– Даже против собственного брата? – переспросил Симеон с сомнением.
— Кому, как не вам, отец, знать, на что способны братья?
Несколько секунд Патриарх переваривал аллюзию на Священное письмо, и впервые за вечер улыбнулся.
– Нынешний гетман с левого берега, – заметил он. — Поэтому по традиции будет преимущество кандидат Правобережья.
— Я все равно считаю, что нужно содействовать победе Ничего, — сказал Ефим. — С его кандидатурой замысел, вероятно, удастся.
Рахман несколько секунд молчал. За весь разговор он ни разу не сменил позу, даже ногами не пошевелил. Только стучал пальцем по бокалу и крутил капюшоном.
– Согласие, – постановил Рахман. — Пан Кривденко, насколько широки ваши неформальные связи?
— О каких связях идет речь?
— Речь идет о контроле над организациями вне закона. Может понадобиться их помощь, – Рахман снова дал щелчку своему бокалу. — Мне думается, что люди такого рода умеют держать язык за зубами лучше любых других исполнителей.
— Под контролем Тайной Стражи находятся все самые большие преступные группы и кланы на территории гетманата, — ответил не без гордости Ефим. Он лично приложил немало усилий к этому. - Они будут сотрудничать.
– Хорошая новость, – капюшон вернулся к Симеону.
— Если, конечно, Ваше Святейшество не огорчает необходимость прибегать к сотрудничеству со злодеями...
– Иисуса распяли рядом с преступниками, – ответил Патриарх. — Кроме того, Господь Бог, наш Всеотец милосерден, простит самые страшные грехи каждому искренне покающемуся.
– Они непременно покаются, – пообещал Ефим.
Симеон отметил будущее раскаяние щедрым глотком вина.
— Таков, в общих чертах, мой план, господа, — подытожил Рахман. – Детали начну продумывать только после вашего согласия. Что скажете? Сомневаетесь? Слишком рискованно? Я спокойно приму любую критику.
На минуту воцарилась тишина. Даже глобус замер, словно ожидая решения.
— Если вы против... Я просто исчезну и мы забудем об этом разговоре.
– Попробовать можно, – сказал Патриарх.
— Скажу откровенно, ожидал другого... Лучшего, более надежного плана. Я никогда не начинал сделок с таким неопределенным шансом на победу. Много неизвестных переменных, — Ефим покусал нижнюю губу и продолжил, обращаясь к книжным шкафам: — Но Орден мне давно как кость в глотке. Учитывая цели, риски приемлемы.
– Прекрасно! – Рахман впервые за вечер повысил голос, и в нем раздавался триумф. — Вы мудро поступили, что не дали неуверенности и испуга отвлечь вас от праведного дела. Орден – только грозный Колосс на глиняных ногах. Он упадет от единственного умелого толчка и разобьется навсегда!
Рахман сжал бокал так крепко, что тот с мучительным звоном лопнул и рассыпался хрустальными щебнями. Симеон вскрикнул, а Рахман взглянул на изрезанную ладонь невидимым из-под закрывающим взглядом.
— Я принесу бинты, — сказал непринужденно Ефим.
Вино на полу смешивалось с каплями крови.
– Не стоит, – отказался гость. — Лучше принесите новый бокал.
Запахло раскаленным железом.
На глазах у изумленных мужчин кровь перестала сочиться; ужасающие порезы задрожали, дернулись, сомкнулись рваными краями и зажили. Рахман достал большой черный платок, тщательно вытер руку и пол. У бледной ладони не было ни шрама.
Из той мелочи сведений, которые удалось откопать его лучшим людям, Кривденко знал наверняка единственную вещь: Рахман не был агентом Орды или другого государства — он вообще ни на кого не работал. Как произошло подобное удивление и откуда вынырнул такой игрок, Ефим объяснить не мог, только имел догадки... Но теперь получил ответ.
– Случилось чудо Господне, – объяснил Рахман.
Патриарх трижды перекрестился.
— Вы имеете отношение к Ковену? – спросил Ефим.
— Ни с ведьмами, ни с мольфарами я давно не знаю. Можете меня допросить, пан Кривденко, если после всех наших встреч до сих пор сомневаетесь в моей искренности. Охотно отвечу на каждый вопрос.
