– Не занимай! - прокричал Филипп.
Сечевики вокруг подхватили боевой клич, послышались команды охрипших офицеров, а характерник бросился потрогать дальше. В него попало еще несколько шаров, но он не обращал внимания.
– Не занимай!
Он перебьет всех, потом сделает это снова, пока враги не кончатся, а затем вернется домой. К Майе. И никогда ей не расскажет, что он здесь делал.
– Не занимай!
Шлак клевал грудь, бока и спины, никто не мог остановить его, сеятеля смерти, на лицо брызгало горячей кровью и пахло, невероятно пахло сладкой жизнью, от аромата голова... кругом, мир вокруг вдруг... красным.
Мощным ударом он убил еще одного. Кажется, ружье от этого удара сломалось. И подстерегаемая годами клетка затрещала.
Филипп ошарашенно остановился. Вокруг бушевало, но он слышал только ужасающий скрежет в голове. Он бросил оружие, схватился за затылок и упал на колени. Поздно.
Серебряная решетка выломана; стальная решетка разогнута; воля разбита. Он вспомнил Майю и ее улыбку, вспомнил маму, его последний бастион, его надежный якорь, но лицо исчезало, в воздухе пахло кровью, клетку разнесло вдребезги, Филипп отчаянно закричал.
Наконец-то!
И пришла багряная пустота.
Он пришел в себя среди разорванных тел, в луже крови и остатках собственного меха. Язык обжигал вкус железа, словно спал с замком во рту. Битва кончилась; сечевики окружили его широким кругом, наставили ружья, смотрели испуганными глазами. Филипп встал, оглянулся в поисках своих вещей, не понимая, что случилось, а ружья следили за каждым движением, словно пули могли ему повредить. В общем молчании он набросил мундир мертвого шведа - и только тогда заметил несколько загрызенных трупов с желто-голубыми нашивками.
Ноги подкосились. В глазах потемнело. Судорожно перекошенный рот проглотил воздух. Это не могло быть правдой. После стольких лет... После всего, что он...
Четверо. Перечислил: четверо.
Всего лишь.
Его жизнь была потеряна через несколько минут: годы выдержки, тренировок, молчания — все уничтожено.
Зверь вырвался на свободу.
***
Всенощная в «Ночной мавке» прошла без приключений за исключением разлитого бокала вина на какого-то шляхтича. Игнат получил расчет, преддержал несколько часов в Лилии, приобрел подарки и погнал Упыря хвалом — хотел поскорее приехать в семью.
Села характерник достался через несколько часов. Крестьяне вежливо здоровались, Игнат любезно отвечал. Он знал некоторых лиц, однако имена выветрились, и характерник даже не пытался их запомнить. Умиленный Упырь, переводя дыхание, шагом дошел до небольшой хижины. Характерник освободил коня от сакв и доспехов, погладил по шее. Старая клячая Ожинка, единственная жительница конюшни, поздоровалась тихим ржанием. Упырь фыркнул в ответ и взялся за овес.
– Извини, извини, – сказал Игнат. – Я тебе куплю целый пакет прессованного сахара.
Упырь подарил ему укоризненный взгляд и вернулся к овсу.
- Думала, уже не приедешь, - послышалось от дома.
В дверях стояла молодая женщина: длинные волосы убраны под чепец, веки карих глаз отяжелели от усталости, загорелые руки по локте в муке. Ее пышным устам очень подходила бы улыбка, но сейчас они сложились в тонкую черту. Хозяйка оперлась плечом о дверь и придирчиво осматривала характерника, словно не видела его несколько недель.
Его действительно не было несколько недель.
Игнат метнулся к жене, обнял за стан и легко поднял над землей. Серьезное выражение ее лица со смехом растворилось.
– Как я мог не приехать! — прокричал он и погрузился носом в ее шею.
— В этом году забыл.
Он осторожно поставил жену на землю.
— В этом году было срочное поручение... Я столько раз объяснял! Как только у меня есть возможность, то мчусь сюда, миленько, сама понимаешь...
– Понимаю. Я дразнюсь, - она осторожно, словно боялась ожога, коснулась его ладони. – Хорошо, что ты приехал. Остап очень обрадуется.
– Я ему подарка привез! — Игнат достал большой сверток из саквы. - И любимой жене тоже!
- Что за подарок? — в ее глазах промелькнули огоньки.
