– Мы так Эллиса не увидим, пока вплотную не подъедем, – прошептала Мэдди, напряжённо вглядываясь в серую мглу за окном.
– Зато и в нас будет сложнее прицелиться, если Фрэнсис Марсден или её сообщники начнут стрелять, – возразила я, чтобы поднять нам всем настроение, но Лайзо тут же осадил меня:
– Чтоб попасть, к сожалению, целиться не обязательно, – сказал он. И добавил: – Но Эллиса мы обязательно издали заметим… Я замечу.
Мне померещился при этих словах зеленоватый отсвет, словно искра вспыхнула и погасла – впрочем, туман вокруг словно был создан для того, чтобы порождать всевозможные мороки и обман зрения.
– Осталось около получаса до назначенного времени, – нахмурилась я, прижимая ладонь к запотевшему стеклу. – Далеко ли ехать до моста? Если прибудем чуть раньше, то проще будет перехватить нашего храброго беглеца.
– Храбреца? И впрямь, – эхом отозвался Лайзо, и автомобиль прибавил скорости. – Требуется немало храбрости, чтоб открыто выступить против такой Гадюки. Но иногда лучше побыть трусом.
– Может, у него есть план? – прошептала Мэдди, зажмурившись на мгновение. – Не может быть, чтоб не было плана!
Я хотела сказать ей что-нибудь в утешение, что угодно, любую банальность – но так и не смогла. Потому что вспомнила о Валхе – и о том, сколько раз сама безрассудно кидалась в расставленные им ловушки, взять бы хоть тот последний случай с Финолой Дилейни, едва не закончившийся трагедией… Эллис ведь противостоял сейчас не только Бромлинской Гадюке, но и собственному прошлому. Своим ошибкам; старой, уже отболевшей любви.
– Эй, Лотта, – выдохнула я почти беззвучно. – Разве ты хотела, чтобы всё кончилось вот так?
И почти тут же, словно откликаясь на мои слова, где-то далеко раздался жутковатый вой, едва различимый – так, что не понять было даже, собака это или кошка, птица кричит – или просто скрипит несмазанное колесо. Машина замедлила ход и остановилась у обшарпанной стены покосившегося дома, а Лайзо сказал:
– Приехали. За тем углом – выход к мосту. Заброшенная церковь на другой стороне, она такая в Смоки Халлоу одна, не перепутаешь. Время ещё есть; Эллис, может, и не добрался пока…
Договорить он не успел – Мэдди потянула за ручку, распахнула дверцу автомобиля и буквально растворилась в тумане, звонко стуча каблуками по выщербленной мостовой.
Мы с Лайзо застыли буквально на мгновение. У меня, каюсь, промелькнула мысль: «Лучше б было её оставить в кофейне». О чём думал он – не представляю, но уже в следующую секунду машина опустела.
Я бросилась в погоню за Мадлен, а Лайзо – за мной.
– Куда? – свистящим шёпотом спросил он, ухватившись за мой рукав. – Эх, как знал, что одному надо было ехать… Что?
Но тут я словно закаменела.
– Там Эллис. На мосту, приглядись.
…туман у реки немного поредел, хотя дышать стало, пожалуй, даже тяжелее. И пусть с трудом, но можно было рассмотреть на перекошенном горбу моста смутно знакомую мужскую фигуру, размытую из-за сизой мглы вокруг, точно акварельный контур. Но Мэдди, безусловно, хватило и этого, чтоб узнать жениха. Она ринулась к нему, не колеблясь.
Эллис успел только охнуть – и распахнуть объятья, процедив сквозь зубы:
– Ты-то зачем пришла сюда, дурочка?
Никогда я не видела детектива прежде таким испуганным.
– За тобой, – упрямо ответила Мэдди, утыкаясь ему лбом в плечо. – Давай вернёмся?
Кажется, Эллис готов был уже согласиться – да спорю, что он сейчас с чем угодно бы согласился, если б предложение исходило от Мадлен. И трагедия могла бы завершиться, так и не начавшись, когда бы мы все действовали чуть быстрее.
Чутьё Лайзо не подвело – опасность он заметил первым.
Заметил – и оттолкнул меня так, что я оказалась спиной к стене дома, а сам рывком отшатнулся, уклоняясь от удара мясницким ножом такой величины, что им, пожалуй, можно было бы лошадь на ходу разрубить. Противником его оказался коренастый человек, одетый в чёрное рваньё; гротескно длинные руки едва не волочились по земле, а мощная нижняя челюсть выступала вперёд, как у гориллы из географического атласа Лиама. От мужчины несло машинным маслом; его курчавые волосы выглядели грязными, точно приклеенными к голове.
