– Дети? – повторила Рин. Какие дети? О чем это Цзян? История становилась все более запутанной и пугающей. Мысли Рин путались, она пыталась ухватить смысл в рассказе Цзяна, но одно предположение было страшнее другого. – Дети вроде Алтана? Вроде меня?
– Алтан? – прищурился Цзян. – Нет… Нет. Бедный мальчик, он так и не выбрался…
– Не выбрался откуда? – Рин схватила Цзяна за грудки, пытаясь выведать правду, пока она не ускользнула. – Цзян, скажи, кто я?
Но момент был упущен. Цзян уставился на нее пустыми глазами. Человек, который мог дать ответы, пропал.
– Проклятье! – выкрикнула Рин.
Из ее кулака брызнули искры, опалив рубашку Цзяна.
Он отшатнулся.
– Прости, – пропищал он. – Я не могу… Не делай мне больно…
– Ох, только не это!
Рин не могла видеть его слабым как дитя. Ее затошнило от стыда.
Она схватила Цзяна за руку и потащила обратно в шатер. Он молча подчинился и покорно заполз под одеяло, даже не взглянув на лежащую рядом Дацзы.
Перед уходом Рин дала ему выпить чашку лауданума. Сон Цзяна будет мирным и без сновидений. А завтра, если он попытается рассказать кому-либо о случившемся, Рин легко сделает вид, что все его слова – обычная чушь и выдумки.
– Это все, что он сказал? – уже в сотый раз спросил ее Катай. – «Если бы не дети»?
– Это все, что удалось из него вытянуть.
Рин поставила ногу перед собой и подтянулась на склоне. Они шли всего час после рассвета, но она уже так устала, что не знала, как протянет до конца дня. Она так и не смогла поспать, слова Цзяна эхом звучали в голове. В них было не больше смысла, чем когда он впервые их произнес, возникла лишь еще тысяча оставшихся без ответа вопросов.
– Он не сказал, чьи дети, не сказал, откуда они…
– Но это наверняка спирские дети, – сказал Катай. – Какие же еще, если с ними как-то связана Ханелай?
Он уже это говорил. Они все утро утыкались в одну и ту же стену, но уверенно пришли только к одному выводу: Цзян сделал что-то с Ханелай и спирскими детьми, и теперь его терзает чувство вины.
Но что он сделал?
– Это бесполезно, – объявил Катай после паузы. – Слишком много неизвестных. Невозможно сложить цельную историю из догадок. Мы не сумеем вычислить, что произошло двадцать лет назад.
– Если только не расспросим его еще раз, – сказала Рин.
Катай покосился на нее:
– Ты собираешься это повторить?
– Рин! – Прежде чем Рин успела ответить Катаю, в авангард колонны протиснулась Венка с раскрасневшимся лицом. Обычно Венка замыкала строй, присматривая, чтобы никто не отстал. – У нас проблема.
Рин жестом велела солдатам остановиться.
– В чем дело?
– В двух девочках. – У Венки было странное лицо. – Солдаты… Они… В общем, они…
– К ним приставали? – резко спросила Рин.
Она четко объяснила правила поведения. Когда солдаты как-то ночью затащили в угол одну девушку, Рин и Венка кастрировали солдат, засунули отрезанные гениталии им в рот и оставили истекать кровью в грязи. Больше такого не повторялось.
– Дело не в этом, – быстро выговорила Венка. – Но солдаты ополчились против них. Требуют наказать.
Рин нахмурилась:
– За что?
Венка смутилась:
– За надругательство над трупами.
Рин поспешила за Венкой вдоль колонны.
Продравшись сквозь толпу, она увидела труп и узнала в нем бывшего офицера из армии наместника провинции Обезьяна. Его тело распласталось на снегу, руки и ноги были раскинуты в сторону, словно его собирались расчленить. С груди и живота были выдраны куски плоти, будто тело покусал медведь.
И тут Рин заметила девушек. Они стояли на коленях, со связанными за спиной руками. Их ладони были в крови. Губы и подбородки тоже.
Когда Рин поняла, что произошло, ее чуть не вырвало.
– Их нужно сжечь! – рявкнул солдат, тоже из армии Гужубая. Он стоял над той девушкой, что повыше, и держал руку на мече, в готовности немедленно ее обезглавить.
– Это они его убили? – быстро спросила Рин.
– Он уже был мертв, – вскинула голову высокая девушка, ее глаза вызывающе сверкнули. – Он был болен и умер, мы не…
– Заткнись, шлюха. – Солдат пнул ее ботинком по спине.
