— А та девочка… её мама… подтолкнула?
— Не знаю. Та девочка выбивалась. Пришла недавно. Дружить не стала. Наоборот, оказалось, что она ходила к школьному психологу, жаловалась, что класс странный. Только объяснить не смогла, в чём дело. Тот и списал всё на сложности адаптации. Тем более, что так-то никто никого не обижал. Вещи не забирали, гадости не шипели, не били, упаси Боже. Наоборот, то на кулинарный кружок зазывали, то в хор… окружили заботой и вниманием. Не уверена, что сама Пелагея знала ответ. Точнее… она любила дочь. Но не настолько, чтобы прикрыть убийство.
Лёшке хотелось верить.
Очень.
— Пелагея сказала, что граница тонкая. Дара Милочки не хватило бы, чтобы заставить девчонку умереть. Что человек, который хочет жить, и сильному менталисту воспротивится. Но вот отбить это желание вполне реально. Заглушить в душе радость. Вытянуть на поверхность тоску. Проблемы преумножить во много раз. И вот уже ссора с любимым становится катастрофой, а плохая отметка — ещё одной. И там уже кажется, что выхода нет.
— Дочь она не сдала, — произнёс Пётр Савельич.
— А ты бы сам сдал?
— Не знаю. У меня так-то детей нет, но… когда не доказать… и вовсе…
— Именно. Доказать что-то было бы нереально. Но Пелагея забрала Милочку из школы. Мол, пережитый стресс и всё такое. Сама осталась. Вроде как работать с подростками. У неё имелась лицензия, и высочайшего уровня. Родителям нашла, что сказать. Те были рады. Говорит, что два месяца потратила на то, чтоб разорвать связи. Что у некоторых Милочка даже не в голову — в душу влезла. Сама она сперва отрицала, мол, ничего не было. А как поняла, что отрицать смысла нет, виниться стала. Плакать. Говорить, что ничего плохого не хотела. Что сперва просто помогала. Гимназия. Нагрузки огромные. И у многих ещё репетиторы. Олимпиады. Проекты. Плюс экзамены близко. Учителя давят, родители тоже… что одноклассники не справлялись. А она успокаивала.
А небо темнее и темнее.
Знак?
Или просто вечер?
— Делала так, чтоб снизить эту… эмоциональную напряжённость. Когда она высокая, то и конфликты возникают, то друг с другом, то с учителями. А она и учителей взяла, чтоб не придирались, и одноклассников, чтоб не чудили… и вовсе сделала так, что всем хорошо. Она ж будущий психолог. А школьный — глупый и ничего-то не понимает. И вообще ему никто ничего не рассказывают.
— И Паучиха поверила?
— Да. Подростки порой всякое творят. И отнюдь не со злости. А границу, как она сказала, переступить легко. Даже опытные менталисты порой перестают её видеть. И разницу понимать между своим разумом и чужим. До конца учёбы Милочка оказалась под домашним арестом. Не наказание, но чтобы не восстановились разорванные Пелагеей связи. И поступать ей пришлось в другое место. Не знаю, может, сама Пелагея позаботилась, а может, внутреннее расследование какое было. Всё же организация должна была обратить внимание.
— И обратила бы, — буркнул Пётр Савельич.
— В деле поставили отметку. Милочке никогда не разрешили бы работать психологом.
И мама наверняка обиделась бы.
— Она вроде бы поняла. Не огорчилась. Переключилась на финансы… поступила. Но жить отдельно ей Пелагея не разрешала. Да и так приглядывала. На всякий случай. Навещала и университет, и преподавателей. И с однокурсниками беседовала. Милочку это злило. Она пыталась вытребовать свободу, говорила, что осознала, что больше в жизни не повторит, но… — тётка Марфа развела руками. — Пелагея была уверена, что повторит. Слишком рано она поняла возможности, которые открывает дар. И слишком ясно их осознала. И слишком многое могла даже без дара. Поэтому вот и не верила.
Лёшка бы тоже не поверил.
Наверное.
— И закончилось всё… нехорошо?
— Очень нехорошо. Пелагею отправили в командировку. Что-то там с военным сектором связано, с разработками и потенциальной утечкой информации.
— Шпиона ловила, — Пётр Савельич кивнул, видом своим показывая, что дело это в целом ясное.
