– Возместит, – кивнул характерник и спрятал золото в карман. Он пришел сюда не зря. — Доволен спектаклем?
– Очень, – Шевалье захлопал в ладоши. – Как там стрелок?
- Без сознания. Несколько ребер сломано, а так будет жить, – сообщил Мармуляд.
– Не стоит. С остальными двумя так же.
Бывший сечевик кивнул, достал захолустный нож и перерезал глотку несчастному: тот очнулся разве понять, что захлебывается собственной кровью.
— Вы очень умело разобрались с этими двумя, а ведь они были признанными специалистами ближнего боя, — продолжил Шевалье, словно ничего не произошло.
– Я таких специалистов без соли жру, – ответил Игнат.
Ему не понравились хладнокровные убийства Мармуляда, он старался не смотреть в сторону трупов.
— Охотно верю, господин рыцарь! Итак, слухи не лгут: пули не наносят вам ран.
— Синяк разве останется, — махнул рукой характерник.
Шевалье усмехнулся.
— Никогда до сих пор не интересовался сероманцами, а теперь понимаю, что зря, еще как зря... Шерше ля луп! С удовольствием приглашаю вас к сотрудничеству, господин рыцарь, — бандит впервые протянул руку и характерник крепко пожал ее.
Мармуляд выкрикнул и добил великана с топором.
Вот так Игнат окончательно впал. С тех пор полезли чирьи отвращения к себе. Он делал вид, что не замечает их, гнался за легким заработком, глотал крючок все глубже, несколько раз проигрывал накопленное состояние, тщетно надеясь приумножить его и осуществить, наконец, мечту... Если бы не проигрыши, уже давно имел бы этот хутор.
Характерник знал, что однажды работа на бандита вылезет ему боком — когда-то это должно было произойти, как и несвоевременное возвращение мужа Орисе, — вот и вылезла. Сделками Шевалье заинтересовался Орден, и теперь над головой Игната завис меч Содома.
- Или как его там, - раздраженно сказал характерник. Водка кончилась, но он оставался мерзко трезвым.
Игнат убивал много, но с Павлом... Это было что-то другое. Он впервые сделал это сознательно, чтобы уберечься от разоблачения. Не война, не защита, даже не дуэль: просто убрал свидетеля, спасая свою шкуру.
...Качур, большой серый волк с грустными глазами, вырвался из урочища, заметил Гната, подбежал, фигура человека разорвала хищный облик. Не стирая меха и крови, Качур подошел к телу, проверил сердцебиение, бросил на мертвого разъяренный взгляд.
— Какого черта? Я же говорил – схватить живым!
— Прибыл бы скорее — был бы жив, — Игнат пытался держаться дерзко, чтобы не выказать ужаса от только что совершённого.
— Это я виноват? — взревел контрразведчик. - При нем было четверо охранников! Четверо с серебром! Я не мог вырваться раньше, твоя лярва мать!
– Не горячись, – Игнат пытался придумать, как ему выкрутиться. — Вот папка, которую он передал...
Качур выдернул документы, но не успокоился.
— Какого черта ты его зарубил?
– Он пытался убежать. А у меня с войны привычка рубить...
Контрразведчик смерил его тяжелым взглядом. Потом поглядел на тело.
– Пытался убежать. От волшебника. Пешком. После падения с коня, каждая фраза звучала нестерпимо бессмысленно.
Неужели его тоже придется убить? Нет, нет, нет! Игнат дернул себя за усы. Как он вообще мог подумать об этом? Это было ошибкой, ужасной ошибкой... Ни за что не будет убивать своих!
– У него от испуга жижи тряслись, – Игнат почувствовал, как от мыслей об убийстве брата слабеют руки. - Услышал твой вой и рванул в отчаянии. А мое тело с войны помнит, что как враг убегает, надо его во что бы то ни стало остановить...
— А твое тело с войны не помнит, что языков нужно брать живыми? – Качур покачал головой. — Вот что я скажу, брат: ты никчемное вранье. Ты знал этого подонка, а он знал тебя. И ты убил его, чтобы скрыть это.
Размышляй, Игнат. Чтобы удачно соврать, нужно сказать часть правды, или как там советовал Щезник...
– Да, я знал его, – Игнат бросил саблю и провел ладонью по лицу. – Месяц назад он попросил за деньги сопроводить его до границы Нежинского паланка, боялся преследования. Мне было по дороге, потому я согласился. Но я не знал, на кого он работает!
