Вспышек было много… Часть образов явно навязывалась мне в попытках показать, что жизнь — дерьмо и править её нужно радикально, но в противовес кто-то подкидывал воспоминания иного толка. Но кто бы это ни был, искра разрасталась, освещая мрак и тьму мнимого одиночества. Меня и мои воспоминания заново собирали по кусочкам, не давая уйти в небытие ненависти и крови.
— Ты никогда не будешь один… — услышал я шёпот. — Ты отвоевал меня у смерти, я отвоюю тебя у безумия!
Связь налилась силой, а следом через неё хлынула волна всепоглощающей любви и преданности такой силы, что я физически ощутил, как отшатнулось безумие. Прояснение в сознании случайным образом совпало с рывком в мою сторону Творца техносов. Тот совершенно игнорировал адамантий и, выкрикивая на бегу что-то про перерождение, превратился бесформенную кляксу с множеством гибких лоз с пастями на концах. Теперь понятно, у кого адамантий подсмотрел эту форму. А я уж думал, что сам придумал… ан нет, всё придумано до нас.
Раздираться на куски больно, а раздираться на куски изнутри и снаружи — вдвойне. Аппетиты у Безумия были моё почтение. Выжрав воспоминания и не сломив меня, оно принялось за жизненную силу. Я же отчаянно сопротивлялся техносу для вида. Адамантий на полном серьёзе со своей стороны драл техноса, защищая меня… А Творец подбирался к сердцу… в момент, когда оно сделало последний удар в стальных тисках врага за пределами моей груди, я тихо прошептал:
— Фас!
Огромная сущность, вскормленная на безумии моих предков и на моих воспоминаниях, вцепилась волчьей пастью в Творца. Тому резко стало не до меня. У него начиналась битва с собственными демонами.
Лишь на секунду я услышал шёпот в собственной голове:
— Я выбрал плату. Спасибо за перерождение!
Уж не знаю, что я такое переродил, заодно вскормив для равновесия всем добрым, что было у меня в жизни, но это явно уделывало Творца техносов всухую. Куски совершенно разных размеров летели от Творца, словно клочья шерсти во время линьки у шелудивого пса. Что удивительно, улетали они точно в порталы, откуда я вытянул крупнейшие осколки адамантия.
Мы с Адиком вдруг оказались не у дел. Тот поцокал языком, глядя на дыру в моей груди, и принялся, как умел, создавать мне новое сердце.
Внезапно ткань реальности затрещала и заискрила, возвещая о скором открытии ещё одного портала. А адамантий вдруг засуетился, вставляя мне в грудь своё недоделанное творение и наскоро залечивая дыру:
— Если что, молчи! Я всю вину возьму на себя!
Портал открылся… время замерло, и из него вышло нечто…
Проще наверное будет сказать, что появился поток энергии неизвестного содержания без всякой формы или банальной видимости. У энергии не было цвета, полярности, она просто была, рождаясь каждое мгновение и угасая.
Адамантий, словно в чудовищном замедлении, опустился на одно колено и склонил голову в знак уважения. Я же усиленно пытался прирастить новый орган в груди, потому на подобные геройства сейчас не был способен.
— Великая! Первотворительница! Уповаю на твоё благоразумие и рационализм… — начал было Адик.
— Тебя мы уже однажды слушали… — оборвал глас адамантий на середине подхалимской фразы. — Теперь хотим услышать его.
А я мало того, что не испытывал особого пиетета к гостье, так ещё и не горел желанием общаться. Уж очень меня задело, что явилось это, лишь когда Творцу техносов стала угрожать опасность. Безумие вытрясало из него всё дерьмо. Пока что это было больше похоже на выбивание пыли из пыльного ковра, но фракция осколков постепенно увеличивалась.
Признав мои притязания, Вселенная не призвала его к ответу… зато, когда Творцу поплохело, тут же примчалась. О какой объективности или рационализме тут могла идти речь?
— Молчишь? — ехидство в голосе Вселенной, если это была она, плескалось через край.
— Вы меня уже осудили, к чему сотрясать воздух?
— Ну отчего же… у нас же каждый норовит причинять добро и справедливость по собственному разумению. Вот и ты… туда же… великий восстановитель равновесия.
