— Я не…
— И всё почему? А потому, что повадился к нам чаи пить! Придёт! Сядет и давай… и ладно бы с собой приносил, так нет! Весь чай выхлебает, сахар сожрёт, шоколадки наши… а потом вдруг доспех стал тесноват! — Люцинда всплеснула руками. — Любой нормальный разумный демон признал бы свою неправоту. А этот? Насупится и ворчит. Мол, это не он, это низкая влажность воздуха виновата. От неё доспех усох!
— Я… хватит! Я явился, чтобы заявить права на эту женщину! И согласно древнему обычаю вызвать на поединок всякого, кто желает опротестовать эти права!
— О боже! — Люцинда картинно запрокинула руку. — За что мне это⁈ Васенька! Возвращайся! Я ведь терпела… я действительно терпела! Я была тиха и смиренна! Я ни слова не сказала, когда он решил, что бухгалтерия — это почти то же самое, что гарем…
— Так… нет! Для гарема у меня дворец!
— И когда взял за привычку хлопать девочек по заду…
— Я внимание проявлял! И заинтересованность! Мой личный консультант говорил, что для эффективной работы коллектива надо проявлять к нему личную заинтересованность!
— Я молчала, когда он часами рассказывал о своих подвигах…
— Я налаживал контакт! Открывался. Выказывал доверие!
— Доверие⁈ А я всё это слушала! И была вежлива! Я кивала, когда мне обрисовывали, как именно и когда, и кому отрубили голову, руки или выпустили кишки. Я терпеливо сносила его пошлые намёки… и даже эту униформу!
— Во всех корпорациях носят униформу! Василий! Ты сам писал, что нам необходимо укреплять корпоротивный дух! И принять решение по единой форме!
— Но не такой же! — рявкнула Люцинда так, что люди с автоматами попятились.
— Да, но продажи возросли! На сорок три процента! И аналитики говорят, что решение удачное! Что оно успешно эксплуатирует навязанные стереотипы…
— Пап, ты вправду читал?
— А что, думаешь, я такой старый, что во всём этом разобраться не способен, — отец ткнул мечом в землю и выключил пламя. — В конце концов, я тоже вижу, что мир меняется. И как меняется. И креативный отдел со мной согласен.
— Креативный, стало быть? — Люцинда нехорошо прищурилась и переспросила нежным урчащим голосом. — Стало быть, креативный?
— Так… ты бы видел, как народ идёт! Взяли в обслуживание девочек. И им в радость в другом мире прогуляться, и люди тянутся поглазеть. По итогу мы теперь новый бренд запускаем. Женское бельё…
Василий понял, что краснеет.
Безудержно.
И что эмоции, которые вроде бы вернулись, но не сказать, чтобы с полною силой, во всяком случае особых перемен в себе Василий после купания не заметил, вдруг ожили. Если подобный термин в принципе применим к эмоциям. Кровь прилила к щекам. Ко всему организму и разом.
Колени подкосились.
И появилось иррациональное желание провалиться под землю.
— Интерес есть и немалый…
— Отец, — прозвучало очень тихо. — Давай… не здесь. Не сейчас…
— А… — тот осёкся и обвёл взглядом собравшихся. — Точно. Извини. На чём я остановился? На поединке… я вызываю вас, смертные, на бой…
— Отец!
— Бесполезно, — Люцинда скрестила руки на груди. — Он упрям, как… как… как высший демон!
— Вась? — уточнил Данила. — А он… серьёзно это?
— Боюсь, что да, — Василий раздумывал, как ему поступить. Идей не было. Вот совершенно не было. Только одно лишь чувство глобальной неловкости. — Это древний обычай. Явиться в иной мир и бросить вызов местным. А когда ответят, то одолеть их бойца, отрубить ему голову, вырвать сердце и поднести это даме, тем самым доказав свою к ней любовь.
— А может, лучше цветы заказать? — предложила Элеонора. — Или шоколад? Вы любите шоколад?
— Очень, — демоница сделала шажок в сторону. — И цветы тоже! Но разве ж они услышат… если бы ты знала, милая, как это утомительно…
— Я завоюю этот мир и брошу к твоим ногам весь шоколад, который здесь найду! — пообещал отец.
