– Ну и как будем воевать? – спросил он.
– Я не знаю, – честно ответил я, пожав плечами. – Сперва перегруппируемся и отойдем в лагерь. Там узнаем свежие данные. И тогда уже какой‑нибудь план выдумаем. Пошли дальше, наше дело пока – ящики таскать.
Собрались и двинули. Что‑то я расклеился на самом деле, а нужно бегом‑бегом. Время до утра не резиновое, а к тому времени тут должно только пепелище остаться, и ничего больше.
Так постепенно, примерно за полчаса, разобрались с остатками оружия и минами, которые тоже оказались упакованы в ящики. Закончили, короче говоря. Теперь у нас оружия было достаточно для того, чтобы целый полк вооружить. Преувеличиваю, конечно, но ненамного. Другое дело, что людей вот только нет. И это проблема.
К тому времени и гражданские успели закончить погрузку. Расселись по машинам: кто‑то в кузов «Урала», кто‑то в «буханку» и другие тачки. И команда моих боевых товарищей собралась чуть в стороне вместе с Мустафой. Они что‑то обсуждали вполголоса, а над селом повисла тишина. Было слышно как сверчки поют. Или кузнечики? Черт их знает.
– Пошли, – сказал я Роджеру, и мы двинулись к остальным.
Подошли, и на меня тут же уставились пять пар глаз. Они ждали моей команды, думали, что сейчас я скажу им, что делать дальше. Что ж.
– Все готово, Край, – проговорил Мустафа. – Никого в деревне не осталось. Так что мы в общем‑то можем ехать.
Я прикинул. Они умудрились разместить всех местных в трех машинах. И водители у них были свои, в деревне даже нашелся кто‑то из мужиков, кто умеет грузовики водить. Но отправлять людей без сопровождения все равно нельзя. Даже если берег остался таким же безжизненным, как и был в наш прошлый визит, разное может случиться.
– Ильяс, ты остаешься, – приказал я. – Остальные – езжайте. Потом возвращайтесь, встречаемся в лагере, вы сами знаете, где. Машины можете оставить, кроме «Урала», он нам еще пригодится.
– Хорошо, – почему‑то за всех кивнул Иван.
– Край… – вдруг обратился ко мне бывший сельский администратор. – А нельзя деревню оставить? Может быть, мы еще вернемся сюда, получится?
– Нельзя, – я покачал головой. – Давайте так, валите быстрее, потому что мы потом жечь начнем. А если это местные увидят, то охи‑вздохи начнутся. Так что давайте, по машинам.
– Но…
– Езжайте, я сказал, – грубо прервал я татарина. – Чтобы через десять минут, блядь, за горизонтом скрылись, и я вас больше не видел. По дороге увидишь, что они с другим селом, которое им подчиниться отказалось, сделали. И если мы помедлим, то тут то же самое будет. Грузитесь давайте уже.
Он вздохнул, и двинулся в машину – в тот самый «Урал», вместе с Алией. Они, кстати, при оружии были, прихватили с трупов. А через пять минут колонна из четырех машин уже поехала на юг по дороге, чтобы потом повернуть на запад и отправиться в сторону Севастополя.
Мы остались втроем. Я, Ильяс и Роджер. При этом татарин переглянулся с американцем, а потом с опаской посмотрел на меня. Он тоже видел.
– Вы начинайте жечь, – сказал я. – Я пока домой заеду, потом присоединюсь.
Уселся в УАЗ, тот самый, раздолбанный, на котором мы гоняли за КамАЗами, завел. Услышал сзади мычание, повернулся. Ага, Фред уже пришел в себя, глазами вертит, смотрит на меня. Связан он по рукам и ногам, причем, вполне себе профессионально, рот ему Роджер заткнул тряпкой, а сверху еще и несколько мотков сантехнической армированной клейкой ленты намотал. Так что говорить в таком виде у него точно не получится.
– Да помолчи ты пока, – проговорил я ему, посмотрев в мутные после пьянки, но удивительно широкие, с пятирублевые монеты, глаза. – Побереги силы. По потом еще с тобой пообщаемся.
Врубил первую передачу, медленно тронулся с места, и на скорости километров в двадцать поехал по деревне. Мы планировали на двух машинах уезжать, втроем – на этом «козлике», да КамАЗе, который Роджер поведет. Втроем, остальные‑то все должны свалить.
