– Они никогда не переведутся, – сказал Филипп. — Эти оказались тупенькими.
– Чьих будут? — Олекса наклонился к свету и вчитался в кириллические закорючки. - Изумрудная Орда, Московский улус. Что-то в последнее время их здесь много...
- Пусть приходят, - пожал плечами Филипп. — Я каждому устрою ночь серебряной скобы.
Воропай расхохотался.
— На самом деле мне нравится твое фокусство, брат Варган. Заставлять истуканов покончить с собой — в этом есть определенная ирония! Но жестокость. Пуля в череп – гораздо милосерднее.
- Я предпочитаю стрелы, брат Джинджик, - Филипп был не в настроении для философских болтовней.
– Да-да, упорный сын степи, – Олекса снова разглядел тела.
Учит, подумал Филипп. В такие мгновения он ненавидел Воропая и клял себя за эту ненависть.
– Хорошая работа, – заключил наконец Джинджик. - Газа будет доволен.
Газой назывался есаула контрразведчиков Немир Басюга. Брат Газда лично отдавал приказы Филиппу и именно он назначил брата Джинджика его куратором.
— Так что же, Варган? — осторожно спросил Воро-пай. — Знаю, ты не любишь таких вопросов, и, поверь, я тоже не в восторге, что должен...
- Со мной все хорошо, - Филипп махнул рукой. — Не волнуйся, брат.
Олекса кивнул с заметным облегчением.
- Помочь с погребением?
Помощь бы не помешала, но Филипп отказался принципиально.
— Как знаешь, — Воропай спрятал документы мертвецов к рюкзаку. – Отдыхай. Новые приказы поступят как обычно.
– Хорошо.
Олекса пошел было, но задержался в конце поляны.
— Слушай... Мы с тобой одного года приема, не правда ли?
— Да, — Филипп вспомнил собрание джур неподалеку от дуба Мама: будто картина из чужой жизни. – Помню, как ты с Энеем перед испытанием поединок устроил.
– Было, – улыбнулся Олекса. – Так и не одолели мы друг друга тогда. Сколько лет прошло?
– В августе будет семь.
– Холера! Время летит, – Воропай снова почесал макитру. — Слушай, брат... У моего давнего цимбора есть избушка в Келечине... Может, поедешь на несколько недель? Там природа тихая, красивая, спокойная: горы, пихты, водопад Шипот неподалеку. Женщина у него андруты печет и кифлики вкусные, с вешенками или морелями, все из собственного сада... Словом, Закарпатье! Отдохнешь там, поешь, может, кобью себе найдешь...
– Спасибо, брат. Я подумаю, – отказал Олефир.
Воропай старается изо всех сил. Надо быть последним подонком, чтобы ненавидеть его, подумал Филипп.
Олекса кивнул, поправил рюкзак и махнул рукой:
– Пусть Мамай помогает, брат.
- Взаимно.
Воропай скрылся в чаще. Филипп достал из рюкзака кусок хлеба и принялся медленно жевать, вглядываясь в пламя.
Прошел час. Ватра погасла, хлеб давно исчез, варган лежал забытым, а сероманец все сидел, уставившись в пепел, как в зеркало. Аромат крови дурманил так, что даже запах сожженного дерева не мог его перебить. Олефир попытался вспомнить Майю, однако ее лицо задрожало и исчезло. Он стиснул зубы и позвал образ матери.
Хватит мучиться, Филипп! Ты хочешь пить. Ты знаешь, как это нравится. Ты обожаешь этот вкус. Зачем отказывать себе? Зачем отрицать собственную природу?
- Исчезни.
Всегда один и тот же разговор. Мы оба знаем, чем все кончится. Разве не легче завершить все сразу? Зачем устраивать себе пытки? Ты ведь не трус. Загляни собственными глазами, Филипп. Загляни решительно, не отводя взгляда. Ты воин. Мы оба воина! Воины-волки, хищные звери, в багряной мгле глаза горят...
- Заткнись.
Так смешно, приказываешь мне... Как будто это подействует. Понимаешь ли ты, что споришь сам с собой? Я не уйду и не замолчу! Тебе это известно! Но ты еще не принял правду. Вместе мы станем сильнее! Вместо этого тратим время на споры...
— Прочь.
Пока ты в состоянии сдерживать меня. Точнее, в состоянии сдерживать себя...
— Прочь, говорю! - крикнул Филипп.
Молчание.
И потом, как в ответ, из-за леса послышался вой волков.
