[1] Здесь и далее Бессонов П., «Детские песни», 1868 г. Была на Руси традиция петь детям такие вот «смертные» колыбельные. Фольклористами записано их огромное количество.
Глава 44
О способах и путях решения проблем
Когорты с легионерами, были равномерно расставлены по всему войску северян.
О некоторых особенностях фэнтезийной тактики
За дверью обнаружился коридор. Но стоило подумать, что это не то, чего Ульяна ожидала, как стены раздвинулись. И вытянулись, выталкивая из себя изящные колонны. Такие Ульяна видела в кино, кажется. Потолок выгнулся аркой и на нём проступили цветные картинки.
— Это… это что?
Это мир, который она видит теперь? Точно. Её мир стал больше. И светлее. И ещё в нём не пусто. Вот Василий. И здесь он человек, а не демон. Только не в костюме, а в римском хитоне. Белое на белом отлично смотрится, если так…
Ляля. С русалочьим хвостом. Но это воображение шалит. А ещё, как и положено русалке, она полуголая, но с фатой, которой Ляля стыдливо прикрывает грудь.
Кошко-шпиц чудовищных размеров, окруженный стаей волков. И волки, рассевшись кружком, внимательно слушают вожака.
А чуть дальше бледнокожий упырь широко распахнул края чёрного плаща.
— Как эксгибиционист какой-то, — Ульяна поморщилась. Вот неужели у неё в голове такой бред? Бабушка похожа на дерево, растопырила узловатые ветки-руки… и сплелась с другим деревом, которое было огромным, оно распустило ветви по всему потолку-куполу. И там, в этих ветвях, скрывались другие люди.
Те, кого Ульяна пока не знала. Но ей нужны были не они.
Данила.
Он тоже был. Он лежал огненным фениксом, в котором почти не осталось огня. И Ульяна точно знала, когда последняя искра догорит, феникс обратится прахом.
— Нет, — она приняла решение и протянула руку, пытаясь добраться до картинки. — Нет, я не позволю.
И пальцы выхватили из воздуха струну чужой жизни. Такую тонкую, звонкую, натянутую до предела, чуть надави и не выдержит, лопнет, откликнувшись тихим звоном.
Но… нет.
Ульяна не позволит. Теперь она видит. Нити в том числе и их безумно много. Судьбы? Мира? Какая ей разница, главное, она нашла правильную. И теперь всё изменит. Пальцы скользят, осторожно, чтобы не оборвать, до первого узелка, перебирая минуты прошлого. И… если так? чуть в сторону?
Или перевязать. Немного изменить реальность?
Ульяна ведь может. Она видит, где поправить. И вот Данила выпускает радугу. И смеется, делает шаг назад, чтобы споткнуться. Он нелепо взмахивает руками и начинает заваливаться на спину.
И вспыхивает огонь.
И пуля, которая пролетает, почти касаясь его, во мгновенье ока обращается в пепел. А выстрел в ночи звучит запоздало…
Отличный вариант.
Или… нет? Что тогда будет с самой Ульяной? Узел готов рассыпаться, однако она медлит. Если Данилу не ранят, то… то она не решится сделать шаг навстречу источнику. Не попадёт сюда.
И не поймёт того, что поняла про себя. И не станет тем, кем стала.
Василий не превратиться в настоящего демона. А источник снова замрёт на грани. Теперь Ульяна видела не только прошлое, но и возможное будущее.
И настоящее.
Оказывается, можно столько всего увидеть, если коснуться нитей, которые связаны с её собственной.
…вот небо, в котором кружат огромные птицы, то ли гуси, то ли лебеди. И кажется, на спине вожака лежит мальчишка. Как только не падает? Чудом.
Или магией.
Или правильнее волшбой, потому что не вся магия — волшба. И не всякая волшба — магия. Это Ульяна тоже теперь знала. Здесь.
Куда они летят?
Куда-то на изнанку мира? Или это просто тоже часть его, которая продолжается в другое пространство. Есть же теория многомерности? Вот пусть будет ещё одним измерением. И там, в этом измерении, преграждая путь, течёт огненная река, несёт воды свои, облизывая пламенными языками каменные опоры мостов.
А дальше — забор.
