался порядочный. Смотрю, опять дуло виднеется из-под плаща, отшатнулся за угол, слышу – каблуки стучат. Следом ринулся, но упустил: по улице дальше кэб проехал, так злодей то ли на подножку к нему вскочил, то ли в тени затаился. Я свечу в кофейне погасил, дверь запер хорошенько и поспешил к вам: всяко он назад не вернётся, а тут я нужнее.
– Не «он», а «она», – не задумываясь, исправила его я. – Из такой ткани шьют траурные платья, и не самые дешёвые.
На секунду воцарилась тишина, затем у Клэра вырвался вздох, больше похожий на очень тщательно задавленное ругательство:
– Значит, это она. Та самая. Поздравляю вас, молодой человек, вы упустили главное действующее лицо развернувшейся в последний месяц мистической драмы. Парапсихической, как сказала бы одна наша общая знакомая, – поморщился он. – Единственное, что вас оправдывает – револьвер у противницы. Печальный опыт показывает, увы, что как бы хорошо вы ни владели клинком, выстрел в упор сводит на нет всё мастерство. И даже заступничество святых не всегда спасает.
– И даже булавка над сердцем, – еле слышно пробормотал Лайзо, соглашаясь. Тряхнул досадливо головой и продолжил уже громче: – У такой лихой дамы, глядишь, свои покровители есть, не святые. Ловкая, как циркачка; знает, с какой стороны за оружие браться; от погони в переулках, видать, скрывалась не раз, ноги её сами несут, куда надо. И деньги водятся, как Ви… леди Виржиния сказала. Редкая птица.
Клэр опустил ресницы, глядя немного в сторону – так, словно погрузился в воспоминания.
– Если что-то редко встречается, это не значит, что оно не существует вовсе, – наконец произнёс он, слегка нахмурив брови. – Мне доводилось столкнуться с женщиной, подходящей под такое описание. Её звали А-Лин, ту чужестранку. Ловкости и силы ей было не занимать и на шестом десятке; поговаривали, что однажды она сплясала на узком парапете с тяжёлыми стальными веерами чжанский танец, а в другой раз – единственным ударом убила на месте нерасторопного слугу, который принёс ей не тот табак. Тогда, двадцать лет назад, она представлялась мне яростным духом, заточённым в слишком маленький сосуд: статная женщина со смуглой кожей, похожей на мятый пергамент, облачённая в кровавые шелка… Женщина, стоявшая на пороге принадлежавшего ей опийного притона – в дыму, пронизанном светом красных фонарей. Под её началом служила орда головорезов, и ни один не смел даже взгляд на неё поднять.
Когда Клэр договорил, стало очень тихо.
Конечно, я всегда знала, что его жизнь была очень насыщенной, а до моих ушей не долетело и тысячной части занимательной, без сомнений, биографии, однако этот рассказ поразил меня до глубины души.
…так где же и у кого учился играть в карты мой дядя? Как он заполучил свою невероятную удачу?
Пожалуй, сейчас он мне казался фигурой не менее сильной, чем леди Милдред – но по-своему.
– И что с ней стало? С той чжанкой? – спросила я.
Дядя пожал плечами.
– То, что происходит с каждым, кто переходит дорогу Особой службе. Блистательная А-Лин имела неосторожность допустить в свой притон одного… господина весьма благородного происхождения, скажем так. И неосторожно напомнила ему об этом, попросив небольшое вознаграждение за свою забывчивость. Человек, который в то время возглавлял Особую службу, не отличался снисходительностью. Притон за ночь сравняли с землёй, свирепых головорезов истребили. Что же до А-Лин, то её показательно отправили на виселицу. Я сам не присутствовал на казни, но те, кто там побывал, говорили, что бесстрашную прежде женщину стало не узнать: так разбитая статуэтка отличается от целой.
В горле у меня пересохло.
Двадцать лет назад Особую службу возглавлял мой отец. И, хотя рассказ об А-Лин не имел отношения к нынешним событиям, он взволновал меня едва ли не больше, чем попытка загадочной незнакомки проникнуть в «Старое гнездо».