Но только когда закончим с остальным. А мне…
Мне надо забрать тело Лики. Оставлять его тут я не намерен. Предам земле сам, как положено.
Повернул, проехал немного, остановился у дома, который уже привык считать своим, заглушил двигатель.
Фред снова замычал. Я вдруг почувствовал злость. Это ведь он на самом деле виноват, что не смог удержать в узде своих подчиненных. Если бы этот мудак не бухал бы, заперевшись у себя в комнате, и не жалел себя, то ничего этого не случилось бы.
Нет, все равно бы произошло. Но только был бы штурм по всем правилам, а Лика осталась бы цела.
Мне резко захотелось вытащить его из машины, а потом долго пинать ногами. Изо всех сил, так, чтобы в кровь, в мясо, превратить его рожу в кровавое месиво, заставить его блевать собственными кишками. Удержаться, честно говоря, было тяжело.
Он поймал мой взгляд через зеркало заднего вида и снова замычал.
– Помолчи ты уже, блядь, ты заебал, блядь! – заорал я.
Повернулся и ударом ладони по лицу заставил затихнуть. На щеке остался красный отпечаток, голова его мотнулась в сторону, он зажмурился в ожидании следующего удара, но я только посмотрел на него и выдохнул:
– Успеем еще наговориться.
Открыл дверь и выпрыгнул наружу, на землю. Двинулся в сторону дома, калитка и двери которого так же были открыты, вошел, прошел в комнату, чувствуя, как воздух пахнет железом. И снова увидел Лику.
Кровь уже успела остановиться и свернуться, на платье были отпечатки моих ладоней, после того, как я пытался зажать ее рану, еще несколько – напротив сердца, когда я проводил реанимацию. Без толку. На указательном пальце правой руки – простой ободок из белого золота.
Я выдохнул, огляделся. Не хочу, чтобы ее видели в таком виде. Нужно завернуть в какую‑нибудь простынь, погрузить в багажник. А уже потом спокойно похороню, в одиночестве. Это мне нужно пережить самому, без чьей‑либо помощи.
За спиной послышались шаги, я резко повернулся, вскидывая автомат, и поймал в прицел лицо Наташи. Чего? А это что тут делает?
– А почему ты с остальными не уехала? – спросил я.
И вдруг понял, что растерялся. Я не давал девчонке никаких указаний по этому поводу, вообще не возвращался домой, но думал, что это само собой разумеется – если гражданские уезжают, то и она должна тоже.
– А почему я должна с ними уехать? – с каким‑то вызовом ответила она.
Выглядела она удивительно взрослой для своего возраста. Ей ведь только одиннадцать исполнилось. Сверстницы ее должны обсуждать мальчиков, маечки, аниме, ну и ложиться спать после того, как посмотрели «Спокойной ночи, малыши» по телевизору. Была бы она постарше года на три, я бы наоборот сказал, что она должна по веревке из простыней убегать к мальчикам, когда родители уже спят.
– Так… – пробормотал я.
Растерялся. Честно говоря, не ожидал такого.
– Ты меня в очередной раз сплавить хочешь? – спросила она.
– Чего? – не понял я.
– Того, – она говорила жестко, с бескомпромиссностью, характерной только для подростков. – Я спрашиваю: ты меня опять хочешь сплавить к кому‑то?
– В смысле? – ситуация была такой, что я совершенно не догонял, что происходит.
– Ты пообещал моей маме, что проследишь за мной, – продолжила она. – Но сперва обо мне заботилась Яна. Теперь она мертва. Потом ты бегал и воевал с этими бандитами, а за мной следила Лика. Вон она лежит. Кто следующим будет?
Мне словно врезали по ушам открытыми ладонями, в голове зазвенели колокола. Вот ведь соплячка…
– Я и не ждала, что ты будешь мне папочкой, но ты ведь вообще про меня забыл, верно? – спросила она и тут же продолжила. – Бегает тут где‑то недоразумение, и ей даже сказать не надо, чтобы она с остальными ехала. Другие приберут. Не так разве?
Я смотрел на нее, и всё, что во мне копилось за последние часы – смерть Лики, пустая злость, чувство вины, усталость – прорвалось наружу.
– Ах ты, маленькая дрянь… – прорычал я и шагнул к ней.
Она не отступила. Только упрямо вскинула подбородок, посмотрела на меня в упор.
