— Значит, ради спасения всё?
— Нет… точнее не ради твоего. Да и момент упущен. Сейчас ты осваиваешься с силой. И значит, она уже прорастает в тебя, как и ты становишься частью места. Источника. И хотелось бы верить, что ты не растворишься в нём.
Сейчас матушка говорила спокойно и почти не играя. Разве что с тенями, которые ложились на тропинку. Рождённые кружевом зонта и солнечным светом, они расписывали траву сложными узорами.
Красиво.
И можно смотреть на них, а не на матушку.
— Так в чём дело?
— В чём… слияние идёт постепенно. Сначала пробуждаются твои силы. Поначалу их немного. Хватит на проклятье там. Или на пожелание. Впрочем, как по мне разницы немного. Иногда можно так пожелать, что лучше бы прокляли… главное, иное. Видишь?
Пруд.
Тропинка к нему вывела.
Темная зелень, будто не вода — камень. И листья кувшинок кажутся частью этого камня.
А Ляли нет. То есть сперва Ульяне показалось, что её нет, но стоило подумать и вот уже сила подсказала, что Ляля там, где-то в глубине этой неподвижной зелени.
— Так и сила места. Она статична. Спокойна… и вот… — матушка наклонилась, чтобы поднять камень. Он упал в воду с тихим звуком. И поверхность качнулась, рождая даже не волну — рябь. — Это ты. Пробуждение нарушает покой. Если ведьма слабая, то и след от её силы тоже будет слабым. Источник её просто-напросто не заметит. А вот если силы много, то…
Матушка вытянула руку и на поверхности пруда появилась складка. Вода неспешно сминалась, заворачиваясь кругом.
Водоворотом.
— Сильная ведьма, сама того не ведая, потянет на себя всё вокруг. И силу источника в том числе. А он откликнется, он пойдёт к ней. Сперва поток будет неспешным. Незаметным даже. Но чем дальше, тем сильнее…
Водоворот ускорял свой бег. И вот уж кувшинки, до того медленно покачивавшиеся на поверхности, задрожали.
Одна сорвалась с места.
Другая.
— Прекрати. Я поняла.
— Да? Отлично, — матушка стряхнула пальцы. — А то, признаюсь, были сомнения. В детстве ты не отличалась сообразительностью.
— Силы будет становиться больше, — спокойно продолжила Ульяна. — И однажды её станет так много, что я с ней не управлюсь. И тогда она схлынет и утащит мою ничтожную личность за собой. Так?
— Примерно. Но…
— Есть шанс, что не утащит?
— Есть, — матушка наклонилась и коснулась поверхности воды. Надо же, не боится замарать перчатки. — Зависит от характера. Источник — это стихия. У неё нет разума. Нет чувств. Своих нет. Поэтому она возьмёт твои и увеличит их, исказит и подсунет тебе.
— Зачем?
— Испытывая на прочность. Она станет твоим отражением. Она вытащит все твои обиды, все желания, несбывшиеся мечты, обещания, которые были даны и не исполнены. Она выстроит из них свой мир. И будет подсовывать одно воспоминание за другим до тех пор, пока ты не заблудишься среди них. Пока не забудешь себя и не станешь той, кого тебе подсовывают.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, — матушка подняла руку. — Я почти разбудила его.
Капля лежала на белой перчатке.
— Здесь неподалёку имеется лавочка. Присядем.
Это прозвучало распоряжением. И Ульяна не стала спорить. Когда-то лавочка возвышалась над водой, но пруд постепенно расползался и теперь вода прикрыла не только песчаные косы, но и поднялась по зеленой травке до самой отмостки.
— Ты на меня злишься. И будешь злиться. Злость — это хорошо. Это куда лучше, чем беспомощное нытьё и вечные жалобы.
— А когда я жаловалась?
— Вслух — никогда. У тебя и на это не хватало силы духа. Ладно… я понимаю. Поверь, лучше чем кто бы то ни было. У меня несколько сестёр и брат. И все старшие. Все способные. Даже Женька. Он, к слову, талантливее прочих. Но характер…
— У тебя, можно подумать, лучше был.
— Был. Лучше. Намного… знаешь, я ведь не планировала стать вот такой, — она вытянула руки, разглядывая то ли их, то ли перчатки. — Наоборот. Я была милой и спокойной. Послушной. Удобной. И мечтала о том, о чём положено мечтать добрым хорошим девочкам. Дом. Семья. Дети…
— И что пошло не так?
