Я подошел к ней, протянул получившееся колечко и упал перед ней на колено.
— Нет времени объяснять. Яно-сама, сделай меня самым счастливым кощеем в мире. Я ем практически всё, кроме собы, и никогда не буду с тобой ругаться. Выходи за меня замуж. Прямо сейчас.
— С радостью, — она недрогнувшими пальцами взяла кусок моего творчества и примерила на безымянный палец левой руки. — Но без благословения старших родственников не могу, даже если простоишь вот так до вечера. Поэтому давай дождемся, пока Миямото-сан посетит нас, и тогда уже обо всем договоримся. Я согласна.
Навья веревка отблескивала благородным цветом, и я уже был самым счастливым кощеем в мире.
За спиной раздался утробный хруст. Ломалась последняя печать.
Мы резко обернулись.
— Плохо, — спокойным голосом произнесла Яно. — Умибодзу проснулся.
— Умибодзу? — переспросил я. — Так вот что за стихийное зло было запрятано под последней печатью?
Вокруг начал сгущаться мелкий мерзкий туман. Воздух наполнялся крошечными каплями воды.
— Именно, — отозвалась шинигами, внимательно наблюдая. — Его пытались запечатать не единожды, и каждый раз он неизвестным образом подтачивал свою тюрьму. Его даже попытались отнести от моря — правда, дальше Омии так и не унесли. Здесь раньше был другой город, поменьше, он так назывался… В пятьдесят втором году умибодзу в очередной раз почти освободился и зашевелился. Около полуострова Камчатка произошло чудовищное землетрясение, и цунами чуть не смыло Гавайские острова, разрушило несколько крупных городов и множество мелких поселков на Сахалине и Камчатке. Тысячи людей и йокаев погибли, ущерб был невообразимым. Следующими были бы острова нашего архипелага.
— Тогда вы позвали мага с Запада?
— Да, и к его приезду в пятьдесят третьем сложилось сразу несколько условий, определивших нашу дальнейшую жизнь, — задумчиво ответила она. — Я решила завершить печать собой, а чтобы заклятие сработало надолго и умибодзу не вырвался, как он всегда это делал — его решили усилить за счет жертв. Маг с Запада запечатал еще четырех йокаев различного происхождения, которые хорошо подходили по стихиям разных сторон света, поверх моей жертвы. И это сработало — до текущего момента.
Я почувствовал, как по спине ползет холодок.
Пошла мелкая морось. На волосах начал образовываться конденсат.
— Яно-сама, а почему ты решила пожертвовать собой? Это был добровольный выбор?
— Да, я сама вызвалась. Я являюсь порождением Второй мировой, стажировалась во время бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Каждый шинигами воплощает ужас человечества перед очередной угрозой. Мой аспект — это страх перед применением ядерного оружия. Люди приходили к моему алтарю и молили защитить от этой смерти. Я становилась тем сильнее, чем чаще и жарче они молились. И однажды по силе я стала почти ками… и в это же время страх людей перед стихией, — она выразительно обвела рукой белый туман, ползущий из раскрошенной печати, — породил еще одно существо, которое грозило сравниться по силе с хтоническими чудовищами и злыми ками. Чтобы не сойти с ума от разрывающей в разные стороны энергии и остановить надвигающуюся катастрофу, я решила уравновесить одно другим. Так мы оказались в печати — сначала он, потом я, потом четыре опоры поверх.
Морось усиливалась, и плечи потихоньку намокали.
— Казуя-кун говорил, что прошлый маг с Запада рисковал своей жизнью ради этой печати. А ты не припомнишь, кто это был? — вдруг спросил я.
— Нет, — отозвалась она. — Моей задачей было сконцентрироваться на собственных похоронах, и всё происходило очень быстро. Поэтому, к сожалению, я не успела спросить его имя. Но у него были русые волосы, я таких больше никогда не видела.
Кто-то из наших, из русской Нави, подумалось мне. Хотя не слишком ли я возгордился? Это может быть кто угодно, и европеец, и северянин…
Додумать я не успел. Со стороны спины я почувствовал такое энергетическое давление, что позвоночник заныл. Но я одновременно обеспокоился — и обрадовался. Потому что по дорожке от беседки ко мне уже бежала невесть откуда взявшаяся младшая сестра, а в существенном отдалении шли…
— Что? — недоумевающе произнесла Яно, но, тут же взяв себя в руки, сняла барьер вокруг нас и легко поклонилась старшим женщинам. — Доброе утро. Я Кицуки Яно.
