Не привлекая внимание Чернобога к своей опрометчивой первой реакции от созерцания моего неожиданного появления в зале, Ян мигом меняется в лице. Разглядывает меня уже беспристрастно, изучает меч, приставленный к моей шее, после чего смотрит на связанного Константина, которого, конечно, сдерживали вовсе не оковы, а острозаточенная угроза, прикасающаяся к моей сонной артерии.
Отныне я – заложница Смога. Ян игнорирует меня. Знаю, он ни за что не мог вообразить, что ситуация так изменится. Она перевернула наш – их! – план с ног на голову, лишала Яна любой возможности действовать, они уже не могли завершить начатое, получить то, зачем сюда пришли – вытащить Трояна.
И, стиснув зубы, он глядел на скованного брата. Если бы Ян мог сейчас к нему прикоснуться, возможно, они бы общались у Константина в голове: брат поведал бы Яну о том, что произошло. Но их разделяло расстояние.
Мой разум переполнился мыслями: воспоминаниями, рассказанными Гаем об Алене, о кровавом ручье, об изнеможенной хрупкой девушке, которую обхватывали дрожащие руки Константина, о красных волнах, омывающих их обоих.
Судорожно моргнув несколько раз, я с помощью крупиц оставшейся воли вынырнула из видений, и мой взгляд прояснился, зафиксировавшись на настоящем моменте: слева от нас располагалось углубление, нечто вроде бассейна – опять-таки с красной водой. В него с каменных стен и с потолка неспешно стекали кровавые ручьи, подобно водопаду.
Это был тот же самый зал, где погибла Алена.
Глава 12
Владыка преисподней
Брякнули цепи – Константина подтолкнули вперед, поравняв со мной. Мы вместе замерли напротив Смога. Черный дух выглядел так, словно глубоко ушел в себя и стоял не шелохнувшись. Был тихим, погруженным в размышления, отрешенным. Таким, каким часто представал передо мной и остальными, изредка выходя из этого состояния, лишь иногда проявляя эмоции. Неудивительно, ведь это место навевало на него поистине чудовищные воспоминания. Наверное, картины былой трагедии снова проносились перед его внутренним взором.
Именно тогда он стал таким, какой есть, и чуть лишился рассудка.
Или все же лишился… Здесь в этих стенах умерла Алена, после чего Константин был заточен и впоследствии расщеплен отцом. И воскрешен матерью.
Константин стал олицетворением ужаса и самой смерти, в наихудшей, безобразной ее ипостаси. Благодаря произошедшему тут он навсегда сроднился с ней.
Мы стояли рядом, почти соприкасались плечами, смотрели на Чернобога и на его детей, застывших в другом конце зала. Я с горечью осознавала, что не только мое появление здесь, в аду, было тем, что спутало изначальный план Яна.
Чернобог застал их здесь, когда они пытались проникнуть в тюрьму, где содержался Троян. Он столкнулся с ними здесь, либо кто-то из цмоков или туросиков, служивших Смогу, перехватил их, обрекая стремление освободить Трояна на неудачу.
И теперь мы с Константином застали их разговор с отцом, который был в самом разгаре, невольно прервав диалог.
Смог, отвернувшись от Яна и прочих, прибывших с ним, всецело приковал свое внимание к Константину.
– Не прибыл ли ты сюда, мой падший отпрыск, чтобы наконец искупить грехи? – спрашивает Смог, соблюдая клятву больше не называть его собственным сыном, как и остальных детей, кроме Александры. – Или пожаловал, дабы свершить новые?
Белый свет пустоты, струящейся из глаз Чернобога, из прорезей в шлеме, под которым клубится непроницаемая тьма, ложится на мою кожу.
Свет Смога – осязаемый, я ощущаю, как он скользит, обдавая меня холодным прикосновением, как ползет по лицу, по шее и ключицам, а затем трогает ладони. Сердцебиение учащается, грудную клетку сдавливает, мне становится тяжело от ощутимого перепада температур – раскаленного воздуха пекла, незримого пламени и ледяного взгляда, жалящего морозом. Прожекторы глаз озаряют мою кожу холодным светом, но я не знаю, смотрит ли Смог на меня с любопытством или с безразличием, как на незначительную песчинку вселенной.
– Что побудило тебя, Константин, явиться в место, откуда ты был изгнан? – Голос был ровным, стальным, безэмоциональным. Но в то же время слова звучали режуще, рассекали знойный дымный воздух, как хлыстом. – Что же побудило тебя встать на колени перед тем, кого ты избрал более не нарекать отцом?
