— Надо бы было помягче, — медленно проговорил граф, когда отголоски скрипа, разнесшиеся по округе эхом, наконец-то затихли, — Так и слух недолго потерять.
— Вот именно, — поддакнула Татьяна, демонстративно потирая ухо, — Еще и птичку напугал, живодер.
— Ой, да ладно, — хранитель памяти, ненадолго задержавшись на пороге, равнодушно пожал плечами, — Она бы даже не поджарилась, так что не страшно, — завершив тираду, он решительно вошел внутрь домика.
— Это кому как… — слегка вздохнула девушка и, переглянувшись с обнявшим ее за плечи блондином, несколько неуверенно последовала за проводником.
Продолжать обсуждение гастрономических особенностей местных пернатых как-то не хотелось — окружающая обстановка к непринужденной беседе располагала мало.
Крыша, опасно свисающая снаружи, ожидаемо перекрывала и доступ свету, посему в первой же комнате домика царил таинственный и жутковатый сумрак. По сторонам, куда ни глянь, радовали глаз едва различимые в полумраке пыль, разруха и вполне красноречивое запустение. Доски пола, по своему оттенку казавшиеся немного светлее, чем те, что страдали от непогоды снаружи, неприятно поскрипывали при каждом шаге, добавляя в общий угнетающий антураж нотку леденящего ужаса.
— Интересно, тут летучие мыши-вампиры случайно не водятся? — мрачновато поинтересовалась девушка, продолжая изучать взглядом окружающую обстановку. Сейчас ей, как никогда раньше стал понятен тот трепет, что, как ей доводилось слышать, рождает в душах наблюдателей вид заброшенного жилища. В разуме, при взгляде на окружающую разруху, невольно начинали тесниться тревожащие вопросы. Кто здесь жил? По какой причине покинул собственное жилье? Что его заставило сделать это? Хранимые старыми стенами смутные воспоминания, такие же пыльные, как и самый воздух здесь, казалось, витали в воздухе, касаясь неосязаемыми руками лица и оставляя в сознании липкий след страха.
Видимо, не зря многие истории о призраках берут свое начало именно в старых и заброшенных домах, среди паутины и пыли.
Обратив внимание на паутину, Татьяна нахмурилась. На память ей пришли недавние подозрения, касающиеся пауков.
— Надеюсь, никакое членистоногое за нами не последовало сюда, — пробормотала она и, чуть повысив голос, окликнула уже успевшего пройти вглубь комнатушки хранителя памяти, — Винс, а ты уверен, что здесь никто не живет?
— На сто процентов, — отозвался мужчина, беря с хлипковатого на вид стола какой-то лист бумаги и обстоятельно стряхивая с него пыль, — Дверь ведь была не заперта.
— А может, магам и не надо запирать двери, — подал голос граф де Нормонд и осторожно выпустил плечи девушки, которую по сию пору продолжал приобнимать, — У них, вероятно, есть другие способы защиты от непрошенных гостей.
— Ага, несмазанные петли, — Татьяна не сдержала смешка. Смешок получился несколько нервным.
— Попытаешься открыть дверь и от ужаса шмякнешься в трубу, как птичка.
— Отстань ты уже от птички! — вознегодовал хранитель памяти, поднося лист бумаги к глазам и пытаясь что-то рассмотреть на нем, — Она так и не шмякнулась, так что Гринпис в твоем лице может спать спокойно.
— Гринпис не может спать спокойно, пока рядом бродит хищный дикий зверь! — мигом парировала девушка и, обратив внимание на занятие собеседника, слегка вздохнула, — Хищный зверь, я не думаю, что тебе удастся хоть что-то рассмотреть в таком прекрасном освещении. Или ты думаешь, что ты все-таки кот?
— Я все-таки лев, — беззлобно огрызнулся Винсент и, признавая победу листочка, бессовестно скооперировавшегося с мраком, над своим зрением, перевел взгляд на предпочитающего сохранять молчание графа, — Эрик, иди сюда. Может, в тебе еще бродят следы былой нечеловечности и ты сумеешь разобрать тут больше, чем я.
— Что-то я питаю некоторые сомнения на этот счет, — блондин, вопреки своим словам все-таки приближаясь к приятелю, негромко хмыкнул, — Я и тебя-то вижу хуже, чем видел бы раньше.
