Северин дошел до порта цепелинов и посмотрел на величественные аэростаты. Подумал, что может прямо сейчас снять все деньги со своего счета, приобрести билеты и улететь куда угодно, хоть в самую Гамерику, где он будет жить без ужасов и смертей, спокойно путешествуя до конца своих дней, и никто его не найдет...
Но возврата с волчьей тропы не существует. Она стелется под ногами повсюду, куда бы он ни пошел. Ведь Зверь, не боявшийся убийств, торжествовал от побед и радовался смертельным опасностям, с наслаждением вдыхал запах крови и смотрел равнодушно на мертвые тела, тот самый Зверь...
Часть твоего естества, брат.
Порт цеппелинов остался за спиной. Он закурил трубку и вдруг вспомнил, как Захар подарил ее, а тогда он не понимал вкуса табака. Привык... Случилось много перемен, больших и маленьких.
Северин бесцельно ходил по улочкам, пока не увидел вывеску салона господина Гофмана.
— О, господин рыцарь, — обрадовался Гофман. — Я все думал, когда кто-нибудь вернется по вашему заказу!
– Никто не забирал?
- Нет-нет, дагеротипы на месте. Вы заберете все пять или только собственный?
– Все пять. Простите, что так долго.
— Гарантия три года, тем более за такую щедрую предоплату, которую вы внесли... Возьмите. Получились отличные фотографии. Вам нравится?
Чернововк взглянул на черно-белый снимок.
Они только что получили золотые скобы. Игнат дерзко подкрутил усы и скрестил руки на груди, Ярема держит ныряльщика и широко улыбается, веселый Савка стоит руки в бока, Северин смотрит из-под лба, с рукой на сабли, а взгляд Филиппа бродит где-то слева, за кадром.
Они еще ничего не знают.
— Нравятся, — Северин спрятал дагеротипы в сумку, которую любезно подал господин Гофман. – Спасибо.
– Заходите еще! Пересказывайте вашему товарищу с длинной косой поздравления! Он у вас с кебетой новолуние.
Северин зашел в ближайший кабак, заказал какой-то еды. Снова получил дагеротип и всмотрелся в него, свидетеля прошлого, слепка истории. Неистово захотелось крикнуть, предупредить этих наивных самоуверенных ребят — берегитесь, впереди только кровь, боль и смерть!
Но это был только кусок бумаги.
— Все такие красивые, — сказала жена трактирщика, забирая посуду и жалованье. — Особенно с пером павлина... Перескажи ему, что если мой дурно умрет, пусть заходит в гости! А хоть знаешь... Пусть и раньше приходит!
Женщина звонко рассмеялась.
– Он не зайдет, – ответил характерник и спрятал дагеротип.
– Почему? — удивилась веселая трактирщика.
Чернововк молча вышел.
На встречу он опоздал. Часы показывали полседьмого, когда Северин добрался до площади. Фонари зажигали последние вечерние светильники, а неподалеку от Софии Киевской пел кобзарь. Вокруг него собралась толпа: Северин решил, что братьев следует искать именно там. Людей скопилось много, пришлось немного потолкаться, но он не ошибся — вся троица стояла у певца, в котором Чернововк с удивлением узнал Василия Матусевича.
Тот только что кончил последнюю песню, все зааплодировали, а потом понесли деньги. Монеты щедро звонили, Василий улыбался, и когда зрители разошлись, Северин подошел к шайке.
– Вот и он! Наш герой, — заорал Игнат, почему-то нарядившийся в полный рыцарский костюм.
Ярема сжал Северина в объятиях. Ребра захрустели. Северин начал к этому привыкать.
– Помог ведьме? – спросил Филипп.
– Помог, – ответил подавленный Северин.
— А она подарила тебе холодное сердце, как камень? – Бойко расхохотался.
Северин проигнорировал странно сформулированный вопрос и вырвался из объятий.
– У тебя седина в волосах, – заметил Филипп.
— Да, мой наблюдательный брат, это из-за ваших шуток, — Северин не собирался рассказывать, откуда она действительно взялась.
— Я решил оставить себе кобылу, — прогудел Ярема.
– Приветствую! Это твое личное решение, которое я молча принимаю и никоим образом не пытаюсь оценить. Запомни эту минуту навсегда, — Чернововк вернулся к Василию. — А ты какого черта здесь делаешь?