— Командировка предполагалась недолгой, но что-то пошло не так. И Пелагея вынуждена была задержаться сперва на один месяц, потом на второй…
А мама, надо думать, этой задержкой воспользовалась.
— А на третьем произошло несчастье. Погиб муж Пелагеи. Официально смерть его была признана несчастным случаем. Автомобильная авария. Вот только в тот день, как Пелагея выяснила, он перевозил некий артефакт, который сам вынес из хранилища. И этот артефакт исчез.
— И думаете, мама была к этому причастна?
— Пелагея полагала, что да, — это произнёс незнакомый голос. Лёшка обернулся и увидел незнакомого же головастого типа в очках. — Доброго вечера. Прошу прощения, что помешал…
— Говорил же, — Пётр Савельич вытянул ещё один пирожок. — Явятся.
— Ну что ж вы так, Пётр Савельич, — тип поглядел с укоризной. — Грубо… может, я не по вашу душу.
— Ага…
— Точнее не только по вашу… кстати, закаты тут и вправду чудесные. Место найдётся?
— И пирожки ещё есть, — Лёшка протянул типу пакет. — А вы кто будете? Министр культуры?
— Упаси боже, — отмахнулся тип. — Всего-навсего заведующий кафедрой. Куда мне в министры… но кое-что знаю. И если позволите…
— Кто ж вам запретит-то? — Пётр Савельич подвинулся.
— Действительно, — заметил тип и, протянув руку Лёшке, соизволил представиться. — Фёдор Фёдорович… кстати, молодой человек. Слышал, вы остались без работы?
— Ну… так… временно.
— Отлично. Не в том смысле, что я рад, точнее… простите, устал, отсюда некоторая косноязычность. Но скажите, как вы к культуре относитесь?
Глава 25
О вещах серьёзных и благородстве
Она видела, как благородный Тоширо, мерзко зайдя со спины, одним ударом клинка лишил её возлюбленного жизни.
Кое-что об истинном благородстве
— Гуси? — уточнил человек, разглядывая прозрачный контейнер, в котором перекатывались бусинки. Бусинки были красными и пластиковыми, и ничего-то, помимо пластика и красителя, не содержали.
Об этом свидетельствовал краткий отчёт, приложенный к контейнеру.
— Или лебеди, — начальник лаборатории опустился на самый краешек стула. — К сожалению, мы не могли с точностью идентифицировать вид. Хотя в сети уже появилась версия о том, что птицы реликтовые, самовозродились вследствие улучшения экологической обстановки. Но данная версия кажется несколько, скажем так, сомнительной.
Выступление ведущего орнитолога и не менее ведущего палеонтолога Хозяин слышал.
И видео смотрел.
И впечатлился увиденным. Твари были огромными. А уж то, что записали камеры перед входом в «Вектру» и вовсе находилось вне понимания. Он трижды пересмотрел, как птица сперва оборачивается Земелей, а потом Земеля становится птицей.
Это ведь не просто так.
Поэтому на бусины Хозяин смотрел с недоверием. Наклонил контейнер влево. Вправо. Бусины перекатывались внутри с сухим пластиковым стуком. Не трескались, не лопались, не спешили выпустить ядовитый дым или проклятье.
— Передайте в первую лабораторию. Пусть проверят на наличие излучения аномального спектра, — Хозяин отодвинул банку. И поморщился.
Лабораторию придётся переносить. Не из-за птиц и Земели, которого, пожалуй, стоило вычеркнуть из дальнейших планов. Нет, слишком много всего произошло. Пусть происшествия и мелкие, но количество их настораживает.
— А с гусями что? — начальник лаборатории выдохнул с немалым облегчением. Пусть бусины собирали специальным пылесосом, и контейнер для них был сделан из особого материала высокой прочности с дополнительной изоляцией, и исследования проводились дистанционно, это всё равно не успокаивало.
— А что с гусями? Улетели ведь, — Хозяин отодвинул контейнер.
— Мы можем отследить, куда именно…
— Не только вы, — оборвал его Хозяин. — И думаю те, кому надо, уже отследили.
Главное, чтоб сюда с вопросами не явились. Хотя… пускай. Ничего не найдут. Он не настолько глуп, чтобы держать в головном офисе что-то действительно опасное.
