И нет, не война выбрала её! Она выбрала войну. Они так все говорят. Они всегда вам врут.
У меня выбора не было, и я вам не вру, — я родился в войне. Бежал от войны. Но вот убежал ли?
Её слова обрушились на меня словно сотня авиабомб, сброшенных на мирный город. Каждая буква — взрыв, швыряющий острые как бритва осколки во всё живое.
Паразит…
Червяк…
Её доспех являл само олицетворение подарка войны — кровавые латы облегали женское тело так плотно и так красиво, что даже глубокие трещины, грубые края и мерзкое шуршание пластин во время ходьбы не могли скрыть от наших глаз её природную красоту. Когда она содрала с лица маску, никто не усомнился в её красоте.
Красота спасёт мир, слова его уничтожат.
Её слова породили внутри меня боль. Сильную, жгучую, заставляющую сомневаться во всём и во всех. Это такая боль, из-за которой ты постоянно оборачиваешься. Догоняющие тебя шаги сводят с ума. И тебе ничего не остаётся, как заглушить их.
Боль полностью не утихнет, пока целиком не уйдёт тревога. Надо избавиться от тревоги… надо уничтожить источник! Убить его!
Червяк…
Никто не смеет тыкать в меня пальцем и называть ничтожной сукой, а тем более отродьем!
Удивительно, но впервые в жизни в своих ладонях я ощутил жизнь. Я ощутил власть над ней. Чужое сердце бешено колотилось, прогоняя через напуганное тело литры крови с сумасшедшей скоростью. Через крохотные капли, выступившие на разодранной коже моими грубыми пальцами, я сумел вклиниться в безумный поток багровой реки.
Безграничная власть над человеческой жизнью. Вся химия организма сосредоточена на кончиках моих пальцев. А ведь я могу вобрать в себя всё это… зачем ему так много крови? Он глуп. Он слаб! Он всё просрёт! Драгоценная кровь будет пролита на грязную землю и размыта дождём. Непростительная расточительность.
Червяк… отпусти…
Мне сложно дышать. Кровь обеднела кислородом. Сжимать чью-то глотку уже не кажется таким лёгким занятием.
— Червяк! Блять, успокойся, нахуй! Отпусти его…
Знакомый голос… Дрюня…
Я, вроде, моргнул и на моё тело вылилась лава боли. Густым потоком она растекалась от левого бока и быстро дошла до рук и шее. Боль стала невыносимой. И я закричал. Заорал так громко, что перед глазами начали вырисовываться черты мужского лица. Кожа ощутила тепло. Я начал ощущать самого себя.
Так любопытно. Физическая боль смогла оттеснить эмоциональную в сторонку, смахнув с глаз пелену бессознательности. Кто я? Кто…
Посиневшее лицо корчилось у моего носа в болезненной агонии. Мужчина хрипел, на губах пенились слюни. В принципе его жалкий вид не был испорчен уродливой гримасой, он и так выглядел мерзким. Явственно ощущалась тяжёлая вонь гниющей пищи из разинутой пасти.
— Червяк! — завопил Дрюня прям на ухо, — отпусти ты его!
Мой рот был уже открыт, когда мне захотелось хоть что-то произнести в своё оправдание. Но слова застряли в глотке и превратились в тонкую струйку воздуха, стравливающаяся из меня мерзким хрипом. Я не могу сделать вдох… Меня душат… Чужие пальцы сжимались на моей шее всё сильнее и сильнее.
Ну! Кто первый сдохнет в этой битве удушья? Свои пальцы сжать сильнее я не могу, не хватит сил, но и отпускать не собираюсь, пока этот ублюдок не откусит свой язык и не захлебнётся кровью!
Меня вдруг накрыла волна глухого топота. Вокруг сгустились тени. Поднялся шум.
— Стража! –взорвалась мужская глотка. — На Хейна напали!
— Червяк, отпусти его, или сейчас тут будет полный пиздец!
Мои запястья кто-то крепко сжал.
— Андрей, — побулькало над головой, — давай я отрублю ей руки, и дело с концом!
— Не смей! — завопил Дрюня, спасая мои руки. — Тяни на себя, и не бойся их сломать. Разрешаю.
— Как скажешь…
Он не успел договорить, как на мои запястья словно наехал трактор. Кости захрустели, ладони объяло пламенем невыносимой боли. На кончиках своих пальцев я уже не чувствовал людской кожи. Ушло ощущение чужой крови. Да и вообще я прекратил ощущать свои пальцы!