Председатель Варты решил, что выговор охранникам отменяется, наполнил новый бокал и как можно осторожнее, чтобы не коснуться бледной руки, передал гостю. Тот поблагодарил и поднял напиток высоко, словно скинул над головой булаву:
- Господа! Мы вместе преодолеем характерников и никогда не увидимся снова.
Симеон и Ефим обменялись красноречивыми взглядами и также подняли бокалы.
- Будем, - сказал глава Тайной Стражи.
– За уничтожение Серого Ордена, – повторил Рахман.
- Аминь, - добавил Святейший Патриарх Киевский и всея Руси-Украины.
Бокалы звонко цокнули.
Глава первая
Жизнь в ночном лесу шуршала, ухала, квакала, скрежетала, хрюкала, шипела, лязгала и лепетала. Тугое возглас пульсировало венами чернотропов, катилось эхом по лужайкам, исполняло самые сокровенные норы и закамарки — ни одна сила не способна умерить эту песню.
Под звуки неутихающего концерта заросли трое.
Первым шагал крепкий невысокий человек. У него была приметная коса пепельих волос, достигавшая ему поясницу; наряды на поясе перехвачены черным чересом, куличи держали клямы — нижняя сверкала золотым бандуристом, средняя маленькая серебряная волка, верхнюю украшал бронзовый трезубец. Мужчина шагал легко и неслышно, в его рюкзаке что-то тихо булькало.
Спутники длиннокосого смахивали на банковских клерков, которых выдернули и перенесли в лес прямо из конторских стульев. В высоких шляпах, неуместных костюмах и сверкающих ботинках, воротничках рубашек туго накрахмаленные - трудно представить что-то более лишнее среди дикой природы. Толику карикатурности обоим прибавляли их осанки: первый был высоким и бледным, второй — румяным пузанем в круглых очках. Господин Долговязый все время оглядывался, а господин Пузань держал наготове блокнота и карандаша, которые уже дважды чуть не потерял.
Громкие шаги, треск сухих веток и изредка произнесенные слова добавляли какофонии лесного концерта неуместных человеческих ноток.
— Вы будете идти по дороге боли и крови. Хотите идти дальше? — прозвучал первый вопрос.
- Да, - сказал господин Долговязый.
Господин Пузань с ответом замешкался: в неуверенном лунном свете он торопливо записывал что-то в записной книжке, так что не заметил торжественности момента.
— Ответить есть оба, — сказал Филипп.
– Что? Да-да, конечно, — второй поспешно доскакал предложение и добавил: — Простите.
— Так уходите.
Характерник двинулся первым, едва слышно вздохнув. Оба болвана знали, что направляются в лес, но нарядились как на вечерний променад. Хорошо, что он не завязал им глаз, как делал обычно другим, — эти двое и так чуть ли не на каждом шагу спотыкались, словно брели по лесу впервые.
Поведя бевзов немного между деревьями, Филипп озвучил второй вопрос:
— Вы будете жить чужаками среди людей. Хотите идти дальше?
— Да, — ответил господин Долговязый и быстро огляделся. В голосе слышалась неуверенность.
Олефир терпеливо ждал, пока господин Пузань записывает его вопросы.
- Ага, - сказал наконец тот.
Надо кончать этот фарс, решил Филипп. Ближайшая лужайка пригодится.
— Так уходите.
Они еще несколько минут покружили зарослей: чуть не потеряли господина Пузаня, который неожиданно остановился для очередной заметки; испугали молодого кабанчика, мирно раскапывавшего себе корешки; коварная ветка чуть не выбрала господину Долговязому глаз... Увидев поляну, Филипп очень обрадовался, так что провозгласил последний вопрос чуть бодрее, чем надо, тоном:
— Вы проклятыми останетесь навсегда. Хотите идти дальше?
– А если я передумал? — спросил господин Долговязый, потирая поврежденный глаз.
– Поздно, – отрубил Филипп. — Должны соглашаться.
— Тогда так, — ответил господин Долговязый и, словно испугавшись собственного ответа, осторожно огляделся.
Господин Пузань вертелся, пока не нашел на лужайке освещенный луной участок, сделал очередную заметку, вернулся и тоже согласился. С облегчением Филипп развязал рюкзак, достал медную чашу и бутылку темного стекла.