– Тогда зачем же убил? — сверлил его тяжелым взглядом контрразведчик.
– Он угрожал мне. Если не дам убежать, они найдут и вырежут мою семью... Меня как ослепило. Прости, брат.
Качур вздохнул. Морщины во главе его исчезли. Поверил!
— Я подробно доложу обо всем есауле.
– Понимаю.
- Возвращайся к своему патрулированию, брат. Не могу поблагодарить за помощь, потому что ты мне перепугаю все дело.
Игнат кивнул и пошел обратно к Упыру. Вихрем кружили вопросы: что Орден имеет на Шевалье? Почему охотятся за его людьми? Что случится дальше?
После доклада Качура он точно получит выговор от Кромки. Возможно, еще и денежный штраф в придачу. Но пусть этим все обойдется, силы всевышние, только бы никто не рыл глубже...
Игнат не участвовал в нападениях, Шевалье никогда и не предлагал ему грязных дел. Он поручал эти вопросы Мармуляду и доверенным зарезчикам, а характерник выполнял только «рыцарские», как выражался Шевалье, поручение, вроде почетной охраны или перевозки чего-то чрезвычайно ценного — что, конечно, не оправдает брата Энея в глазах Совета Семих.
Он напихал рот хлебом, которым собирался закусывать водку, но про него забыл. Раньше не понимал, почему этот запах сравнивали с родным домом: тетя была плохой хозяйкой, но с тех пор, как в его жизни появилась Ульяна, сероманец понял, что благовония свежего хлеба — это дом, руки жены, покрытые мукой, улыбка сына... Воспоминание о том, что в своей жизни он хорошо в своей жизни.
Теперь он может все это лишиться вместе с жизнью. После убийства Павла прошло несколько дней, однако Орден молчал, Колодий молчал, Крайка молчал... Неизвестность угнетала.
— Если выйду отсюда сухим, то пошлю Шевалье в жопу, — поклялся Игнат. — Хватит с меня! Клянусь.
Разбитая бутылка из-под водки скрепила его клятву.
***
Помолвка прошла будто во сне: имение невесты, сваты с традиционными песнопениями, подруги молодой, разочарованы отсутствием друзей молодого, его рука, ее рука, полотенце, речь крестного отца, «не вяжется узел, вяжется слово, кто этот узел развяжет и...» счастливо улыбается, на ее пальчике блестит обручальное кольцо, вкусно пахнут многочисленные яства, играют музыки, раздаются пожелания...
— Бог вас бережет, детки! Богородица дарит мир и любовь! Святой дух благословит!
Торжественный Ярема, одетый в рыцарскую одежду (мать больше не настаивала на другой одежде), подстриженный на рассвете лучшим галицким цирюльником, вызванным из Львова, — грива жениха переливалась душистым красным золотом, а заплетенную бороду охватывал несколько сребро, хлестал, срывался, как сребро, боролся с ним. пожелания и старался не смотреть на Ядвигу, чей взгляд мозолил, как камешек в сапоге.
— Ох, дорогие Ярема и Галина! Так за вас радуюсь! Хорошо, что вы друг друга нашли в этом бурном мире в столь непростые времена!
Желание убежать, что глотало всю ночь перед помолвкой, куда-то исчезло — словно у обреченного, смиренно направляющегося на эшафот.
– Бокалы за молодых! Ой, спою на свадьбе, ой спою! Час буду петь, не буду умолкать!
Наверное, самые большие ошибки в жизни так и совершаются: молча, добровольно, с трезвым осознанием того, что творишь.
— Светлейший Яремо, берегите такую прекрасную невесту, как зрачок глаза! Потому как другие желающие украдут, никогда не найдете!
Разве отец действительно хотел этого? Разве он сам хочет? Разве в этом есть по крайней мере крошка смысла?
— Такая хорошая пара, как нарисованные! На свадьбе буду желать детишек, как на небе звездочек!
Зачем живым исполнять прихоти мертвых? Зачем чужие люди женятся без капли чувств? Зачем он подвергает девушку преждевременному вдовству, зачем слепые традиции требуют дани, зачем люди уважают их при всей нелепости, зачем...
— Ярим, ты снова задумался! — Галина смеется, но поглядывает с укоризной: он пропустил мимо ушей речь ее бабушки. Это была двоюродная тетя? Неважно.
