– В тенях? Среди ночи? Засада?
Мавка отрицательно качала головой на каждое предположение, и водопады золотистых волос качались в такт. Он почувствовал, как земля расползается под ногами.
– Тогда что? Я не пойму! Скажи хоть слово...
Но земля растаяла и Чернововк бултыхнулся в пропасть, сквозь темноту, глядевшую на него сотней незримых глаз, летел бог знает сколько, аромат мальчишки исчез, и он проснулся, подскочив на собственной кровати в каюте.
Ни разу Северин не видел мавку во сне. Что-нибудь изменилось? Как она смогла позвать его в Потусторонний мир? И о чем пыталась предупредить, когда за все годы смертельных опасностей до сих пор ни разу не приходила к нему?
Глава девятая
В багряной пустоши он плыл стремительным, пустым, невесомым. Никаких горизонтов, никаких границ. Свобода, всеобъемлющая и бесконечная. Размеренные удары сердца похожи на удары звонниц, предупреждающих о враждебном нашествии, поодаль долетает крик испуганного люда, который спешно убегает, но поздно — ад настал, враг уже здесь, колокола бьют над мертвыми телами, пылают багряные в грязи неуязвимый, покрытый мехом и кровью, рычание с глотки встряхивает мир до самых скрижалей, небом расползаются трещины...
Слышишь меня?
– Да.
Так слушай внимательно, Филипп. Ты башен, всегда был башен... Я надеялся, ты все поймешь сам, но упорная решимость отрицать меня и что-либо перечеркивать мое существование не позволяла тебе взглянуть на вещи чистым взглядом.
— Что мне было увидеть?
Я родился с тобой, Филипп. Вырос вместе с тобой. Когда ты замирал в постели во время отцовских ссор, когда плакал на похоронах матери, когда ненавидел папу в застенках темного погреба, когда наслаждался жаром от пожара отвратительного дома, когда бежал в степь, когда скитался без родителей, когда получил бронзу. незримая сила. Ты мог и дальше жить, не догадываясь о моем существовании, но кровавая сделка давала мне голос. Я это ты, Филипп.
— Ты врешь... Зверь всегда лжет.
Всегда зовешь меня Зверем, а я только воплощаю другую сторону тебя самого. Сторона, которой ты избегаешь, Филипп, закрываешь глаза, отрицаешь, убегаешь, ведь это легче, чем признать правду. Довольно низменно сбрасывать все на меня, не считаешь?
— Не желаю слушать лживые речи.
Придется! Ты больше не спрячешься в раковине отказов. Слушай, Филипп! Я не постороннее существо, не поселившийся в твоей голове демон. Я часть тебя, и всегда ею был! Хочешь ты этого или нет...
– Не верю!
Упорно не желаешь соглашаться, ведь представил себя несчастным рыцарем в сияющих одеждах! Страдающий защитник слабых и отверженных. Ты так боишься разрушить свой образ... Сколько крови ты пролил за последние месяцы, рыцарь?
— Крови было бы гораздо меньше, если бы ты не вмешивался.
Таково твое оправдание? Я вмешивался, когда речь шла о твоей жизни. Наша жизнь! Я не позволю отнять его.
— А я не желаю приходить в себя в крови убитых.
Ты не дождешься сострадания от меня. Кровь – твой сознательный выбор. Ты знал, на какую тропу ступил в ночь серебряной скобы! Так неси это проклятие достойно. И признай наконец свою природу. Нашу природу!
– Я не приму тебя.
Что ж, я был о тебе лучшего мнения, Филипп... Зря ты прочитал столько книг, потому что мудрости от них не набрался. Ты не понял, что я не враг. Наше слияние – только вопрос времени. Слышишь кровь в этой клепсидре?
– Я выстрелю себе в висок.
Ошибаешься. Не позволю.
– Как ты меня остановишь?
Ты позвал меня. Просил о помощи. Принял. И теперь я имею власть больше, чем когда-либо. Позвольте, Филипп: теперь я остановлю тебя, когда пожелаю. И увлеку тебя, когда пожелаю.
В дверь постучали. Рабочих он свел утром, так это или сердюки, или...
Это тот подонок.
— Это я, Варган, — послышался голос Олексы Воропая.
Филипп снял замок и открыл. Характерники пожали руки.
– Странно видеть тебя без косы, – дыхание Алексеи перехватило от тяжелого воздуха.