— Привет, бабуль, привет, Алька, — помахал рукой я. — Здравствуйте, Тамамо-но Маэ-годзэн. Томоко-тян, а ты у них теперь на равных?
— Да куда там, — махнула рукой великанша. — В лучшем случае сумочку доверят подержать. Здравствуйте, Яно-сан, мне приятно познакомиться с вами.
— Это ты зря, дочь Разрушителя, — серьезно проговорила кицунэ, внимательно рассматривая стоящую перед ней девушку в белом кимоно. — Яно-сама, вы сами к нам пришли, или вас разбудили?
— Право же, Тамамо-годзэн, я ничего не делала, оно само, — ответила та. — В любом случае, теперь у нас тут умибодзу, и с ним нужно что-то делать.
Бабушка внимательно смотрела на левую руку Яно, и выражение ее лица было совершенно непроницаемо.
Алевтина Кощеевна Кощеева была гордостью семьи — и вполне заслуженно. Вообще-то с точки зрения стороннего наблюдателя она являлась скорее маленьким всемогущим хтоническим чудовищем, которое по неосторожности было способно уничтожить мир — хотя вряд ли знало об этом.
Для Кощеевых она оставалась обычной маленькой девочкой. Любимая внучка, обожаемая дочь, младшая сестричка. А что хтонь — ну подумаешь, в прабабку Морану пошла. С кем не бывает.
Она осваивала свою силу, росла на моих глазах, и я не мог не любить ее. Конечно, она обожала меня — и у нас как-то сложились очень, очень близкие отношения. Стоит только вспомнить всех мышей, принесенных под дверь Уэно: маленькая дьяволица была готова со своей колокольни судить, подходит мне девушка или нет.
И вот сейчас, когда Аля смотрела на Яно, у меня в голове были две мысли.
Первая: как у них всё сложится?
И вторая: не слишком ли опасно для такой малявки в текущих условиях?
Ответ на последнюю мысль пришел моментально: бояться здесь нужно не малявке, а умибодзу.
Оставалась первая.
Два воплощения Смерти смотрели друг на друга. Маленькая видела апокалипсис в глазах большой. Вспышки солнца на земле и расцветающие повсюду ядерные цветы как смерть человечества. Волны радиации, истребляющие недостаточно сильное, чтобы выдержать их. Тени на стенах. Госпитали, забитые под завязку. Миллионы разноязычных инструкций «Что делать, если…», и миллиарды статей с настроением одна более паническая, чем другие.
Но Земля выживет и будет существовать еще долгие тысячелетия, миллионы, миллиарды лет.
Пока однажды Смерть не пожнет Солнце, и звезда не взорвется вспышкой сверхновой, превратив все планеты на секунду в раскаленные каменные пустоши — а потом в ничто.
Маленькая смерть видела, как эта шинигами уже сейчас владеет немыслимой мощью, вершиной страха людей перед смертью ядерных реакций. Она не знала физику и могла только предугадывать интуитивно, что солнце как источник ядерных реакций есть вершина, ее абсолют и сильнейшая доступная ей атака, которую она никогда не сможет применить. Потому что свету настанет конец в самом буквальном смысле.
Сложно… невозможно представить шинигами сильнее Кицуки Яно. Разве что когда-нибудь человечество дорастет до страха перед новым Большим взрывом — и тогда появится что-то выше, сильнее, абсолютнее. А до тех пор…
Как крошечное будущее воплощение Смерти может не полюбить ту, что концентрирует в себе неминуемое неотвратимое уничтожение всего сущего?
— Ты мне нравишься, — тепло улыбнулась Аля и доверчиво протянула ручку, которую Яно сразу же взяла своими длинными тонкими пальцами. — Береги братика.
Прошло минут пять, но мне показалось, что закончилась одна вечность и началась следующая. Под землей перекатывались огромные шары, и их движение порождало дрожь и тихий всепобеждающий гул. Стихия конденсировалась, и я, кажется, видел ее сердцевину. Для каждого йокая есть конструкт и есть дух. Каждого йокая практически невозможно убить — но вполне посильно развоплотить, нанеся повреждения ауре.
