— Да-да, — вскинулась Мария. — Я ненадолго, скоро уйду. Просто, видишь ли... Ко мне сегодня приходила Наталья — это жена Николая...
— Заболела? — удивился Серый.
— Нет. Она спросила, правду ли ты говорил — о том, что у вас любая женщина может родить ребёнка?
— Ну... — Такого вопроса Серый не ждал. — Любая, допустим, не может. Бывает, что уже возраст не позволяет, или здоровье, там — у меня вот мачеха, к примеру, на вид здоровая, но бездетная. А если всё нормально, почему нет?
— Но так было не всегда?
Серый пожал плечами.
— При моей жизни — всегда.
— Да, ты говорил, — кивнула Мария. — А раньше? До твоего рождения?
— Раньше всё было как у вас. То есть, без того, чтобы младенцев в Круг подкидывать, — поправился Серый. — Я имею в виду, что детей не было. А потом изобрели специальный препарат, позволяющий организму адаптироваться к новым природным условиям. И детородные клетки ожили... — Мария сосредоточенно хмурила брови. — Не понимаешь?.. Окей, объясню проще. Есть специальное... скажем так, лекарство. Если его регулярно употреблять, через какое-то время забеременеешь.
— Я? — изумилась Мария.
Серый пожал плечами.
— Хоть ты, хоть Наталья, хоть ещё кто. Какая разница-то? Одна фигня... — он хмыкнул. Обсуждать такие вопросы с женщиной, которая годилась ему в матери, было странновато. — Может, удивлю, конечно, но дети — они как бы от секса получаются. Без этого, хоть облечись, ничего не выйдет.
Мария густо покраснела и отвела глаза. Пробормотала:
— Да. Я понимаю.
— Умница! — искренне обрадовался Серый. Устраивать для тётки вдвое старше себя лекцию о пестиках и тычинках он точно не был готов. Торопливо закончил: — И поэтому надо, чтобы лекарство мужик принимал. Как-то так.
— То есть, — задумчиво проговорила Мария, — если Наталья хочет, чтобы у них с Николаем были дети, лекарство нужно принимать и ей, и Николаю?
Серый качнул головой:
— Главное — ему. И ещё, предупреди: сразу не получится, минимум три месяца должно пройти. А то знаю я таких: будет ждать, что прям завтра с пузом проснётся... Так не бывает. Чтобы организм адаптировался, нужно время. То есть, получается, если сейчас у нас май, и если я, например, сегодня тебя вакцину вколю, то забеременеешь ты не раньше августа.
— Сейчас? — вскинулась Мария. — Ты хочешь сказать, что у тебя есть с собой это лекарство?
Серый развёл руками.
— Всегда было. И у отца было. Кабы вы его слушали вместо того, чтобы голодом морить, сейчас бы уже с детишками нянькались.
Мария смотрела недоверчиво. Серый вздохнул.
Пошёл в соседнюю комнату, покопался в рюкзаке. Вытащил пузырёк с порошком, вернувшись, показал Марии:
— Вот. Разовая доза — две крупинки. Вам тут на весь посёлок хватит и соседям останется.
— Это что же получается? — Серый и Эри стояли у окна, провожали взглядами уходящую Марию. — Они даже не знали, что у вас есть вакцина?
Серый пожал плечами:
— Выходит, так.
— Безумие какое-то, — обескураженно проговорила Эри. — Мы тут уже больше месяца, да перед нами Кирилл с Джеком сколько были — а они даже ни разу не спросили, как мы... то есть, вы, живёте? Откуда вообще мы с тобой взялись, если в Мать Доброты не верим?
— Чтобы спрашивать, мозги нужны, — буркнул Серый. — А у них с этим дефицит. Сперва Шаман думать не позволял, потом с непривычки не получалось. Отец говорит, что с точки зрения физиологии мозг — это точно такая же часть организма, как любая другая мышца. И если не давать ему нагрузку, он попросту атрофируется за ненадобностью. Как вот на тебя, например, когда только встретились — жуть смотреть же было. Руки как ноги, ноги как спички... Сейчас хоть маленько на человека похожа. — Эри обиженно попыталась его толкнуть, Серый увернулся. И закончил: — А у них тут с мозгами то же самое.
— Они не виноваты! И я не виновата, что такая была.
