Кристиан посмотрел на Софию. И ответил тихо:
— Ради такой девушки, как её высочество, я готов пожертвовать всем.
Император кивнул.
— В таком случае я велю готовить документы о помолвке.
Карл Густав застыл в ярости.
— Но ведь с покойным великим князем уже были договорённости! Мы почти подписали бумаги!
— Великого князя с нами больше нет, — жёстко ответил государь. — А мое решение изменилось. Свадьбы состоятся после окончания траура по моему дяде, через полгода или позже. Сейчас мы будем готовы объявить лишь о помолвке.
— Вы пожалеете! — заорал кронпринц. — Это… Это так непорядочно! Я устрою такой скандал, что от вас отвернётся вся Европа!
— Вам ли говорить о порядочности, ваше высочество? — улыбнулся я, продемонстрировав неплохое владение английским.
— Вы… — Кронпринц сверкнул глазами. — Вы смеете меня в чем-то обвинять?
Я молча достал диктофон, нажал кнопку. В зале зазвучал голос Толстого:
— … при активной поддержке кронпринца Швеции Карла Густава и его отца короля. Именно они предложили использовать Юрьевских и Павловичей как политический рычаг давления. Но основное финансирование шло со стороны шведов. Я бы и так справился, но когда тебе сразу приносят все на блюдечке, глупо отказываться…
Я переключился на другой файл. Зазвучал голос Юрьевского:
— … Шведы и австрийцы поддерживали нас. Они мечтали об ослаблении династии. Карл Густав — один из главных вдохновителей. Он мечтал взять под контроль империю через династический брак с великой княжной Софией… У меня есть доказательства. Переписка…
— Нужно ли перевести, или вы и так узнали голоса? — улыбнулся я.
Карл Густав побледнел как полотно. Я поднялся, медленно обошел диван и навис над ним:
— Если вы хоть словом посмеете очернить семью императора после всего, что вы уже сделали, эта запись станет достоянием всей Европы. И мы устроим вам такой репутационный крах, что у вас даже селёдку покупать перестанут.
Принц сжал кулаки. Его трясло от ярости. Он хотел ударить меня — это читалось в каждом движении. Но я не отвёл взгляда.
— Кстати. У вас в резиденциях охрана ни к чёрту. Особенно у тех, что расположены близко к береговой линии. Подумайте об этом.
— Мерзавец! — прошипел Карл Густав. — Вы смеете мне угрожать? Думаете, пара записей что-то докажут? Мы уходим! И покинем эту страну немедленно!
Но Кристиан покачал головой.
— Возвращайся один.
Император поднялся:
— Аудиенция окончена. Принц Кристиан может остаться для обсуждения деталей. Кронпринца я более не желаю видеть. Оставшиеся вопросы мы решим с послом.
Кристиан и не пошевелился, а я многозначительно уставился на Карла Густава. Кронпринц явно не понимал, насколько ему здесь были не рады. Все пытался укрыться за королевским гербом.
— Предатель! — выкрикнул Карл Густав. — Мразь и подонок!
Я молча шагнул к окну, отодвинул шпингалеты и приоткрыл створки. Свежий воздух ворвался в зал.
— Ваше высочество, через двери или через окно? — невозмутимо спросил я.
Карл Густав озадаченно на меня уставился.
— Что… Да как вы…
— Значит, через окно, — пожал плечами я.
А затем развернулся, схватил кронпринца за ворот щегольского мундира и без единого слова — вышвырнул его в оконный проем. Тот с глухим вскриком шмякнулся в еще не позеленевшие кусты под окнами.
Император вздрогнул:
— Алексей… Обязательно было… вот так?
Андрей и София переглянулись:
— Браво, кузен.
— Ваше императорское величество сами сказали, что больше не желаете его видеть… — невинно улыбнулся я под смешок Софии.
— Кажется, мы подружимся, — отозвался принц Кристиан.
Глава 30
Здание Военно-медицинской академии дышало тишиной, впитанной в старые стены и длинные коридоры. В воздухе пахло настойками, антисептиками, озоном от применения заклинаний и чем-то неуловимо знакомым, вызывающим у каждого бойца рефлекторное желание держаться отсюда подальше.
Я шагал по гулким коридорам, пока не свернул в нужное крыло. У выхода из лифта я увидел знакомый силуэт. Профессор Заболоцкий. Простой белый халат смотрелся на нем как императорская мантия.
