Но этого было мало. Дацзы всегда рассказывала только забавные истории, вплоть до мельчайших подробностей. Она никогда не упоминала тот день, когда поставила Печать на Жигу и Цзяна. Да и о Жиге не любила рассказывать, если ее специально не попросить. Она отвечала только на вопросы о прошлом Жиги, но весьма туманно описывала его способности и характер.
– Каким он был? – спросила Рин.
– Прекрасным. Великим.
Рин разочарованно фыркнула:
– Ты говоришь о картине, а не о человеке.
– А по-другому его и не опишешь. Он был великолепен. Воплощение истинного лидера, и даже больше.
Рин это совершенно не удовлетворило, но она уже знала, что на любые вопросы получит все те же ответы.
– Тогда почему ты его усыпила?
– Ты знаешь почему.
– Тогда почему ты его боишься? – попыталась застать ее врасплох Рин.
Голос Дацзы остался столь же выверенным и спокойным.
– Я его не боюсь.
– Чушь. Вы оба его боитесь.
– Я его не…
– Цзян-то уж точно. Он выкрикивает имя Жиги во сне. И каждый раз вздрагивает, когда я его произношу. Похоже, он убежден, что мы тащим его в гору на погибель. Почему?
– Мы любили Жигу, – как ни в чем не бывало ответила Дацзы. – И боялись его, потому что он был великим правителем, а великие правители всегда вселяют страх в сердца слабых.
Так ничего и не добившись, Рин сменила тему:
– А кто такая Ханелай?
Дацзы вдруг встрепенулась:
– Где ты услышала это имя?
– Ответь на вопрос.
Дацзы выгнула бровь, но ее лицо ничего не выдало.
– Сначала ты.
– Сорган Шира как-то сказала, что я похожа на Ханелай. Ты ее знала?
Что-то в выражении лица Дацзы изменилось. Рин не могла понять, что именно. Радость? Облегчение? Как будто спало напряжение, но Рин не знала, чем это вызвано.
– Ханелай не имеет к тебе отношения. Она умерла.
– Но кто она? – не унималась Рин. – Спирка? Ты ее знала?
– Да. Я ее знала. Да, она была спиркой. Генералом. Она дралась рядом с нами во Второй опиумной войне. Она была удивительной. Очень смелой. И очень глупой.
– Глупой? Почему…
– Потому что бросила вызов Жиге. – Дацзы встала, давая понять, что разговор закончен. – Ни один умный человек не стал бы тягаться с Жигой.
На этом разговор оборвался. Рин много раз пыталась вернуться к этой теме, но Дацзы отказывалась рассказывать что-то еще. Она всегда хранила молчание о том, на что способен Жига. Ни слова о том, что он сделал Цзяну, или о той ночи, когда Цзян потерял рассудок, или как такой великий и могущественный правитель мог проворонить нападение на Спир. Этих пробелов хватало для того, чтобы Рин пришла к собственным выводам, как бы они ни были ужасны.
Ей не хотелось, чтобы это было правдой. Это слишком больно.
Она понимала, что Дацзы что-то скрывает, но в глубине души и не хотела этого знать. Рин предпочитала просто в полузабытьи двигаться дальше и верить, что война закончится, как только они пробудят Дракона-императора. Однако она продолжала бередить разум, словно открытую рану, и боль от незнания была слишком велика, чтобы ее вынести.
В конце концов Рин решила получить ответы от Цзяна.
Задача была непростой. Нужно было застать его в одиночестве. Дацзы постоянно находилась рядом с ним, днем и ночью. Они спали, передвигались и ели вместе. Во время привала они часто сидели, склонив друг к другу головы, и что-то неразборчиво бормотали. Каждый раз, когда Рин пыталась поговорить с Цзяном, появлялась Дацзы.
Нужно было как-то обезвредить Дацзы, всего на несколько часов.
– Можешь достать большую дозу лауданума? – спросила она Катая. – Так, чтобы никто ничего не узнал.
– Зачем? – встревоженно покосился на нее Катай.
– Не для меня, – поспешно заверила она. – Для Гадюки.
На его лице отразилось понимание.
– Ты затеяла опасную игру.
– Мне все равно. Я должна узнать.
Усыпить Дацзы оказалось на удивление просто. Она была бдительной, как хищная птица, но поход истощил ее в той же степени, как и всех остальных. Она нуждалась в отдыхе. Рин осталось только прокрасться в шатер Дацзы и на полминуты прижать смоченное лауданумом полотенце к ее губам, пока она не обмякла. Рин несколько раз щелкнула пальцами около уха Дацзы, убедившись, что та не придет в себя. Дацзы не пошевелилась.
