Она стиснула ножку бокала, чувствуя, что ещё немного и та треснет. Власть, пусть и над бокалом, пьянила. Правда, не так, как власть над людьми.
— Я сама собиралась тебе позвонить. Ты не видел Лёшеньку? Мы поругались. И признаюсь, я очень перед ним виновата…
— Я всё знаю, — прозвучало в трубке весёлое. — Кстати, а кем мать моего сводного брата по отношению ко мне будет? Ну там, по родственным связям.
Клоун.
Но недооценивать не стоит. Упрямый мальчик. Плохо поддающийся и влиянию, и контролю. В моменте — да, но в отдалённой перспективе работать не получалось.
— Кто тебе рассказал? — Милочка поглядела на потолок.
Белый.
Светлый. Чистый.
— Да так… вспомнил кое-что.
И потрясающая сопротивляемость. Тот эпизод Милочка крепко запечатала. Даже сейчас голова заболела, стоило вспомнить, во что ей это обошлось.
— Так значит, правда?
— Увы. Взрослые совершают ошибки.
— Ага. А некоторые с потрясающим упорством, — весело согласился парень. — Слушайте, тёть Люда…
Вот знает же, что её бесит эта форма имени. Но нет. Упорный.
— … на самом деле я тут по другому вопросу вообще. А правда, что вы угробили своего папеньку? И вообще чья это была идея, спереть артефакт, ваша или Потынина?
Он сказал это легко, не понимая, что подобные имена не произносят вслух. И горло перехватило. Милочка не выронила бокал, нет. Она аккуратно поставила его на столик, на специальную салфетку. И села ровно.
— Ау… тёть Люда, вы там чего? Да не переживайте так! Я ж никому, честное слово… ну пока никому.
— С чего ты…
— Лёшка не говорил, что ему от бабки дача досталась? Ну, для неё дача, а так-то дом крепкий, можно и зимой жить. И главное, он же рядышком от моего. То есть, не совсем моего, этот, где я живу, Улькин. Моей невесты. Вам папа говорил, что у меня невеста есть?
Смысл сказанного плохо доходил.
Дом.
Дача.
Дачу Милочка ненавидела. Пыль. Насекомые. И тоска. Примитивные соседи, перед которыми всё равно приходится держать лицо.
— Лёхе она понравилась. В общем, он попросил помочь. Порядок там навести, то и другое. Сами понимаете, давно никто не жил. Пылища и вообще. Мы и навели. И я вот флешечку нашёл. Решил глянуть, а вдруг чего нужного.
— Врёшь. Она терпеть не могла компьютеры, — вдох и дрожь облегчения.
— Вот сами вы всё врёте! — мальчишка, кажется, обиделся. — Она раньше, может, и не могла, а потом освоилась. Тётка Марфа даже страницу её показала. Хотите ссыль скину?
— Обойдусь.
— Зря. Прикольная бабуленция. Жаль, что померла. Так вот, — голос Данилы сделался жёстче. — Лёшке я пока ничего не говорил. И не скажу. И в Институт Культуры звонить не стану…
Дрожь вернулась.
— Взамен?
— Взамен акции вернёте. И тот компромат, про который Лёшка рассказывал, на директоров и остальных, тоже отдадите. Потому как я вас, конечно, с детства очень люблю, но не дело это, когда семейная компания кому попало отойти может.
Сволочь.
Какая же…
— Но вы не переживайте, тёть Люд. Я ж не изверг какой. Понимаю, что вы не со зла это. Оно ж ясно, что никому-то не охота на старости лет без гроша в кармане остаться. А с вашим сволочным характером ещё и одной. Поэтому, думаю, найдём компромисс. Я вам пенсию назначу. Хотите?
Щеку свела судорога. И сердце в груди окаменело.
Щенок.
Что он себе… Милочка сделала вдох. И выдохнула. Спокойно. Мальчишка просто пытается вывести её на эмоции. Вечный шут. Пускай себе.
— Конечно, Данечка. Я верю, что ты не обидишь свою любимую тётушку. И где ты хочешь встретиться? Да, я буду… с Лёшенькой всё хорошо? И чудесно. На месте и поговорим о твоих… фантазиях и надеждах.
Когда гадёныш отключился, Милочка положила телефон экраном вниз и сделала вдох. Потом выдох. Поморщилась от острой иглы, пронзившей левый висок.
Опять.
