Огонь!
Лошадь хлопком вырвалась из урочища и с грохотом повалилась, вырывая комья земли.
— Не трогай, курва, — сказал Игнат, сдув с пистолета дымную струйку и не спеша двинулся к всаднику.
Тот упал так неудачно, что щелчок челюсти пролетел над урочищем эхом. Спешенный всадник скатился, замер и громко застонал. Лошадь молча дернулась несколько раз и умерла. Это было хорошо, Игнат ненавидел добивать лошадей.
Сероманец приблизился. С тихим звоном из-за спины вынырнула сабля, и от того красноречивого звука стоны умолкли, а курьер упал на колени и задрал руки над головой.
– Сдаюсь! Сдаюсь!
Игнат остолбенел: это был Павел. Лицо у него рвалось, над левой бровью кровила царапина. Падение не прошло даром: с поднятыми руками он простоял несколько секунд и вскочил за бока — должно быть, сломал несколько ребер. От боли не узнал Игната.
– Папка при мне! — закричал Павел в ужасе. — Простите! Не убивайте! Немедленно отдам! Позвольте достать!
– Успокойся.
– Ты?!
Узнал. Испуг сменился удивлением и уступил место радостям.
— Это ты! — воскликнул курьер. – Ты!
- Тихо будь.
От урочища донеслось волчье рычание, еще несколько выстрелов и новый визг.
— Ох, Игнат, — курьер засиял от счастья. - Ох, срака-мотыга, я уже с жизнью прощался, молитву читал! Вот ночка, срака-мотыга, вот фарт!
Какие шансы извлечь из сотни игральных карт шута? Если играешь беспрестанно, то однажды вытащишь.
Павел поднялся и встряхнул землю с колен. Осторожными движениями достал из-за пазухи папку из красной лоснящейся кожи. Сведения, о которых говорил брат Качур.
— Она должна быть в Шевалье на следующую ночь. Мне нужно бежать!
— Ты, должно быть, головой ударился, — прошипел Игнат. – Давай папку.
— Если отдам, они меня пытают. Ты знаешь!
– Давай папку! — Игнат, не раздумывая, замахнулся саблей.
Павел скривился и бросил ему документы под ноги.
— Вот бездельник бесов! — он вытер из глаза кровь, натекшую из царапины над лбом. — Черт безрог… Мы с тобой столько ездили вместе! Я тебя пивом угощал, предатель...
– Не знаю, о ком ты говоришь.
Крики в урочище стихли. Кочур скоро будет здесь. Если он услышит... Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо!
Павел увидел, как он прислушивается, и его лицо осенило догадку.
— Вот оно что. Ты боишься, что я расскажу! Расскажу другому о твоей работе на Шевалье!
- Заткнись, - Игнат снова поднял саблю.
– Стой! — крикнул Павел. — Игнат, прошу. Черт с папкой, возьми ее. Господи! Я тебя не выскажу. Прошу! Мне жизнь дороже. Ты знаешь, что я выхожу из игры. Я тебе говорил, что женюсь...
Игнат услышал приближение волка.
— Клянусь собственным сердцем, могилой матери, жизнью любимой! Я ничего не расскажу твоему Ордену, Игнат, ни слова. Бери папку, арестовывай, только не убивай...
Павел упал на колени, сложил руки в молитве, закрыл глаза. Его голос дрожал, лицом текла кровь из царапины.
— Пожалуйста... Я тоже мечтаю...
Шаг. Еще. Рука летит медленно, словно под водой. Он очарованно смотрит на нее, не в состоянии остановить. Не понимает, кто и когда решил за него.
Сабля полоснула, вырвала глухой крик и кровавую сетку у хребта, едва заметную на темной ткани. Тело рухнуло вниз, а характерник бессознательно поднял папку, чтобы бумаги не залило кровью.
Он смотрел на документы, на саблю, на убитого, ожидал, что сейчас проснется, и все это ужас смоет солнечными лучами. Но это был не сон, а предел, после которого нет возврата.
***
Война началась осенью 1847 года.