Надо мной открыто насмехались и провоцировали, но мне отчего-то было безразлично на всю эту возню. Усталость физическая, очередная близкая смерть и моральное опустошение не оставляли ни сил, ни желания играть в политические игры.
— Я защищал свой мир.
— А он защищал свои… — вернула мне подачу Вселенная.
— Уничтожая чужие…
— Лучшая защита — это нападение, может, слышал?
Мне кажется, или надо мной сейчас изящно насмехались.
— К тому же… ты недалеко ушёл от Творца техносов… заявиться в его мир и создать свою версию, скажем так, было самой что ни на есть защитой в нападении, — не преминули припомнить мне моё случайное творение.
Здесь мне возразить было нечего. Уже из чувства противоречия ответил:
— Я хотя бы никого из Высших не убивал.
— Ой ли⁈ Если бы не твои действия, Великая Кровь и Система были бы живы…
О-о-о! Миры разные, а методы всё те же, я прямо-таки ощущение дежавю словил второй раз за этот бесконечный день. Похожую вину мне уже вменяли после нападения на Обитель и предательства Миро.
— То, что они не живы, не означает, что они мертвы, — пожал я плечами. — Вам ли не знать… У Системы есть тело, и кое-где, я почти уверен, хранится цифровая копия сознания. А Великая Мать… даже сейчас, стоя по щиколотку в её крови, я ощущаю пульс её жизни. Она перерождается. Потому…
— Потому ты посчитал себя вправе отменить мои наказания и собрать воедино низвергнутую мной сущность, лишив основы жизни колыбели? Не слишком ли много на себя берёшь?
— Я вернусь на слу… — заикнулся было адамантий, но был прерван мной.
— А толку от этих колыбелей? Если ради них резня такая идёт? Естественный отбор устраиваете? Особый фон нужен? Так обезглавить фракцию — это не естественный отбор, это обречение на вымирание.
— И это существо будет говорить мне об обезглавливании, при том, что сейчас занимается тем же с другой фракцией, — ехидно указала мне Вселенная на замерших в пляске безумия врага и нечаянного союзника.
— Я? — делано изумился я подобному утверждению. — Творца техносов наказывает некое иное существо, выросшее из вашего семени. Я вообще не при чём. Думал, это вы решили досадную ошибку в равновесии исправить, — я сейчас в наглую приписывала собственные выкрутасы Вселенной. — Если вашему протеже удастся, то шансы у фракций уравняются и количество колыбелей для экспериментов увеличится.
Вселенная пассаж оценила, но отступать от первоначальной линии разговора не стала. Разве что голос стал более задумчивый.
— Ты плодишь анархию!
— Анархия — мать порядка, а отец его — Первородный Хаос! Процесс перетекания одного в другое цикличен и вечен, вы же сами радели за развитие! Всё в ваших канонах!
Я тоже умел издеваться и язвить.
— Знаешь лучше меня, как управлять вселенной? Без году неделя, а всё туда же, дай порулить?
— Боги упаси! — тут же пошёл я на попятную. — Всю жизнь пытался избегать власти и всегда вляпывался в неё по самые уши. Видимо, с ней работает то же правило, что и с девушками.
— Какое? — в голосе Вселенной мне показался интерес.
— Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей!
— То есть власти ты не хочешь? — уже несколько сбавила напор Вселенная. — А ради чего же ты всё это затеял?
— Слушайте, у меня дети родились недавно. Им жить в колыбелях Великой Матери и Смерти, а у тех сроки владения подходят к концу… У меня тут аспиды начали из яиц вылупляться, люди только-только в мире жить учатся, с низшими богами, наконец, замирились, правда, с позиции силы, но даже никто не пострадал. Почти. И тут является этот хрен с горы и начинает всё с таким трудом созданное рушить, как тот ребёнок в песочнице, завидев чужой песочный замок. Я вот что, по-вашему, должен был сделать? Сидеть и смотреть? Вернее, я же по-вашему попытался, по-божественному. Пришёл, показания дал… А вы… Ай! Да что я перед вами распинаюсь!
Я разочарованно махнул рукой.