Увы, ловкостью он Лайзо не уступал, а силой так и вовсе превосходил.
Подавив дрожь, я кое-как сумела достать из сумки револьвер – и вовремя, поскольку появился ещё один враг. Долговязый, сутулый, совершенно седой, он был настолько худ и измождён с виду, что, казалось, едва держался на ногах; глаза его словно точно очерчены углём. Двигался он непредсказуемо, рывками, а вокруг него вились мухи, как над навозной кучей.
К счастью, меня он угрозой не посчитал – и сразу рванулся к Лайзо.
Опрометчиво с его стороны.
– Стоять, – скомандовала я резко севшим голосом. Револьвер у меня в руках чуть ходил из стороны в сторону, но в такую большую целью попасть было несложно. – Бросьте нож и не вздумайте делать глупостей.
Сердце колотилось в горле, словно собиралось выпрыгнуть наружу; когда нож звякнул о мостовую, выпадая из скрюченных пальцев, от облегчения я едва сама не рухнула в обморок, туда же, на грязные камни.
«Неужели это всё?» – проскочила мысль.
Но тут мимо меня – и мимо Лайзо, с трудом удерживающего своего противника на безопасном расстоянии – промелькнуло что-то тёмное, двигавшееся совершенно беззвучно. Я держала на прицеле седого верзилу и просто не могла позволить себе отвлекаться, а потому с опозданием осознала ужасающую истину: то была Фрэнсис Марсден собственной персоной.
Облачённая в траурное платье, пошитое, несомненно, у мадам Оноре; не слишком высокая, но и не низкая; с волнистыми волосами, убранными в простую причёску, так, чтоб ни одна выбившаяся прядь не мешала обзору…
Я видела Бромлинскую гадюку только со спины, но, судя по тому, как резко напрягся Эллис, лицо её не сулило нам ничего хорошего.
– Как ты посмел, – произнесла Марсден отчётливо и ясно, несмотря на плотный туман, словно приглушавший все звуки. – Как ты посмел… как ты осмелился быть счастливым, когда моя Лотта мертва?
Эллис оттолкнул Мэдди, заставляя её отступить к нему за спину; я думала, что он промолчит – но он ответил, отрывисто, точно задыхаясь:
– Шарлотте не нужны заступники. Она поступила – и всегда поступала – так, как считала нужным. Найдите в себе силы, чтобы уважать её выбор.
Седое страшилище, которое я держала мушке, вдруг дёрнулось – и непостижимым образом стало ближе. Так, что можно было разглядеть каждый кровеносный сосуд в помутневших глазах и крылышко каждой из мух, с жужжанием вьющихся у него над головой.
Горло у меня пересохло от ужаса; палец на спусковом крючке точно окостенел.
«Это точно смертный человек?»
Будто угадав мои мысли, седой – или же просто светловолосый? – широко ухмыльнулся, демонстрируя слишком уж белые и острые зубы.
– Сказала же, не двигаться, – прошептала я.
Между нами оставалось два или три шага, не больше.
Послышалось утробное, словно бы звериное ворчание, и противник Лайзо ловко отпрыгнул в сторону, зажимая глубокий порез на боку. В тумане чудилось, что жидкость, пропитывавшая его одежду, и та, что стекала по лезвию ножа, была густо-чёрного цвета, как машинная смазка. Мерзкая промышленная вонь стала сильнее, но теперь к ней примешивался лёгкий запах вербены.
А между тем, Фрэнсис Марсден продолжала говорить, и с каждым словом силуэт её искажался всё сильнее, то принимая очертания большой птицы, то вовсе размываясь… А может, то были проделки тумана, который пришёл в движение из-за ветра с Эйвона.
– После того как ты погубил Лотту, я мечтала разодрать твоё поганое горло вот этими самыми руками, – прошипела она. – И позволила тебе жить только по одной причине: чтобы ты страдал. За твоё предательство смерть и покой – слишком мягкое наказание. Ты должен был чувствовать боль, всё время, каждую секунду. Как я. Как Лотта.
Несомненно, она хотела уколоть этим, Эллиса, но его ответ был не болезненным и не полным страха за свою жизнь или за Мэдди… а усталым?