Правда, на сей раз боль не растворилась, как оно бывало прежде. Нет, игла будто засела в голове, яркая, раскалённая. Милочка ощущала её буквально физически. И появилось желание впиться в висок, продрать кожу и вытащить.
Дышать.
Она заставила себя сделать глубокий вдох. И медленно выдохнуть. Разжала побелевшие непослушные пальцы. Села.
Дышать.
Вдох и выдох. И не думать ни о чём. Это сложно, на самом деле, не думать ни о чём. Особенно, когда в голову лезет всякая дрянь.
Всякий…
Справится. Она сильная. Кто бы что ни думал, справится. А потом уедет. В санаторий. И… и плевать. Если Милочка им не нужна, то и они не нужны ей. Она ведь не ради себя старалась. Ради семьи. Строила. Укрепляла и объединяла, из шкуры вон лезла, чтобы эта семья стала именно такой, как её когда-то мечталось.
Она. Муж.
И доченька, похожая на неё, Милочку. И её понимающая.
А родились сыновья.
Ладно, Лёшка… тут, конечно, пошло слегка не по плану. Сил не хватило вытеснить Машку. Упрямство Антона, который никого другого не хотел и не видел. Даже когда… Милочка подняла-таки руку и коснулась виска.
Нет, здесь она сама виновата. Неверно оценила. Решила, что сумеет провести рекогносцировку. Старший братец выглядел куда более перспективным в плане работы, чем её вечно мечтательный тихий муженек. Но как уж получилось. Повезло в принципе, что она воспользовалась моментом.
А потом сумела развить успех, пусть и изменив изначальный план.
Да, откройся Милочка мужу, тот бы подал на развод. И Машка, конечно, тоже. Но вот Антон не женился бы на ней, нет… он бы её возненавидел. И Лёшку тоже. Или и вовсе её возненавидел, а сына отобрал.
Быстрые пути — не всегда правильные. Милочка это понимала. Она выдохнула. Боль почти утихла. Но… всё равно. Чувство обиды стало лишь крепче.
Несправедливости.
Сколько сил она вложила в воспитание Лёшки.
И не только в него. Породить чувство вины у Антона. Поддерживать его. Раскачивать ту великую любовь, про которую он твердил, помогая расползаться трещинам. Сеять сомнения в одном и притягивать к другому. К сыну. Раз за разом создавать ситуации, показывая, сколь Лёшенька лучше того другого… ещё бы год или два.
Даже пары месяцев хватило бы, используй она препараты. Но нет, Милочка не рискнула. Да и зачем, если можно и так, просто… немного времени.
— Немного времени, — она плеснула вина, чтобы выпить его одним глотком, и вернула бокал на место. Потом заставила взять телефон.
Набрала номер.
К счастью, ответили сразу:
— Доброй ночи, — Милочка коснулась виска, в котором боль нарастала новой волной. — Извини, что звоню вот так…
Пальцы другой руки, лежавшей на подлокотнике, чуть подрагивали.
— Но… у нас возникла проблема. Да, с тем мальчишкой, которого твои люди должны были взять ещё в клубе. А вместо этого… я не повышаю голос. Или… да, извини. Дни выдались напряжёнными. Он звонил. Помнишь мою матушку? Вот… оказывается, она наблюдала. Издали. Точно не скажу, что ей удалось узнать, но мальчишка нашёл записи. Нет, я не уверена, что они есть, однако имя твоё он назвал. Поэтому как минимум взглянуть стоит. И завтра мы встречаемся. Почему тебе говорю? Потому что я не собираюсь решать эту проблему сама.
Милочка и так устала делать в этой жизни всё сама.
Всегда сама.
Хватит!
— И если не хочешь, чтобы записи, если они действительно существуют, не попали в одно интересное заведение… да. Видишь, и я не хочу. Поэтому мы должны работать вместе. В конце концов, до сегодняшнего дня у нас это неплохо получалось.
Глава 31
О частных сложностях одного отдельно взятого дурдома
Грифон летел низко, размеренно двигая крыльями. Налету он ловил насекомых и беззаботно съедал своих жертв, заталкивая еще шевелящиеся тушки вглубь клюва.
Тяжелая реальность эпохи мезозоя.
Белые стены. Пара кроватей, надёжно прикрученных к полу, и красный огонёк камеры. Стены были шершавыми, а вот в изголовье имелись царапины, пусть замазанные побелкой, но вполне себе проступающие.