— Алексей Иоаннович! — поприветствовал он, приподняв брови. — Что-то давно вас не видно.
— И слава небесам. Впрочем, едва не угодил к вам в руки.
— А следовало бы, ваша светлость! — фыркнул он. — Вы, говорят, после Терийоки были едва живы. Но отказались мне показаться. Снова понадеялись, что до свадьбы заживет?
— Так ведь заживет же, — пожал я плечами. — Маголекари помогли, и ребята подбросили эфир. Жив, цел, почти не выжжен. А у вас и без меня есть кого лечить.
Заболоцкий смерил меня внимательным взглядом и внезапно хлопнул по плечу.
— С вами крайне трудно иметь дело, Алексей Иоаннович. Пусть вы и пропустите мои рекомендации мимо ушей, но я прошу вас не геройствовать. Хотя бы с недельку. Даже Черным Алмазам нужно время на восстановление.
— Учту. А как Черкасов?
— В сознании. Слаб, конечно. Но держится молодцом. Там, в палате, дежурят не только медсёстры. Есть у него одна особенная сиделка. Ну… вы в курсе.
Я усмехнулся.
— Знаю. Аграфена не из тех, кто бросает своих. Я могу поговорить с Черкасовым?
— Можете. Только не переутомляйте пациента. Палата два-два-шесть.
— Благодарю.
Я направился в сторону палаты. У входа стоял парень в форме «Четверки», с погонами младшего лейтенанта и каменной физиономией. Я показал ему корочки Спецкорпуса, и после долгого взгляда в глаза он нехотя кивнул, приоткрыв дверь.
В палате было светло и свежо. У изголовья, на краешке стула, сидела Аграфена. Увидев меня, она хотела было встать, но я поднял руку:
— Не надо, Аграфена. Сиди.
— Алексей Иоаннович… — прошептала она.
— Рад тебя видеть. И вас, Евгений Александрович.
Черкасов слабо улыбнулся. Его лицо было бледным, а щеки впали. Он выглядел так, будто побывал в аду и выбрался обратно — ну, почти выбрался.
— Ваша светлость, — прохрипел он. — Живы… и вроде целы. Это радует. Хоть кто-то из нас.
Я подошел, сел в кресло с другой стороны от кровати и поставил на стол пакет.
— Стащил кое-что с кухни, а то знаю я местную кормежку. — Я принялся выкладывать контейнеры. — Домашние щи, котлеты с пюре, пара пирожков…
Аграфена тихо усмехнулась:
— Я тоже его кормлю, Алексей Иоаннович. Но медсестры ругаются. Мол, нарушаем режим.
— Режим — это хорошо, — проворчал Черкасов. — Но если еще раз увижу эту серую баланду, начну требовать эвтаназию. Знаете, о чём я мечтаю, Алексей Иоаннович? О чашке нормального, адски черного, кофе. Без сахара и новомодных сиропов.
Я не ответил. Просто открыл термос и налил в крышку-стакан горячий, крепкий, ароматный кофе. Подал ему.
— Кажется, у меня сегодня и правда праздник, — выдохнул Черкасов. — Спасатель вы мой.
— Наслаждайтесь, Евгений Александрович. Только сильно не налегайте.
Я уселся поудобнее, смотрел на него, наблюдая, как он делал первый осторожный глоток.
— А теперь расскажите, что именно произошло в лаборатории. Я чувствую ответственность за то, что передал вам информацию о ее местонахождении.
Черкасов нахмурился. Глотнул еще.
— Мы все сделали правильно, учитывая ваши предостережения. Сапёры, защитники, магические контуры. Но… Взрыв произошёл раньше. Мы даже не успели начать процесс вскрытия. И это была не просто ловушка — это была активная аномалия. Сработавшая сразу после детонации. Не знаю, насколько это возможно, но… Слава богу, Спецкорпус быстро подсуетился — аномалию нейтрализовали. Но выброс случился, и люди погибли. А я… — он пожал плечами и тихо цокнул языком. — Вот результат. Полуживой. С магией теперь… туговато. Каналы почти выжжены. Кажется, я все-таки добегался.
Я не стал говорить вслух, что и сам чувствовал, как туго приходилось Черкасову. Сидя рядом с ним. Я успел провести быструю диагностику. Эфир почти не циркулировал. Я тихо передал ему немного своего резерва — мягко, едва ощутимо. Он всё понял. Усмехнулся.
