Отшельник (СИ) - Гернар Ник

Ран и укусов на Крестоносце не было — с ними регенерация справилась на отлично. Но на левой руке и щеке так и остались набухшие гнойные волдыри.

— Я перенесу свой пост… — проговорил он, пытаясь разлепить глаза. — На время… Я…

— Посиди отдохни, — просто сказал я, и Крестоносец растянулся на шкурах, перепачканных нашими с Егором ботинками.

И через мгновение захрапел.

Я уселся на стреме под полуприкрытым люком наверх, внимательно прислушиваясь к каждому звуку.

Егор ушел караулить внизу.

Время от времени в забитых вентиляционных ходах что-то начинало усиленно пытаться прорваться к нам, но дело заканчивалось приглушенными воплями и хрустом.

Сверху к нам пришел только один гость. Я уложил его парой выстрелов, а Крестоносец даже не проснулся!

Он очнулся сам примерно через час. И спросил, кого сменить.

— Меня, — без ложного героизма заявил я. Потому что уже был готов рухнуть на ходу, как Крестоносец, и отрубиться.

— Больше часа спать не дам, так и знай! — донесся снизу крик Егора. — Потом моя очередь!

— Угу, — промычал я, уступив свое место Крестоносцу и отправился на его место на шкуры. Не из скромности или нежелания пачкать чужую постель. А просто тупо на автомате направился на освободившееся спальное место, не имея ни сил, ни возможности сообразить, что вообще-то есть вариант и поудобней.

Что я там собирался? Спать вполглаза?

Мысль, конечно, здравая. Но едва только я позволил себе закрыть глаза, как моментально провалился в сон.

Я увидел себя на склоне бирюзового ручья. Не в смысле суперчистого, а реально бело-голубого, потому что зеленоватая вода размывала известняковое русло и превращалась в подкрашенное молоко. Теплый солнечный день под лазурным небом. Я с группой своих однокурсников. Нас всего десять человек, и мы отдыхаем после трудного перехода. Все вокруг галдят, переговариваются друг с другом, а я сижу и щурюсь на солнце. И даже не подозреваю об опасности, которая уже приближается.

Я хорошо знаю этот сон. Видел его много раз. И я хочу крикнуть самому себе там, во сне, что надо бежать — но, как водится, голоса нет и я не могу сказать ни слова.

А потом кусты зашевелились. И высокая трава. Я вижу гибкие черные тени, но не могу даже двинуться с места.

Ну же, надо уходить! Прямо сейчас! Заткнитесь все и посмотрите на траву!..

А потом я вдруг понял, что Егор трясет меня за плечо.

Я подхватился мгновенно, еще даже не сообразив, где нахожусь и что вокруг происходит.

Бородач, выругавшись, отшатнулся.

— Ты чего вскакиваешь, как ошпаренный?

— Они прорвались? — все еще грезя наяву, пробормотал я.

— Сплюнь! — буркнул Егор. — Никто никуда не прорвался, просто твой черед вахту нести. А еще ты мычал на весь дом.

— А, — проговорил я, наконец-то окончательно проснувшись. — Ну, это да. Это бывает…

Поднялся со шкур, подошел к столу со всякой едой, налил воды и жадно выпил полную кружку.

— Что тебе хоть снилось? — с показным безразличием спросил Егор.

— Да так. Первый тестовый поход в рифт.

— Что, перепугался там до усрачки? — усмехнулся Егор.

Поколебавшись, я плеснул в кружку еще воды.

— Ага, — без толики обиды отозвался я. — Из десятерых с теста вернулись двое. Я тогда в первый раз увидел, как половина человека может кричать, хватаясь руками за вывалившиеся внутренности.

— Дерьмово, — помрачнел Егор.

— Это да, — кивнул я и допил свою воду.

Крестоносец при всем при этом даже не пошевелился. Он сидел под лестницей в верхнюю комнату, как изваяние, положив окровавленный меч себе на колени. И, глядя прямо перед собой, что-то заунывно подвывал себе под нос.

— Там буря еще не закончилась? — спросил я у него.

Рыцарь покачал головой, не прерывая своего странного пения.

— Он молится, что ли? — спросил я Егора.

Тот неопределенно пожал плечами.

— Не знаю. Как по мне — скорее юрок распугивает.