– Получается, что женщина, которая охотится за Мадлен, также явилась с тёмной стороны Бромли, – услышала я, точно со стороны, свой голос, чересчур спокойный для обуревавших меня чувств.
– Сила, богатство, преступное прошлое, – скучно перечислил Клэр, загибая пальцы. – Полагаю, если вашему приятелю-детективу хорошенько покопаться в памяти, то сразу отыщутся подозреваемые. И вряд ли много. Этот человек, конечно, совершенно невыносим, но даже он не мог насолить сразу двум особам, подходящим под такое описание… или трём.
– Или четырём, учитывая, что лет десять назад он был ещё более невыносимым, – невинно добавил Лайзо.
– Словом, вряд ли больше пяти, – заключила я. И добавила нехотя: – Боюсь, мне придётся обременить маркиза Рокпорта ещё одной просьбой, но та женщина кажется достаточно безрассудной, чтобы снова пробраться в кофейню.
– Лишняя охрана не помешает, – согласился Клэр. – Впрочем, надеюсь, что этой «редкой птичке» сегодня подрезали крылышки достаточно сильно, чтобы привить некоторое количество рассудительности. А теперь нам следует вернуться в автомобиль и поскорее отправиться домой: с возрастом я стал чувствительней к сквознякам. Особенно по ночам. Особенно после того, как поблизости кто-нибудь приметит злодейку с револьвером.
До особняка мы добрались без приключений. Мадлен, и не подозревая, какие страсти кипели вокруг, спокойно проспала до самого конца, а проснувшись, первым делом спросила про свечу. Утаивать подробности я не собиралась, но и пускаться в долгие объяснения посреди ночи – тоже, так что рассказ пришлось отложить на утро и ответить коротко, что худшего удалось избежать.
– Подробнее расскажу завтра в кофейне, – посулила я, подумав, что стоит пригласить и Эллиса присоединиться к разговору.
Мэдди такое обещание вполне устроило.
Уже в холле Клэр неожиданно остановил меня:
– Нашу замечательную беседу о делах семейных тогда прервали весьма неприятным образом, но мне бы не хотелось оставлять ваш вопрос без ответа. Признаться, когда вы поинтересовались, не брала ли себе Ноэми подругу детства в горничные, я вспомнил одну невезучую особу. Но затем понял, что она никак не могла стать служанкой, потому что уехала из Бромли.
– А как её звали? – уточнила я на всякий случай.
После острых переживаний накатила непреодолимая сонливость; глаза буквально слипались, и всё казалось далёким, неважным… Особенно если речь шла о событиях далёкого прошлого.
– Имя её я запамятовал, – признался Клэр, передёрнув плечами. – Но точно знаю, что в самой ранней юности она зарабатывала себе на жизнь плетением альбийских кружев, а потом крайне неудачно вышла замуж. Супруг то ли бил её, то ли пьянствовал, и в итоге она сбежала к родне в Альбу… Такие слухи ходили по округе. Впрочем, говорили также, что эта бедняжка обращалась за помощью к Ноэми – но кто тогда не пытался воспользоваться её добротой и новообретённым богатством?
Дядя, очевидно, тёплых чувств ни к кому из просителей не питал – и неудивительно. Поблагодарив его за ответ, я пожелала спокойной ночи и отправилась наверх, предвкушая отдых перед весьма и весьма насыщенным днём. Приснилась мне женщина, запутавшаяся в белом кружеве, как в паутине – тревожное видение, подробности которого стёрлись из памяти, стоило лишь открыть глаза.
За ночь изрядно похолодало, и Бромли накрыло густым, плотным, удушливым туманом.
– Словно осень посреди лета пришла, – вздохнула Мэдди, зябко ёжась, хотя в «Старом гнезде» было отнюдь не холодно, особенно рядом с растопленной плитой, где Мирей выпекал новую порцию бисквита. – Сонно так.
Выглядела она сейчас поникшей и, кажется, даже ступала тяжелее, а не порхала по залу, как обычно, беспечной бабочкой. Рассказ о том, как в кофейню едва не проникла подозрительная особа в чёрном, произвёл на неё гнетущее впечатление: похоже, что Мэдди боялась не столько сама пострадать, сколько подвести меня.