— Бросать шоколад к ногам — негигиенично, — Элеонора смотрела на отца без страха. — Кроме того, зачем ей такое количество шоколада? Его сложно будет употребить до окончания срока годности…
— Именно! — поддержала Люцинда. — И опять же, фигура…
— Но…
— А главное, дорогой, знаешь, что особенно бесит⁈ Этот ваш трёп! Обещания! — Люцинда упёрла руки… в бёдра и чуть наклонилась. Почему-то Фёдор Фёдорович закашлялся, а другие, которые за ним, покраснели. — Он поёт песни о подвигах, о врагах… обещает мне тут горы шоколада! А сам⁈ Хоть бы один раз принёс! Хоть бы крохотную! Маленькую! Вот такусенькую шоколадочку!
Она свела пальцы вместе. А потом щёпотью ткнула в защитный экран доспеха, аккурат между парой декоративных рогов.
— Нет! Он только приходил и съедал! Всё! Минечкины эклеры! Маффины с кремом на эльфийских сливках! Розочка их берегла, чтобы угостить нас! А Горюшка даже прятать пыталась свои трюфеля, но нет, от этого проглота разве что спрячешь⁈ Нашёл! И сожрал! А что взамен, а?
— Отец⁈
— Я приносил! — произнёс отец возмущённо. — Это был прекрасный дар!
— Что⁈
— Голову! Я отправился в пустыню! Я провёл там семь дней…
— Семь дней тишины и покоя! И между прочим, девочки волноваться даже начали!
— Я выследил пустынного тхара…
— Это кто? — уточнил шёпотом Данила.
— Это зверь, который питается тварями хаоса. Впрочем, и другими тоже не побрезгует, — Василий испытал ещё одно новое чувство — страх. Острый. Всепоглощающий. Пусть и иррациональный, поскольку опасность явно минула.
— Я добыл его! И в доказательство своей силы принёс ей голову! И сердце.
— О да! Семь дней его нет. Никто не знает, куда он подевался! А потом он заявляется! Грязный, воняющий, измазанный чем-то чёрным…
— На обратном пути я попал в зыбучие пески…
— В крови и этой вот жиже… проходит и ставит мне на стол голову это твари! На квартальный, заметь, отчёт! Который мы с девочками всю ночь готовили!
— Она его любит, — Элеонора сделала какой-то совершенно невозможный вывод. И пояснила. — Если он после такого жив остался.
— Кровь это твари смешалась с чёрной жижей… и отчёт просто расплавило! И стол! И стул. И даже пол немного. А ему, будто этого было мало, понадобилось выпустить всю свою силу!
— Так… принято… я открылся в знак чистоты и серьёзности своих намерений.
— О да! Открылся! И все машины, естественно, вышли из строя! На нашем этаже и двух смежных! — рявкнула демоница.
Определенно, то, что отец всё-таки был жив и визуально цел, о многом говорило.
— Знаете, — Элеонора решительно подошла к Люцинде и, взяв её за руку, произнесла. — Мужчины порой крайне… странные создания.
— Кто бы говорил, — буркнул рядом Данила.
— И потому свою симпатию тоже выражают весьма… необычным образом. Вы ведь не хотели навредить?
— Нет, — отец не сразу, но всё же ответил. И в голосе его теперь звучала обида. — Я пытался продемонстрировать величие своей силы. Чтобы она могла оценить. И понять, что я достаточно могуч, чтобы защитить её и будущих детей. И смогу завоевать новые земли, чтобы их обеспечить.
— Боги Хаоса! — Люцинда закатила глаза. — А нельзя было как-то… попроще?
— Как?
— В ресторан пригласить? — предложила Элеонора. — На прогулку…
— На прогулку? — отец призадумался. — Это свежая мысль… я отведу тебя к скалам, где плещутся бескрайние пески и там, на твоих глазах, поражу песчаного дракона, вырву сердце…
— Видишь? — демоница прищурилась. — Это бесполезно! Совершенно бесполезно, дорогая! Им ведь на самом деле не интересно, чего хотим мы!
— Но ты ж сама сказала, что прогулку!
— Во-первых, не я! А во-вторых, прогулка — это прогулка! Мы гуляем. Ходим. Вместе. Вдвоём. Взявшись за руки, но можно и без этого! Ты читаешь мне стихи и кормишь шоколадом! А я…
— А ты?
— А я слушаю и ем!
— Мужчина, — пояснила Элеонора, упокаивающе погладив когтистую руку демоницы. — Который способен накормить женщину, воспринимается ею весьма благосклонно. А ещё можно устроить пикник. Скажем, в живописном месте. Где-нибудь на берегу озера…