– Для моей Ульяны – лучший!
Игнат закрутил усы, торжественно встал на колено и театральным жестом поднес ей небольшой сверток.
— Духи, милочка! Самые модные, из самого Парижа!
Она взяла их в руки, и невесомая радость, озарившая ее лицо, исчезла.
— Зачем они мне, Игнат? — спросила Ульяна, даже не развернув свертка. — Куда мне парижскими духами брызгаться? На огород? В субботу на рынок? В воскресенье в церковь? Меня люди засмеют.
Игнат закрутил селедку вокруг уха, почесал макитру.
- Я думал, тебе понравится...
– Мне нравится, – Ульяна открыла подарок и с наслаждением вдохнула аромат. — Такое приятное цветочное благоухание... Но в следующий раз привези пару сапог рабочих, старики уже разлезлись. И молодого вола нужно, потому что Ожинка уже ни телеги, ни плуга не тянет.
Характерник мысленно обругал себя.
— Прости, милочка, я у тебя оболтус... Покупаю козлицы, будто все ухаживаю. Лучше приобрети саморуч все, что вздумается!
Он с широкой улыбкой достал несколько золотых и серебряных монет.
— Надеюсь, этого хватит...
– Спасибо, любимый. Хватит, – она поцеловала его. — Положи деньги в копилку, потому что у меня руки в муке.
В хате было чисто, как в воскресной церкви. Игнат рос у тети, которая убирала дом только по большим праздникам; у Ульяны же порядок царил постоянно.
Он перешагнул порог и замер. Как всегда, почувствовал на коже липкую корину грязи — не с дороги, а от Шевалье, девок, сделок, всего того навоза, которому не было места в стенах этого дома. Вымащенный кровью характерник, которым считал себя Игнат, несмотря на твердую веру, что без дерьма на руках лучшего будущего не построишь, чувствовал себя лишним в собственном доме. Ведь он также был частью гноя, от которого тщательно оберегал двух самых дорогих людей.
Еще и духи бессмысленные купил за дикую цену, истукан кусок! Эти таляры могли пойти на мечту.
– Вот только сейчас взялась за хлеб, – сообщила Ульяна, вернувшись к тесту.
Она вздохнула и потерла лоб обоими запястьями - осторожно, чтобы не принарядиться мукой. Игнат положил деньги в копилку. В такой момент ему всегда хотелось наконец рассказать об отдельном банковском счете, который он постепенно наполнял... Но уже несколько раз этот план уничтожался — по его вине — поэтому Игнат строго-настрого запретил говорить жене о мечте. Сначала он осуществит ее... И только тогда подарит Ульяне. Как она этого и заслуживает.
– Помочь?
— Поешь лучше.
Игнат насыпал себе борща и принялся за еду так, что за ушами лещало. Борщ Ульяна готовила невероятный, такой вкусности он ни в одной корчме не пробовал.
- А на самом деле... Помоги завтра с овином, - она с удовольствием посмотрела, как он поглощает обед. – Я сама не справлюсь, думала соседей звать.
- Земледухов? – пробормотал Игнат.
- Не Терещенко же! Те шатаются нас, черт от ладана.
— А на свадьбе ели-пили, аж роща шумела, — кого-кого, а жадных до пира Терещенко он хорошо запомнил.
– Мы – твоя семья. Семья характерника, – Ульяна улыбнулась. — Для кого-то это будет поводом ненавидеть нас. И не смей извиняться!
Он сделал вид, будто не собирался этого делать, тщательно выскреб ложкой остатка борща и спросил:
- Что с овином?
— Стрих надо перестелить. В углу прогнила и течет, после каждого ливня лужа.
Игнат протер усы и громко отрыгнул. Такой борщ, вероятно, святые на небесах едят!
– А что кум?
После рождения Остапа он хотел позвать Варгана кумом, но тот сослался на еврейскую веру, так что пришлось искать кума со стороны жены, а за куму взяли Катрю.
– Ты забыл? – Ульяна укоризненно взглянула на сероманца. — Он еще три месяца назад уплыл за океан лучшей судьбы искать. В Канаду.
- Голова дырявая! Не писал ли ничего?
– Еще нет. Надеюсь, у него все хорошо... Потому что я уже переживаю немного, — она нахмурилась. — А кума снова молчит. Лишь на день рождения крестнику письмо с банкнотой прислало. Последние три года вообще не приезжает...