— Третьи сутки лежат. Начали пахнуть, – объяснил Филипп. – Но ты должен их увидеть. Я не желаю, чтобы у Ордена были основания подозревать меня.
Воропай несколько секунд привыкал к смраду, а затем двинулся между тел, покрытых тканью, пропитанной кровью.
Когда Филипп очнулся в остатках волчьего меха, выбеленный зал превратился в место бойни. Остаток дня он убирал: складывал мертвых рядами, запихивал выпотрошенные внутренности в тела, сбрасывал их оружие на груду, шарил карманами, оттирал кровь с пола и стен, нарезал оставленную строителями плотную ткань и покрывал ею покойников. Делал все без эмоций, а когда кончил — вернулся голос Зверя. Боны ссорились, забыв о голоде, сне и времени.
Олефир зажег несколько подсвечников, принесенных от амвона. Накрытые тела в мерцании церковных свечей походили на панихиду по жертвам чумы.
– Бил по артериям на ногах?
Олекса подходил к каждому, отбрасывал ткань и внимательно рассматривал покойника.
– Преимущественно. Это быстро и эффективно, – ответил Филипп.
И никаких подозрений.
– Я тоже не люблю перегрызать глотки, – согласился Олекса.
Врет. Видишь, как облизывает губы при взгляде на кровь? Зверь живет в каждом.
— Распоренные животы, откушенные пальцы, обезображенные лица, — продолжал Воропай. — Знаешь, как у нас в горах отвечают на вопрос «какой зверь в лесу самый страшный»?
– Человек.
Так говорили не только в Карпатах, но и в таврических полях.
— Итак, двенадцать нападающих, — Олекса закончил осмотр. — И трое монахов, так понимаю, здешних.
— Сначала они заперлись в каморке, а потом стали стрелять мне в спину, за что погибли.
На самом деле они просто закрылись в чулане, Филиппе.
- Пятнадцать против одного. Куча оружия, еще и с посеребрением, — Олекса копнул ногой кипы сабель, булав, ножей, пистолов и ружей. — А ты жив и невредим, как сам Мамай.
Воропай задумчиво осмотрел его. Олефир в ответ сбросил одежду и показал свежие ранения.
- Четыре шара, три удара.
Я вдыхаю в это тело силу и здоровье.
- Царапины. Бывало и хуже, — Олекса пожевал губы и буднично спросил: — Как твой Зверь?
Ради этого вопроса он и прибыл.
— В какой-то момент пытался вырваться, но я овладел. Ждал тебя, чтобы доказать это.
Я уже говорил, что ты мастерски умеешь врать? Прямо в глаза.
— Судя по виду тел... Не разорваны ради еды или развлечения, — Воропай кивнул. — Хорошо, что ты смог овладеть им, брат. Твоя выдержка искренне восхищает меня.
– Спасибо.
- Пятнадцать! – Олекса покачал головой. — Ни один сером на моей памяти не выживал при таких обстоятельствах. Разве что назначенцы... А ты еще победил! Я бы не выстоял против всего отряда.
Конечно, не выстоял бы.
– На самом деле они были неопытными бойцами, – сказал Филипп. — Действовали несогласованно, паниковали, мешали друг другу. Я постоянно двигался и прятался за колоннами. А еще несколько лошадей ворвались внутрь и смешали их ряды.
— Лошадей жалко. Они недалеко?
— Лежат за церковью, ждут твоей проверки.
Воропай кивнул и прошел мимо стен, иногда касаясь пальцем красных росчерков.
— Дыры от пуль, потеки крови... Придется все перекрасить. – Олекса вернулся к Филиппу. — Вот какого черта ты здесь забыл, Варган? Хозяин приказал залечь на дно, ты должен был бежать где-нибудь вблизи Кодака! Знаешь, как он свирепствует при нарушении приказов?
– Знаю, – кивнул Филипп. — Но я случайно услышал об одном писаке...
Он коротко пересказал последние события, немного сменив места.
— Хорошо, что ты наткнулся на след, — признал Олекса. — Но почему было не передать эти сведения мне или есаули? Зачем рисковать? Ту статью с твоей грязью до сих пор не забыли!
Согласись с ним. Этот болван клюнет.
– Признаю ошибку, брат, – кивнул Филипп. — Наверное, я слишком долго гонялся за призраками и не смог удержаться, наткнувшись на настоящий след... Я поступил безрассудно. Оправдание есть разве одно: если бы поехал кто-то другой, то на этом полу лежало бы его мертвое тело.