Девушка закрыла рот, а ее глаза округлились от боли, но она не захныкала.
– Развяжите их, – приказала Рин.
Солдаты не сдвинулись с места.
– Это что, по-вашему, суд? – повысила голос Рин, пытаясь взять тот же тон, как тогда, в пещере. – Здесь я вершу суд, а не вы. Развяжите их и оставьте в покое.
Солдаты угрюмо повиновались и снова встали в колонну. Рин присела перед девушками. Сначала она их не узнала, но теперь вспомнила, что они вступили в армию в Улье – белокожая хорошенькая бродяжка и ее застенчивая, веснушчатая сестра. Их лица осунулись и побледнели, но Рин все равно узнала этот суровый взгляд.
– Пипацзы? – наконец-то вспоминала она имя. – Цзюто?
Они не подали вида, что услышали. Пипацзы погладила Цзюто по руке, тихим шепотом успокаивая рыдающую сестру.
– Вы его съели, – сказала Рин, не зная, что еще сказать.
Это было так странно, так неожиданно. Она не знала, что делать дальше.
– Я же сказала – он уже был мертв. – Если Пипацзы и испугалась, ей прекрасно удалось это скрыть. – Когда мы его обнаружили, он не дышал.
Сидевшая рядом с ней Цзюто принялась грызть ногти.
Рин ошарашенно уставилась на них.
– Так нельзя. Это не… Это же преступление. Отвратительно.
– Это еда.
Пипацзы устало посмотрела на нее – такой бессмысленный и угрюмый взгляд бывает только от голода. «Ну давай, – говорили ее глаза. – Убей меня. Я даже не почувствую».
И тут Рин заметила, что труп не так уж зверски поврежден, как показалось сначала. Такую видимость создавал кровавый снег вокруг. Девушки сделали лишь два аккуратных разреза. Один над сердцем, а другой над печенью. Они вытащили только два органа, а значит, уже пробовали человеческое мясо. Явно имели кое-какой опыт, но застукали их впервые.
Но как с ними поступить? Обречь их на голод? Она не могла заставить их ограничиться скудным пайком. Его было явно недостаточно, чтобы продержаться. Рин хватало еды только потому, что она была генералом, спиркой, единственным человеком в армии, которому не позволят голодать. А до Пипацзы и Цзюто никому нет дела, они даже не солдаты. Ими можно пожертвовать.
Можно ли наказать девушек лишь за то, что хотели выжить?
– Возьмите все, что собирались, и сложите в мешок, – наконец сказала она. Рин не могла поверить, что произносит эти слова, но в тот момент ничего более подходящего в голову не пришло. – Заверните так, чтобы не стекала кровь. И ешьте, только когда никто не видит. Если вас снова на этом поймают, я не смогу вам помочь. Понятно?
Пипацзы слизнула кровь с нижней губы.
– Вам понятно? – повторила Рин.
– Как скажешь, – пробормотала Пипацзы и кивнула сестре.
Обе молча опустились на колени рядом с телом и продолжили извлекать органы.
Не только Пипацзы и Цзюто начали есть человечину. Просто они были первыми. Чем дольше длился поход, тем очевиднее становилось, что запасов провизии не хватит. Армия питалась соленой рыбой маяу и чашкой рисовой похлебки в день. Еду добывали, где только можно. Некоторые солдаты даже жевали древесную кору, чтобы заглушить приступы голода, но на такой высоте растений было мало, не говоря уже о животных.
Так что Рин не удивилась, когда пошли слухи о каннибализме – обычно ели жертв мороза и голода, расчленяли их, жарили или брали с собой в дорогу.
– Лучше ничего не говори, – посоветовал Катай. – Если ты разрешишь им, то вселишь в них ужас. Если запретишь, они не подчинятся. Лучше промолчи, как будто ничего не знаешь.
Рин не видела другого выхода. Она знала, что это будет трудный поход, но с каждым днем будущее казалось все более мрачным. Моральный дух, такой крепкий в начале пути, начал таять. Солдаты шептались и жаловались, говорили, что Рин сама не знает, куда идет. Училась в Синегарде, а не может найти нужный проход в проклятых горах. Ведет их на смерть. Расшаталась дисциплина. Солдаты делали вид, что не слышат ее приказы, и не выполняли их. По утрам требовался почти час, чтобы разбудить всех и отправиться в путь. Сначала появились отдельные дезертиры, потом солдаты сбегали десятками.