Не успел характерник понять, что делает, как выл вместе с ними — протяжно, громко и отчаянно.
***
Ярко и струилось; дрожало и перехватывало; остыло и растаяло. Мышцы под потной кожей распряглись, отрывистое дыхание замедлилось. Оба качались на невидимых дрожащих волнах без звука, без движения.
Она улыбалась и жмурилась, он наслаждался бесценным и быстротечным мгновением всеобъемлющего покоя, когда в голове свободно от мыслей, а тело приятно смягчилось... Жаль, что это мгновение истекает удивительно быстро.
Арина встрепенулась, подняла голову, непринужденным движением собрала растрепанные волосы и потянулась за стаканом воды. Игнат, в свою очередь, потянулся к ее груди — никогда не упускал такого случая — вдруг в опочивальню без всякого предупреждения ворвалась служанка.
– Пан приехал! — пискнула она и бросилась прочь.
Арина выругалась, Игнат скатился с кровати. Не теряя времени, покидал вещи в опанчу, быстро проверил, не забыл ли чего, потому что в спешке мог выпасть кошелек или выкатилась бы фляга, свернул все в тугой узел.
- Обувь.
Распавшая Орыся подала ему сапоги, накинула на себя шелковый халатик и распахнула окно.
– Мчи, – бросила она. – Потом увидимся.
- Угу, - Игнат прыгнул прочь.
Их встречи всегда проходили спокойно, но когда-то такая передряга должна была случиться — они оба это знали и все равно не были готовы. Классика трагедий, классика комедий, классика жизни. Мастеру Котляревскому понравилось бы, подумал Игнат.
Путь отступления он продумал заранее: из окна спальни выскочил на крышу столовой, пробежал на согнутых и нырнул с первого этажа в высокие кусты самшита. Послышалась брань, затем из кустов осторожно высунул голову серый волк с узлом в пасти, огляделся, убедился в безопасности маневра и бросился к незаметной дыре подкопа под забором.
Муж Орисе должен был вернуться завтра, но по причине его планы изменились. Игнат не волновался: Арина вывернется, а ее служанки будут держать языки на припоне — не столько из-за женского единодушия, сколько благодаря поощрительным таллярам в дополнение к месячному жалованью.
Имение стояло в зажиточном квартале под Владимирской горкой, и бежать к воде было недалеко. Какая-то приблудная собака побежала следом с радостным лаем, но волк не считался с ним, и пес потерял любопытство. Прохожие случались редко, однако Игнат каждый раз ждал, когда они пройдут мимо, потому что огромная волчья с узлом в пасти непременно привлечет внимание, и лишние слухи вдруг разлетятся по окрестностям.
Киев пеленали первые сумерки. В сопровождении теней волк незаметно добрался до берегов Днепра до поростей камыша, после чего оттуда вылез помятый Игнат, нырнул в воду и принялся смывать кровь, мех и запах Ориси.
— Вот д-д-д-д-дедька, — процокал зубами характерник. Начало июня оказалось прохладным.
Он закрутил мокрую селедку вокруг уха, растерся опанчой, быстро оделся, поправил сабли за спиной. Холод застрял в внутренностях ледяными побегами. Вот бы назад, к теплой кровати и ласковой женщине!
Фляжка оказалась пустой. Точно, он же угощал Орисю...
– Срака, – констатировал Игнат.
Хорошо, что в «Ночной Мавке» всегда найдутся и выпивка, и кровать, и женщина. А еще, может быть, заработок.
Дальше от поместий вечерняя столица бушевала жизнью: мостовой стучали колеса экипажей, прохожие спешили по делам, скользили по серомачу равнодушными глазами, некоторые задерживали взгляд на двух саблях за спиной. Такой взгляд всегда может служить отличным поводом для драки, но боевое настроение Игната выветрилось.
Он внимательно проверил кошелек, скобы, шары для пистоля — все на месте. Что же тогда на душе так мерзко? Неужели это глуповатое бегство так подействовало на него?
Ответов не последовало, противное чувство не отпускало, а с ним и холод после вынужденного вечернего купания.
– До жопы, – буркнул Игнат и ускорил шаг.
«Nichna Mavka» имела немало соблазнов (например, роскошное и незаконное игровое заведение в подвале, которое ночью собирало самых богатых киевлян и гостей столицы), но наибольшим преимуществом было то, что и открывали его раннего часа (в отличие от остальных киевских публичных домов). Цены здесь, конечно, высокие, если не сказать — слишком высокие, но заведение того стоило, как и, собственно, перечень его услуг. Первый класс.