Северный Альянс обвинил Великое государство Литовское в нападении на двенадцать шведских рыбаков и захвате их в плен недалеко от острова Сааремаа. Не успел литовский посол ответить на этот ничем не подтвержденный упрек, как ожидавшая со стороны острова Готланд армада Альянса уже сыпала десантом по всему западному побережью Сааремаа. Немногочисленные местные отряды безуспешно пытались сдержать наступление шведов, когда вторая армада подошла с севера, от Хельсинки: часть этих кораблей блокировала Таллинский порт, остальные отправились на захват соседнего острова Гиюмаа.
Ярема стал одним из первых украинцев, попавших на эту войну — его как раз перевели в шалаш военных. Молодой характерник считал себя готовым к любому испытанию: он уже убивал, видел мертвых и знал, что ждет впереди. Он ошибался.
Сначала Яровой жил на боевом корабле, боролся с происки морской болезни, спал на шатком гамаке, изредка стрелял, вдыхал соль и смолу — это была скучная, непонятная война, совсем не та, которой он ожидал... А потом случился черный град смерти. Небо покрылось дирижаблями Альянса, воздух засвистел, и Ярема, сбитый с ног взрывами, беспомощно смотрел, как разваливается палуба, затем пришла холодная глубина и он хватался за мертвых, казавшихся обломками мачты, барахтался среди соленых волн, кричал в отчаянии, кричал в отчаянии.
После гибели трети флота Великое государство Литовское обратилось за помощью — и война началась для всего Двухморского союза.
Острова Сааремаа и Гиумаа были захвачены почти без сопротивления, солдаты Альянса фортифицировались на отвоеванных территориях. На помощь против армад Севера могли выйти только корабли поляков, ведь боевые флоты Украинского гетманата и Крымского ханства стояли в Черном море. Двухморский Союз имел преимущество на суше, поэтому стратеги двуморцев вместо столкновения вокруг захваченных островов решили нанести удар по землям противника: союзники должны были провести рейд в глубоком тылу Альянса, уничтожать инфраструктуру к полной деморализации врага и заставить его вывести оккупационные войска.
Пока литовцы держали оборону и сковывали флотилии варягов, войска поляков, украинцев и татар высаживались на южном побережье Швеции. Сначала сопротивление было слабым: шведы не ожидали контратаки и сдавались без боя, но вскоре подтянули резервы — начался второй период Островной войны, известной также как Северная.
Вот чего ждал Ярема! Произносил волшебство, которому научил дед, слова окутывали смазанную кровью сталь багровым огнем; размахивая пылающим ныряльщиком, словно факелом смерти, летел в первых рядах, а солдаты, ободренные его бесстрашием, шли за ним в атаку...
– …в Вене?
Галина что-то спрашивала.
— Простите?
Ярема встряхнул оцепенение и смущенно улыбнулся. Она болтала последние двадцать минут без остановки, поэтому внезапный вопрос застал его врасплох.
Галина, кандидатка номер два из славного города Черновцы, оказалась миниатюрной черновицей с большими глазами. Бесспорно, красивее Агнессы, однако ее мировоззрение было настолько куцым, что мог утонуть в луже. Галина питала большую любовь к моде, сладости и своей персоне, неглубокой, но очень милой.
- Вена! Вы были в Вене?
— Да, наведывался... В детстве, — Ярема потерял кофе-поля. — У нас с семьей тогда было большое путешествие по центральной Европе... Посетили немало стран и городов.
— А вы пробовали в Вене крем-брюле? — глаза Галины заблестели.
— М-м-м... Не уверен, — Ярема почесал бороду. Видимо, этот жест не подходил к первому знакомству, но характернику было безразлично. — Я тогда было лет семь, поэтому не очень помню, что именно ел...
– О! Венское крем-брюле вы бы запомнили навсегда! – Галина экспрессивно всплеснула ручонками в кремовых перчатках. – Поверьте, туда стоит полететь разве что ради него! Тем более, билеты на цеппелины сейчас доступнее, чем лет пятнадцать назад! Я недавно летала, наведываюсь в Вену каждый год, такая уж у меня традиция, просто обожаю этот город и его крем-брюле, так вот, каждый год я наблюдаю, как цена понемногу падает, когда два таляра, когда три, а одного года даже было, что упала на четыре! И это видно даже по контингенту первого класса! Среди пассажиров теперь иногда такие мещане, задрипанные, пардон муа, помещики, сплошное безобразие, я не привыкла к такому на борту цеппелина, так сильно удивилась...
