Странная задача. Кротов в Страже по мелочам не дергают... Наверное, у Басюги были какие-то серьезные причины для такого поручения. Филипп давно не обдумывал приказы: просто выполнял и принимался за следующие. Среди агентов Тайной стражи он имел трех информаторов, и для начала двинулся к наименее надежному.
На доске объявлений, висевшей рядом с казармами сердюков города Лубны, среди портретов объявленных в розыск, талантливо украшенных усами и рогами карандашом неизвестного художника, появилось небольшое объявление: «Ищу редкую книгу о тайных свойствах язычника Горопашным в году 1800-м. Жду владельца экземпляра каждый вечер в библиотеке».
Алексей Крыжановский каждый день ходил на службу мимо этой доски. Как персона ответственная и занудная, агент каждое утро изучал ее на предмет свежих объявлений, и это был идеальный способ вызвать его на встречу. Следующий вечер Филипп провел в библиотеке по выпускам последних газет — он немного отстал от новостей, что недопустимо для контрразведчика, поэтому наверстывал упущенное, пока было свободное время. Просидел до самого закрытия, но Алексей не явился, и это было странно: раньше он никогда не заставлял ждать.
Читательный зал не пользовался спросом среди горожан, поэтому характерник сидел наедине под заинтересованным взглядом библиотекарши — новенькой, сменившей старого болезненного ворчуна, который всегда склонял Филиппа к распитию лечебного самогона на меду и сердился после отказов, словно это были личные обиды.
Второй вечер Олефир провел по разнообразным произведениям об оборотнях. Произведений нашлось немало, но преимущественно это был бред, написанный сумасшедшими, и чепуха, придуманная для читательского развлечения — никаких полезных сведений на многочисленных страницах не нашлось. Наверное, стоимостные работы о Звере и его природе нужно искать в архивах Ордена, а точнее в архивах двухвостых... Может, попросить Щезника о небольшой услуге? Впрочем, если вспомнить, как он убил собственного отца, покоренного Зверем, это не самое лучшее мнение.
Покорение — ложное слово, Филипп. В могущественном союзе они обрели подлинную свободу.
На следующий вечер Алексей тоже не явился. Утром Филипп проверил объявление: его не сорвали, но подвергли небольшому редактированию, в результате чего слова «поганки» и «грибов» были аккуратно зачеркнуты, а над ними каллиграфически выписаны «сраки» и «сердюков». Впрочем, даже подобные правки не могли помешать агенту понять код, которым они пользовались. Если Крыжановский снова не придет, придется искать его лично.
На третий вечер к Филиппу осторожно приблизилась библиотекарша — приветливая и удивительно любезная молодица — и сказала нерешительно:
— У вас такая чудесная коса! — она покраснела и едва не подпрыгнула от собственных слов: — Ой! Простите! Я совсем не то хотела сказать!
Филипп удивленно посмотрел на нее и бессознательно провел рукой по заплетенным волосам.
- Спасибо...
- Простите! — повторила женщина и выпалила: — Вы ждете пана Крыжановского, не так ли?
– Он вас прислал?
– Нет-нет! То есть да... В какой-то мере, она еще больше смутилась. — Господин Крыжановский перед отъездом предупредил, что сюда может приехать характерник... Который будет ждать по вечерам в читальне. Если не исчезнет на третий вечер, я должен передать послание...
– Что за послание?
— Господин Крыжановский больше не живет в Лубнах и напрасно его искать, — процитировала библиотекарша.
- Овва, - Филипп и не думал о таком случае.
– Подождите, у меня осталась его карточка, – она метнулась к стенке, покрытой выдвижными ящиками с буквами. – Вот! Жил по адресу: улица Конашевича-Сагайдачного, дом четырнадцать. Это пригодится?
- Конечно! Спасибо спасибо, — поклонился Филипп, на мгновение заколебался, а потом направился к двери.
— Заходите еще, господин рыцарь! — крикнула библиотекарь на прощание. — Здесь редко бывают характерники... И другие посетители... Пусть Мамай помогает!
Необычно было слышно эти слова от кого-то вне Ордена.
– Навзаем, – усмехнулся Филипп.