— Пока я спал, все было тихо?

— Один ходок только сверху приходил.

Я озадаченно посмотрел по сторонам в поисках тела.

— Не понял, ты его уже разделать, что ли успел?

— Не-а. Твой Крестоносец выбрался наверх и там его добил, а потом тело на улицу выбросил. И вернулся петь свою проклятую песню, — зевнул Егор во все лицо и внаглую растянулся на кровати.

Хозяин дома сразу перестал петь. Медленно повернул голову, с неприкрытым укором посмотрел на происходящее, но так ничего и не сказал.

А я потащился в нашу мясорубочную.

И там, сидя посреди кровищи и обрубков, размышлял о том, что иногда прекрасное далеко может оказаться не таким уж и прекрасным.

Во всяких фильмах и книгах про путешествия во времени главный герой, вернувшись из будущего в свое скучное серое время, обычно всегда с сердечной тоской потом вспоминает звездолеты, прекрасных роботов и храбрые сражения…

Если что, я тоже буду рассказывать про звездолеты. А не про вот это вот все.

Так мы сменяли друг друга до самой ночи. За это время успели и отдохнуть, и даже пожрать приготовить. Голод легко примирил перловую кашу с вонищей из подвала, так что навернули мы от души.

Потом перетерли с Крестоносцем тему с Медведем. На удивление, уговаривать никого не пришлось: рыцарь, как заправский наемник, без обиняков выкатил свою цену: десять литров керосина, новая зажигалка и десять банок мясных или рыбных консервов. Причем расплатиться он нам разрешил в течении десяти дней, поскольку, с его слов, верил всем сердцем в благородство моей монгольской души.

Егор с усмешкой спросил было, почему тушенки ему надо именно десять, а не девять или одиннадцать. На что Крестоносец посмотрел на него, как на недоразвитого, и терпеливо пояснил, что это оттого, что ему нужно именно десять банок.

Чего непонятного?

Пошарив по карманам, я сразу в качестве залога отдал ему одну из своих газовых зажигалок, еще совсем полную. На том и договорились.

Ночь прошла тихо.

Крестоносец заявил, что активная фаза закончилась и преспокойно улегся спать, ворча себе под нос, что мы развели в его доме «непорядок». И теперь, когда буря закончится, мы уйдем, а ему придется все прибирать.

Пока, наконец, не заснул.

Егор маялся от безделья. Ходил из угла в угол, вздыхал, косился на спящего Крестоносца, который едва слышно посапывал, как младенец, раскинув на кровати руки и ноги.

Я сидел на железной лесенке, ведущей наверх и прислушивался к порывам ветра.

— Слышь, Монгол, — подал, наконец, голос Егор.

— Ну?

— А с какой радости ты вообще подпёрся в эти проходчики?

— Платили хорошо, — коротко ответил я.

— Настолько, что это даже покрывало риски стать таким вот Крестоносцем?

— Настолько, чтобы иметь шанс с определенного момента не зависеть ни от каких рисков и распоряжаться своей жизнью по собственному усмотрению, — нехотя отозвался я. — А с чего вдруг у тебя проснулся такой интерес к моей персоне?

— Скучно, — отозвался Егор, усевшись верхом на табурет.

Усмехнувшись, я сел поудобнее и проговорил:

— Ну, тогда расскажи, с чего вдруг ты пошел надзирателем в тюрьму. Очень любопытно.

Егор фыркнул, потер тыльной стороной ладони нос.

— Не-е-е. Это не интересно и не весело. Лучше… Давай про баб.

Я тихо рассмеялся.

Вот ведь неуемный.

— Ну, давай. И что про них?

— Вот у тебя какая самая страшная была?

— А у меня страшных не было, — улыбнулся я ему. — По крайней мере, в моем воображении все они были невероятными красотками.

Егор ехидно рассмеялся.

— Ну, это да-а-а. Плох тот пацан, который гоняя лысого не видит вместо своей потной ладошки руку молодой музички. А?

Я хмыкнул.

— Ну, в моем интернате музичка была здоровенная, бородатая, играла на военной трубе и звалась Никитой Алексеевичем.

— Хм… А математичка?

— Подполковник в отставке.

— Русичка?

— Как сейчас помню ее отличный хук справа и пышные усы.

— Химичка?.. — упорно не сдавался Егор.