Странно донельзя.
Матушка и жалуется? Или это не жалобы, а рассказ? Но зачем? И главное, надо ли Ульяне этот рассказ слушать? Она ведь может уйти. Договора матушка отдала.
Так зачем оставаться?
Слушать.
— Сложно сказать. Возможно, проблема в том, что я сама поверила в сказку о большой и дружной семье. Как же, пусть я и слабосилок, но ведь меня всё равно любят. Ценят. Жалеют. Правда, постоянно напоминают, что я слабая. Шутками. Вроде бы обычными, но от них всё одно горькое послевкусие. Или вот фраза, брошенная вскользь… я ведь сперва и не обращала внимания. На правду ведь не обижаются, так?
Вопрос с подвохом.
Ульяна… она обижалась? Да. Но на правду ли? Или на то, что матушке казалось правдой.
— Матушка сёстрами гордилась. Правда, у них тоже характер. Норов. Родовое. И вечно то друг с другом ссоры, то с другими. Посёлок маленький. Ведьм много. И у всех планы, надежды, амбиции. А ещё Женька. За Женьку она беспокоилась. Всё боялась, что он свернёт куда-то не туда… я же… я просто была вот. Мамина опора и надежда, единственная из семьи, кто не доставляет проблем. И как-то незаметно получилось, что моя задача — это помогать. В доме, в огороде… да, домовые делают большую часть работы, но и за ними надобно приглядывать. С травами и вовсе… вырастить? О да, матушка с сёстрами силой напитают, а вот собрать вовремя, разложить на сушку, связать пучки, перебрать их после, чтоб ни одного порченного листочка не попало, истолочь, смешать. Что-нибудь простое, что не требует силы и умений. Мне ведь всё одно заняться больше нечем. Да и на большее я не годна.
Она оскалилась.
— А когда я захотела учиться, меня спросили, мол, зачем мне оно? Да и как я могу уехать, бросить семью… им ведь так нужен кто-то, кто избавит от скучных бытовых хлопот.
— И ты их возненавидела?
— Нет, конечно. Хорошие девочки не могут ненавидеть близких. Скорее я впервые задумалась над тем, кто я для них. Конечно, я ещё верила в то, что меня любят, за меня беспокоятся, но как-то уже… не от всей души.
А раньше матушка не рассказывала о той своей жизни. Хотя… раньше они вовсе редко разговаривали, чтобы просто, чтобы по-человечески.
— Но ты всё-таки уехала? Учиться?
— Да. Я и… подруги. Я тогда верила, что у меня есть не только родня, но и друзья, которым можно доверять. И знаешь, оказалось, что вдали от дома я вовсе не так и слаба, как думала. И учиться могу. Ничего в этом сложного нет, если на тебя не смотрят снисходительно, с жалостью. И мои отметки, они не из сочувствия к слабости, но вполне заслужены.
Ульяна обернулась.
Да, она чувствовала рядом и Данилу, и Василия, который где-то там, за границей. И знала, что если позвать, то они помогут. Пусть помощь и не нужна пока, но то, что они рядом, успокаивало.
— Потом я встретила его. Обычный парень, в котором проснулся дар. Но и без дара у него способности имелись. Он был талантлив. Очень. Такие рождаются раз в столетие. И это не только моё мнение. Он учился в аспирантуре. Имел пару патентов. И перспективы. Его с радостью принял бы любой род. Да и предлагали… через женитьбу. Но он выбрал меня, глупенькую второкурсницу. Случайная встреча. И любовь.
Интересно, а отца она любила? Хоть немного? Того, неизвестного парня, любила. И даже сейчас продолжает. И лицо матушки впервые перестаёт быть совершенным — оно становится живым.
— Мы встречались… не сказать, чтобы долго, но я точно знала — это мой человек. И он знал. И потому сделал предложение. Что может быть естественней?
Но что-то случилось.
Тогда.
Ещё до рождения Ульяны. Что-то, что наполнило матушкину душу ненавистью.
— Я познакомилась с его бабушкой… его родители умерли, и она растила… — матушка запнулась, но так и не назвала имя. — Хорошая женщина. А я… я повезла его знакомиться со своей семьёй. Пригласила провести лето в нашем посёлке.