Металл оглушительно лязгнул: туросик резко потянул на себя цепь, заставив Константина дернуться, споткнуться и упасть, ударившись коленями об пол, прямо у ног Чернобога. Именно так, как тот пожелал секунду назад.
– Ты нашел себе новую игрушку, – продолжил тот, сухо выговаривая фразы, – из-за которой опять решил страдать.
Несомненно, он намекал на меня. Смог ни о чем не догадывался, решил, что я – новая возлюбленная Константина.
– Неужели ты так ничего и не понял за столько столетий? И не уяснил урок? Посмотри, каким жалким ты стал спустя долгие годы. Даже более жалким, чем был.
Константин хранил молчание. Выжидающе или ненамеренно – не представляю. Но его взгляд был прикован к рубиновому полу. Понятия не имею, ранили его речи Чернобога или нет. Возможно, Константин не проронил ни слова в ответ, поскольку попросту абстрагировался от происходящего, пытался сделать то, что хорошо умел, не обнажая настоящих чувств.
– Смог, оставь его в покое, – послышался иной голос – твердый, уверенный, не менее ледяной, чем у правителя пекла, пугающе похожий на глас повелителя ада. Заговорил Ян, стоящий в плотном оцеплении мрачных туросиков и цмоков. Он называл отца строго по имени и никак иначе. – Все это касается только нас с тобой.
Смог бросил через плечо, не поворачиваясь:
– Я знал, что рано или поздно ты вернешься.
И никак не отреагировал на требовательную просьбу Яна, продолжая сверлить пылающим взором вынужденного склониться перед ним Константина. Униженного. Разбитого и поверженного. Не Чернобогом, нет. А своими собственными воспоминаниями и собственной болью.
– Твоя мать сотворила тебя тем, кого невозможно убить. Сотворила против моей воли, ослушавшись. Ты мог стать самым могущественным и совершенным существом во Вселенной, однако не воспользовался шансом. Ты выбрал нечто незначительное – пожелал растратить немыслимую силу, невиданное преимущество впустую. В итоге Морана создала самое бесполезное, жалкое и гнусное существо, которое лишь потакает собственным прихотям. Бездумно гоняется за призраками никчемного прошлого, бесцельно мучает и убивает. Думаешь, я не следил за тобой все это время? Думаешь, не наблюдал за тем, как ты осваиваешься в своем новом облике? – Прожекторы ледяных глаз застыли бездвижно в одной точке – на склоненной голове Константина, точнее, на затылке лысого черепа с разлагающейся плотью. – Вот и славно, что внутри тебя нет должной внутренней силы, а ты слаб характером, ведь иначе ты погубил бы все миры своей черной, уродливой сущностью.
Мне хотелось кричать. Гнев распирал мои ребра. Владыка пекла так ужасно говорил о нем. Но Константин… Пусть он оступался. Пусть он не был хорошим. В принципе действительно не был. Но и не являлся настолько плохим. По крайней мере, не по своей вине, не по собственному выбору.
И тем более не Смогу было его осуждать. Не тому, кто сам совершал слишком много неблаговидных поступков.
– Ты сделал его таким, Смог, – отрезал холодно Ян. – Когда-то Константин был самым добрым из нас. Самым чистым. Самым… человечным. Ты это знаешь. И именно это ты веками пытался уничтожить в нем.
Тон Яна сквозил неприкрытым обвинением.
– Но монстра создал не я, – возразил Чернобог, отрицательно покачивая головой в шлеме.
– Не называй его так! – гневно предостерег Ян, бесстрашно не уступая отцу. – Он не монстр.
И ничуть не важно, были ли его слова правдой или нет. Ян защищал младшего брата.
Безапелляционно. Защищал от того, кто точно был хуже. Сильнее. Опаснее. Могущественнее всех.
– Ян, – растянул его имя Чернобог, поворачивая к нему голову и переключаясь на него. – Зато ты никогда не был таким жалким, как младший брат. Даже сейчас, когда провел столько времени среди людей. В тебе много от моей породы. О да. И я знаю, каких неимоверных усилий тебе стоят попытки отрицать наше сходство. Вижу, как отчаянно ты стремишься быть не мной. Быть не тем, кем должен являться согласно своему происхождению. – Владыка пекла угрюмо усмехнулся.