Наверное, она ждала большего. Наверное, расстроилась, когда он так просто ушел. Видимо, корилась за неловкий разговор, смотрела в зеркальце с мыслью, что она безнадежная дура... Не знала, что ее вины здесь нет. Не знала, что он должен оставаться отшельником до кончины.
Когда Филипп пытался объяснить это Майе, а она спрашивала отчаянно: почему? Все ведь было хорошо, разве нет? Что изменилось? А он не мог ответить, отводил глаза и проклинал себя за боль в ее голосе.
На улице Конашевича-Сагайдачного сероманец ожидал увидеть новомодное несколькоэтажное здание с отдельными квартирами, но среди старых яблонь притаилась небольшая усадьба. В сумерках, среди озаренных домов, ее темные окна казались мертвыми.
- Вы опоздали, - сообщил мужчина, что именно заходил к соседней калитке. — Дом был приобретен неделю назад.
— Господин Крыжановский уехал?
– Давно еще! Месяца два назад. Сорвался бог знает куда вместе с семьей. Не простился даже по-человечески. Разве хорошие соседи так поступают? — мужчина шаркнул в дом.
Странная ретирада, подумал Олефир. Совсем не похоже на Крыжановского... Меньше с тем, первый крот завеялся, поэтому сероманец поехал в ближайший дуб за городом. Ко второму источнику он поедет утром, а сейчас пора отдохнуть.
Филипп расстелил на земле коцик и лег лицом до полнолуния. Буран немного повозился и тоже замер. Было тихо и прохладно. Даже сверчки молчали. Как тогда, в ту же ночь.
Ночь серебряной скобы.
Все произошло в ночь серебряной скобы.
Он тысячи раз пытался воспроизвести ее в памяти. Обожженная вселенная; хрустящий пепел под ногами; насмешливый Гаад с ножом в руке; бесконечный свиток и росчерк собственной крови на пожелтевшем пергаменте. Дальше воспоминания разрывало, отдельные отрывки загорались заревами: коричневая бумага с красными чертами, сизое облако, скользкий мост над незримой рекой, смех и шепот в ушах... Вой! Черное ничто. Багровые глаза гигантских размеров, как пара цепелинов, налитых кровью. Он стоит перед ними застывший, будто загипнотизированный змеем крольня, как жертва перед алтарем, освещенный багряным сиянием и обалдевший от пронзительного вой, тщетно пытаясь понять, что происходит, кто на него пялится. слепнет, глохнет, а потом приходит в себя у костра, бьется в припадке, тело покрыто мехом и кровью, мышцы разорвало, кости перемололо, над ним склонился испуганный учитель с серебряным ножом в руке, он кричит:
— Очнемся, Филипп, очнусь!
В ночной степи неестественно тихо. Среди тонких облаков сияет полнолуние.
Джура хочет ответить, но рот будто землей засыпало. Он хочет спросить, что случилось, хочет успокоить учителя: он вернулся с новыми силами, не надо беспокоиться, соглашение подписано... Тело еще несколько часов не слушалось его. За те часы учитель должен был убить Филиппа.
Такие случаи редки, а от этого еще более болезненны. В разные годы они случались с одиночными джурами во время путешествия в Потойбич. Вместо возвращения к миру людей будущие характерники корчились в судорогах и, не покидая транса, опрокидывались на волков. Почему так происходило: даже среди потусторонних не ведали, что было причиной и как тому помочь.
Из-за потери контроля над Зверем с самого начала Орден резонно считал таких обратных опасными. Не привыкли сероманцы ждать, пока вероятная угроза превратится в настоящую, поэтому при таких досадных обстоятельствах учитель должен был убить джуру, а если это было сверх его силы, то известить шалаш назначенцев, которые прибудут и выполнят необходимое без лишних колебаний.
Но шалаш назначенцев не узнал о Филиппе. Учитель очень любил своего джуру, которого когда-то нашел и усыновил посреди таврической степи.
— Если не будешь держать язык на припоне, — предупредил сероманец, — нам крючок.
— Я буду молчать, — клялся джура.
Тайна сковала их на долгие годы, до гибели учителя на поле боя под Стокгольмом.