И как в сказке страшной — черепа на заборе. А за забором — терем высокий, на ступеньках которого сидит бледная девчушка в драных джинсовых шортах. Одной рукой она держит за шкирку огромного кота, небось, иные рыси поменьше бывают, а другой водит по угольно-чёрной шерсти его щёткой, приговаривая:
— Потерпи, Бандит, потерпи, родимый… скоро станешь красивым, гладким…
И кот делает вид, что терпит, но сам блаженно щурит жёлтые глаза.
— Алён, — из дому вышел мужчина. — Не мучай животину.
— Мра, — сказал кот, нервно дёрнувши хвостом. Мол, кто тебя просит вмешиваться в чужие межличностные отношения.
И Ульяна тихонько засмеялась.
Да.
Она видит.
И ещё видит место, откуда улетели гуси-лебеди. И что место это заволокло туманом изнутри, а снаружи, осторожно пока ещё, но всё одно с решительностью подбираются к забору плети колючей ежевики. И вот уже дрожащие зеленые листочки касаются бетона.
Робко.
А потом смелее.
Коричневый корень обшаривает фундамент, выискивая малейшую трещину. И находит. И впивается. Ульяна слышит даже треск, с которым поддаётся бетон. Корень не один. Лес тянется к забору, готовый перебраться на ту его сторону, потому что то дурное, что было, исчезло.
А память осталась.
И лес желал бы стереть это место, ставшее вещественным воплощением памяти. Разве Ульяна может отказать ему? Как и тому, кто прячется в тенях. Уже не человек, но всё одно у него получилось сохранить обличье.
И не только его?
Он стоит, опираясь на резной посох, и у ног его свернулись чёрные гадюки, а на голове, на бархатной шапке, устроился чёрный ворон.
— Доброго дня, государыня ведьма, — это существо кланяется, и ворон, чудом удерживаясь на макушке, раскрывает крылья, отвечая протяжным сиплым:
— Ка-а-ар!
Их тоже… нет, они не исчезнут, если Ульяна исправит нить Данилы. Но уснут? Не сейчас, а позже, когда она не решится на встречу с источником. А она ведь не решится. Она, та, прошлая, совсем не верила себе.
В себя.
И оттягивала бы эту встречу всеми немыслимыми способами, пока источник не уснул бы, утянув бы её с собой. Она бы решила, что это проклятье. И вряд ли поняла бы хоть что-то. То, что поняла здесь. Тогда… как? Позволить Даниле умереть?
В тумане видно плохо. Но там дядя Женя, совсем не похожий на себя прежнего. И люди. Много людей… одни обступили других, и Ульяне интересно. Но женщина с узким бледным лицом ловит её взгляд и качает головой, мол, не надо тебе тут быть.
Возможно.
И Ульяна отступает.
Краем глаза она видит и машину, что летит по опустевшей трассе. Спешит туда, где ещё держится под тяжестью дикого винограда забор. Плети уже заволокли всю стену, спеша подняться выше, на смотровые площадки.
Но… как тогда быть?
Думать.
Если не исправлять судьбу, то… проклятье! Просто силой воли приказать жить? Ульяна держала ниточку. И наклонившись, подула на неё, пытаясь сделать так, чтобы крупицы силы прилипли. Ну же…
Кажется, ничего не изменилось.
Она потянулась к источнику, зачерпнув из него столько силы, сколько сумела, а потом направила всё Даниле. И феникс-огонёк вспыхнул было, но ненадолго. Свет его будто в чёрную дыру уходил.
Ульяна попыталась было приказать ей затянуться. Но не вышло.
А если…
Совет! Ей нужен совет. Она ничего не знает о силе! То есть о мире знает. И о том, что может этот мир менять, тоже знает. Но почему получается глобально перекроить прошлое, но не выходит залечить одну-единственную рану? Почему её великая сила, как и сила источника, бессильны? И что она вообще тогда может? И о способностях. А они есть, только толку, если пользоваться не умеешь.
И спросить…
Стоп.
Её ведь увидел или почуял Леший. И та, бледная, как смерть, девица… и значит, другие могут. Бабушка?
Она стояла во воротах, словно спеша заступить дорогу чему-то… кому-то.
Источнику? Она не верит, что Ульяна справится? И поэтому заранее готова к выбросу силы? Принять эту силу? Забрать?