Татьяна глубоко вдохнула пыльный воздух и недовольно закашлялась. В душу ее начали закрадываться смутные подозрения, сводящиеся в целом к тому, что, не смотря на заверения Винсента, поиски хоть сколько-нибудь полезной информации окажутся тщетны.
— Зря только дверями скрипели, — недовольно пробурчала она и, переступив с ноги на ногу, тоскливо огляделась вокруг. Взгляд ее скользнул по склонившимся над пыльным листочком исследователям, миновал кучку мусора чуть дальше стола и, наконец, остановился на узкой двери в противоположной входу стене. Открытие, надо сказать, немного воодушевило девушку и надежда вновь всколыхнулась в ее душе.
— Эй, — окликнула она своих чересчур уж заинтересовавшихся листочком спутников, — Ребят! Ни у кого, случайно, нет желания еще капельку поскрипеть дверями? — и, дождавшись вопросительного взгляда, она красноречиво кивнула на узкую створку. Как не странно, энтузиазма ее предложение ни у кого не вызвало.
Хранитель памяти, недовольно отмахнувшись, вновь склонился над загадочным листком.
— Поскрипи сама, — буркнул он, проводя пальцем по какой-то невидимой девушке строке, — Если я правильно вижу…
— А за дверкой может быть светлее, — почему-то ябеднически произнесла Татьяна, вновь привлекая к себе внимание, — Не хочешь проверить?
Винсент, вновь вынужденный оторваться от увлекательного чтения, хмуро воззрился на нее, опершись кулаком на стол.
— Татьяна, — голос его звучал слишком недовольно, чтобы иметь ту проникновенность, которую хранитель памяти тщетно пытался ему придать, — Тебя что, кроме птичек, еще и дверки пугают? Если хочешь проверить — иди, дерни за веревочку. Или боишься, что дверка откроется, а за ней серый волк? Кстати, помнится, прежде запертые дверки тебя не пугали, только привлекали.
— Волк остался дома, — недовольно отозвалась девушка и, прекрасно поняв намек на таинственный коридор Нормонда, куда некогда самонадеянно влезла, с демонстративной решительностью промаршировала к запертой или же просто закрытой двери, — Между прочим, я просто решила в кои-то веки проявить благоразумие, а ты мне мешаешь! — и, завершив обвинительную речь, она решительно дернула на себя ручку неизвестной двери.
И тотчас же, растерянно приоткрыв рот, медленно выпустила ее из пальцев, делая нетвердый шаг назад. Ноги ее подкашивались, дыхание сбилось. Взгляд был прикован к темному дереву загадочной створки, на котором медленно проступали белые, нечеткие буквы, складывающиеся в слова.
Татьяна неловко махнула рукой, силясь привлечь к себе внимание. Голос не слушался ее и, покуда она тщетно пыталась с ним совладать, буквы стали четче и слова сложились в весьма загадочное стихотворение, написанное чьим-то мягким, округлым почерком:
И долгой дороге приходит конец,
Коса налетает на камень
Пред дверью пред этой постой, молодец,
Замри, не касаясь руками.
Ты добр и смел, о, мой младой друг,
Но беды тебя не минуют
Проклятие есть, тьму несешь на руке
Она же тебя и погубит.
Пути вперед нет, не тревожь сон того,
Кто прежде его создал
В спираль он время согнул, для чего?
Того он мне не сказал.
Но истину я расскажу тебе здесь
Словами, в которых нет нового.
Я вижу — забрызгана кровью Луна
Знакомого иль незнакомого.
Я вижу — идут по волнам корабли,
Спеша к неведомой цели,
За бо́ртом в дожде не видно ни зги…
Кого-то спасти не сумели.
Но зверь, что придет — не пугайся его,
Он помощь тебе окажет
Прими лишь ее, я прошу, от него —
Спасенье тебе покажет.
И он не один, кто сумеет помочь,
Но ты сохрани неверие
Порой лживый свет утянуть может в ночь,
Предавши твое доверие.
Тебе лишь немногое сделать должно:
Очистить Луну от крови,
Пройти по морям волна за волной,
Избавить других от их доли.
Ты добр и смел, коль пришел ты сюда,
Однажды войти ты сможешь.
Пока же — о, нет. Камень точит вода…
И Бог пусть тебе поможет.