- Ты сам позволил, - сказал кобзарь, прячась за инструментом. Кобза была новой... Так ли показалось Северину.
Василий был испуган.
– Что позволил? — не понял Черновок.
— Сочинить песню...
– Я спросил, что ты здесь делаешь? Потому что ты говорил, что на Черное море собирался, так... Погоди-ка. О какой песне речь?
Игнат захохотал так, что чуб затрясся, Ярема прыснул вместе с ним и даже Филипп засмеялся.
— Ох, друг, — сказал Василий, складывая деньги в мешок. — Я шел на юг, направлялся к теплому морю, как в одной корчме украли у меня дурные люди бандуру. Ты представляешь? У кобзаря! Украсть бандуру! Это как украсть душу, украсть голос! Ужасное преступление. Вот и пришлось вернуться в Киев, к мастеру с достойными инструментами, чтобы купить новый, видишь? Просадил все дукачи, которые вы подарили мне.
– И заработал еще один, – Ярема торжественно дал ему золотой. — Твоя последняя дума того стоит!
Матусевич одновременно обрадовался золоту и загрустил, что разговор вернулся к теме песни.
– Василий, – процедил Северин. – Ты мне баки не забивай. О какой песне они говорят с таким пылом?
– Ты забыл? – осторожно спросил Василий. — Тогда, в корчме в Старых Садах, мы с тобой выпивали...
– Это я помню.
— Ты рассказал мне о несчастной истории своей любви...
– Вот этого я уже не помню.
— Да позволил создать на ее основе песню...
– Что?! - взревел Северин.
Троица снова разразилась хохотом. Игнат чуть по земле не катался.
— Герой-любовник, — сказал Ярема, смахивая слезы с глаз. – Не свирепствуй! Хорошая песня вышла, тут все плакали. Василий у нас настоящий художник!
– «Дума о характернике и ведьме» станет известным произведением, – согласился Филипп. - Светлая и трагическая история любви.
Игнат перестал хохотать и удивленно вытаращил на него глаза.
— Мне кажется, это был насмешка?
— Похоже, — кивнул Ярема.
Филипп невозмутимо пожал плечами.
— Чтобы мне перья горлом поросли, Варган пошутил! Возможно ли это? Это сон? – Бойко потряс головой. – Не будите меня! Здесь у Варгана есть чувство юмора, а о Щезнике кобзари думы поют...
- Василий, - сказал Северин глухо. — Я же был тогда пьян, как чип...
- Не нужно было? - расстроился кобзарь. — Но ведь действительно хорошая дума получилась...
- Бес с тобой, - махнул рукой Чернововк. — Она, по крайней мере, без моего имени?
– Без твоего, – радостно подтвердил Василий. - Хочешь, спою? Лично тебе?
– Потом, – решительно отказался характерник. — Ох, лучше бы тогда в корчме ты не сюжеты придумывал, а меня украсть не дал.
Василий возмущенно всплеснул руками.
— С тех пор, как это кобзари должны защищать сероманцев, а не... Погоди! Но женщина тебя украла? Она назвалась твоей крестной матерью! Знала твою фамилию и имя!
- Долгая история.
– Мы ее тебе за рюмкой расскажем, – сказал Игнат. — Не все, конечно, только что можно. Такой эпос! Почти Энеида.
– Я не буду пить, – напомнил Филипп.
– Снова здорово, – закатил глаза Бойко. – Мы видели, как ты пил.
— Похороны это исключительные обстоятельства.
— А дума о Северине не исключительные обстоятельства? Ну хватит тебе! Даже Арина пьет!
– Ты видел Орисю? – спросил Северин.
- Ага, - удовлетворенно кивнул Игнат. — Только с свидания! Моя конфетка все-все письма прочитала и мы сегодня гуляли по Ботаническому саду... Купил ей в «Золотом Роге» кораллы, двенадцать разков! Ей очень понравилось. Переживала за мое ранение... Такая утонченная, такая нежная! И я весь такой светлейший, только герба не хватает, даже ветры ни разу не пустил. Видите, как мало ругаюсь? Это все от встречи. Сдерживался так, что жара вспотела.
Теперь понятно, почему он единственный имел на себе кунтуша, да еще и тщательно выбрился.
— Значит, твои письма сработали.
– Сработали, – и тут Игнат вспомнил, о чем хотел спросить: – Кстати, Катя тебя действительно в Буде провожала?