— Тяни на себя, — кричит Дрюня, — сильнее, не жалей костей!
— Доспех крепкий, не сломить, только запястья поддались.
— Ломай пальцы!
Видимо, мои пальцы начали быстро выламывать. Раздался жуткий хруст костей.
Мне хотелось взвыть от боли, но до моих ушей долетал собачий лай полный тревоги. Еще этого не хватало. Кара. Она лаяла на всех. Хотела кинуться как на Дрюню, так и помочь прибить ублюдка. Мне стоило не малых усилий шепнуть ей, чтобы она успокоилась. Чтобы прекратила гавкать. Сидеть, девочка! Сидеть!
«Как знаешь. Разбирайся сам со своими тараканами в голове.»
Я отвлёкся.
А у них получилось меня отодрать. Вдвоём они сломали мне пальцы и оторвали от ублюдка, которого я почти прикончил. Когда Дрюня с еще одним «труперсом» прижали меня к полу своими телами, мне на глаза попался человек в дорогих одеяниях. Он валялся на полу, кашлял и задыхался. Рядом с ним присел мужчина на колено и попытался залить тому в глотку что-то из глиняной кружки. Глоток кислой браги обернулся кашлем, а затем облаком из миллиона крохотных капель, осевших на пол рядом с его ногами. Мужчина снова закашлял, практически задыхаясь.
— Червяк! — кричит Дрюня на ухо. — Какого хрена? Какого хрена ты на него накинулся? Он бы тебя и пальцем не тронул!
После этих слов в боку ощутимо кольнуло. Мои руки по-прежнему сжимали тески, а тело словно прилипло к полу. Все мои просьбы отпустить меня были заглушены топотом ботинок.
В гостиный зал через входную дверь вбежали пятеро солдат в черных плащах, блестящих от дождя.
— По нашу душу, — буркнул Дрюня.
Воины встали вокруг задыхающегося на полу мужчины. Их лица исказил испуг, стоило им понять, кто валяется у их ног. Почти все вояки вынули мечи, а когда острые кончики лезвий уставились на нас, в хату вломилось пару «труперсов». Все, кто мог, обнажили мечи. Раздался звон металла, а с улицы донёсся настораживающий шум. Походу дела, назревала потасовка.
— Всем успокоиться! — взревел Колег.
Это он сидел возле мужчины.
Колег встал на ноги и вскинул руки в разные стороны, словно отгораживал нас от них.
— Всем успокоится, — сказал он, окинув всех взглядом. — Произошло недоразумение!
— Что с Хейном? — спросил один из воинов, осматривая кашляющего у его ног мужчину.
— Он жив, можете не беспокоиться, — спокойно ответил Колег. — У Хейна белая горячка, накинулся с ножом на нашу гостью. Недостойное поведение, за что и поплатился.
Воцарилось молчание, нарушаемое треском угля, мужским хрипом и моим натужным сопением.
— Уберите мечи, — раздался голос Дрюни.
Одним глазком я наблюдал за тем, как закованные в гнойный доспех воины послушно убирали свои стальные мечи в ножны, свисающие с кожаных поясов. Местная стража продолжала целиться в них своими мечами с тенью ужаса в глазах, но мне было ясно, что если начнётся серьёзная заварушка — этим бедным людям ничего не поможет.
Моя бочина снова отдала болью, словно в ней застряла ржавая арматурина, и какой-то мудак её крутит из стороны в сторону, с жуткой улыбкой на лице.
— А теперь выйдите, — добавил Дрюня, — всё под контролем.
«Труперсы» послушно покинули дом. Потихоньку шум на улице начал утихать, но искра страха и недоверия продолжала тлеть. Не хватало слабого ветерка.
Колег уставился на стражу.
— Отведите Хейна домой, пусть проспится. Утром я буду с ним говорить.
— А что с ними? — спросил один из стражников, кивнув в нашу сторону.
— Они мои гости, угрозы моей жизни нет. Вы свободны.
Угрожающий лязг металла смолк, когда все мечи спрятались в ножнах. Подняв с пола бормочущего Хейна, воины взяли его под подмышки и уволокли прочь из хаты. Дверь никто за собой не запер, Колег вышел на встречу врывающемуся сквозь дверной проём дождю и ветру, схватился за рукоять и запер дверь.
— Отпусти его, — произнёс Колег у меня над головой.
Мои руки освободили от «оков». Мне по-прежнему было сложно дышать, я задыхался. Но тому виной не был Дрюня. Даже когда он слез с моей спины, моё дыхание осталось прерывистым, с хрипотцой.