— А я никого и не виню. Хотя прибить иногда хочется... А потом, когда ты из Бункера выползла и нам с Мраком на хвост упала, тебе руками с ногами шевелить пришлось. А им, когда без Шамана остались, мозгами. Вот и зашевелили потихоньку. Вишь, додумались про детей спросить. Завтра, глядишь, ещё до чего-нибудь додумаются.
— А потом, может, даже поверят, что Матери Доброты нет, — задумчиво проговорила Эри.
Серый развёл руками:
— Доживём — увидим.
— Интересно, эта Наталья правда уговорит мужа прививаться? — так же задумчиво проговорила Эри.
Серый гыгыкнул.
— Прививаться — мало. Надо ещё на всё остальное уговорить. Укол-то я сделаю, не жалко. А дальше — только им самим пыхтеть. Я бы, конечно, и с этим помог, Наталья — баба ничего, да только вряд ли Николай обрадуется.
Эри, сообразив, о чём речь, покраснела. Проворчала:
— Только Николаю не говори. А Наталье тем более. У них от ваших с Джеком шуточек и так волосы дыбом.
За завтраком Серый поймал себя на том, что посматривает в окно. Заметил, что и Эри смотрит туда же. Усмехнулся:
— Ждёшь?
— Жду, — вскинулась она. — А что?
— Ничего. Зря, как по мне. Не придут они. Зассут.
Серый не лукавил. Долго об этом думал и пришёл к выводу, что местные действительно побоятся ему довериться.
— Жалко будет, — вздохнула Эри.
Об этом Серый тоже думал. И решительно мотнул головой:
— Нет. Не придут, так сами виноваты. Трусов жалеть нечего.
За прошедшие после разговора с Марией ночи Серый успел окончательно увериться в том, что прав, и когда однажды во время вечернего распределения работ женщина его окликнула, удивился.
— Чего?
— Можно тебя попросить после работы прийти в клинику?
— Что, так плохо выгляжу?
— Нет. Просто, если тебе не трудно... ты ведь сказал, что порошка хватит на весь посёлок?
— Ого, — сообразив, проговорил Серый. — Созрели, стало быть? Окей, не вопрос. Зайду.
***
— А я говорила! — Эри едва не пританцовывала.
Николай с Натальей стали первыми ласточками. Через три недели после первых уколов Серому пришлось развернуть в местной лечебнице целый прививочный пункт.
Жители посёлка, опасливо выждав несколько ночей и убедившись, что за это время у Николая с Натальей не выросли рога и копыта, что их не бьёт лихорадка — как почему-то прогнозировали многие, что они не пытаются друг друга убить, и даже с пищеварением у отважной пары всё в порядке, потихоньку тоже потянулись «на уколы».
Со временем Серый научился давить в себе раздражение, отвечая на глупые вопросы, они в большинстве своём повторялись.
«Нет, не помрёшь. То есть, когда-нибудь помрёшь, конечно, когда-нибудь все помрут, но точно не от этого».
«Можно на работу. Почему нельзя-то?.. Ты грамотный? А звать как?.. Роман? Вот, смотри, написано тут на склянке где-нибудь: „Роману на работу не ходить“? Не написано?.. Ну, стало быть, и вали, не морочь голову».
«Нет, прямо завтра детей не будет. И если два раза согрешить, не будет. Что?.. Матери помолиться?.. Ну, попробуй. Но трахаться — надёжнее, точно тебе говорю».
«Кожа темнее стала? А была белая, что ли? Ты когда себе в зеркале-то крайний раз видел? Ах, маленько... Ну, маленько потемнеет, да. Как у меня станет. Я, видишь — темнее, чем ты. Но я-то уже родился такой. Я по открытому солнцу ходить могу — хоть утром, хоть вечером, и ни фига мне не сделается. Ты, кстати, тоже сможешь. Ну, не так долго, как я, это только твои дети смогут, но от рассвета прятаться и до полной темноты ставни не открывать — такого уже не будет. Три часа жизни тебе этот порошок прибавит, а то и больше».
Серый говорил и говорил. Поначалу огрызался, отвечал на отцепись — чисто чтоб отстали; на откровенную тупизну бывало, что срывался, но со временем вдруг начал понимать, что люди прислушиваются к его словам.
Больше всего вопросов задавали дети. Виссарион, который таскался за Серым по пятам с самого начала, тринадцатилетняя Гликерия и девятилетний Зенон. Дети готовы были сидеть в лечебнице и слушать чужаков бесконечно.