Тогда Рин растолкала Цзяна.
Он очнулся от очередного кошмара. Пот выступил у него на висках, он ворочался во сне, бормоча что-то неразборчиво на смеси мугенского и языка степняков.
Рин ущипнула его за руку, а потом прижала ладонь к его губам. Его глаза открылись.
– Не кричи, – сказала она. – Я просто хочу поговорить. Кивни, если понял.
И словно чудом, его лицо разгладилось, страх в глазах исчез. К громадному облегчению Рин, он кивнул.
Цзян сел. Бледные глаза остановились на вялой фигуре Дацзы. Уголки губ Цзяна приподнялись в улыбке, когда он понял, что сделала Рин.
– Она ведь жива, да?
– Просто спит. – Рин встала и поманила Цзяна из шатра. – Идем наружу.
Он послушно вышел вслед за ней. Оказавшись около устья пещеры, где завывающий ветер помешал бы их подслушать, Рин повернулась к Цзяну и спросила:
– Кто такая Ханелай?
Его лицо побелело.
– Кто такая Ханелай? – яростно повторила Рин.
Она знала по опыту, что просветление Цзяна может длиться пару минут, так что лучше воспользоваться моментом. Весь день они с Катаем пытались определить, о чем спросить первым делом. Это было все равно что исследовать новую территорию в кромешной темноте – они слишком многого не знали.
В конце концов они решили спросить про Ханелай. Именно этим именем, не считая Алтана, Цзян чаще всего называл Рин, когда забывал, кто она. Он постоянно бормотал это имя – во сне или когда погружался в галлюцинации. Это имя явно было связано с болью и страхом. Ханелай соединяла Триумвират со спирцами. Что бы ни скрывал Цзян, Ханелай была ключом ко всему.
И подозрения Рин оправдались. При звуках этого имени Цзян вздрогнул.
– Не делай этого, – сказал он.
– Чего?
– Не заставляй меня вспоминать.
Его глаза по-детски распахнулись в ужасе.
Он не невинная жертва, напомнила себе Рин. Такое же чудовище, как она сама или Дацзы. С улыбкой на лице он зарезал дочь Сорган Ширы и убил половину клана Кетрейдов, даже если и притворяется, что не помнит.
– Ты все равно не забудешь, – сказала Рин. – Что бы ты ни сделал, тебе этого не забыть. Расскажи мне о Ханелай.
– Ты не понимаешь. – Цзян энергично затряс головой. – Чем сильнее ты давишь, тем ближе он подбирается – тот, другой…
– Он все равно вернется, – огрызнулась она. – Ты – лишь оболочка. Иллюзия, которую сотворил, потому что слишком боишься столкнуться с тем, что сделал. Но ты не можешь прятаться вечно, наставник. Если в тебе осталась хоть капля мужества, расскажи мне о ней. Ты должен. Ради нее.
Последние слова она выплюнула с такой страстью, что Цзян съежился. Рин цеплялась за соломинку, бросая фразы наугад – какая его зацепит. Она не знала, что значила для Цзяна Ханелай. Не знала, как он отреагирует. Но, к ее удивлению, это сработало. Цзян не сбежал. Не замкнулся в себе, как часто бывало раньше, когда его глаза становились стеклянными, а разум закрывался. Цзян долго смотрел на нее – не испуганно, не смущенно, а задумчиво.
Впервые за долгое время он действительно напоминал человека, которого Рин знала по Синегарду.
– Ханелай, – протянул он каждый слог, словно вздох. – Это моя ошибка.
– Что случилось? – спросила Рин. – Ты ее убил?
– Я… – Кадык Цзяна дернулся. Слова полились из него, словно он выплевывал яд, который держал под языком. – Я не хотел… Это был не мой выбор. Жига решил за меня, а Дацзы сказала мне, только когда было уже слишком поздно, но я пытался ее предупредить…
– Подожди, – запуталась Рин. – О чем предупредить?
– Я должен был остановить Ханелай. – Он говорил так, словно его никто не слышал. Это уже был не разговор, Цзян обращался не к Рин, а к себе, изливал поток слов, как будто опасался, что больше никогда не сможет их произнести. – Она не должна была ему говорить. Ей нужна была помощь, но она никогда ее не получила бы. Я это знал. Она ушла бы, если бы не дети…
