Ответом стало молчание.
– Согласен ли ты, что я помогу, снова спасу твоих любимых людей от волколаков, но погибнет лишь она? Какая у человеческого мира цена для тебя? И какая цена у нее?
– Ты серьезно? – раздраженно переспрашивает Ян.
– Да, вполне, – с удовлетворением растягивает слова Смог.
– Мы не будем играть в эту игру, – бесцеремонно и с пренебрежением снимает предложение мой дракон.
Однако Смог выставляет руку вперед, приготовившись мучить меня.
– Послушай, это честная сделка: спасти мир людей или одну его представительницу прямо сейчас. Ты потом сам им расскажешь, что пожертвовал ею. Или поведаешь ей, что пожертвовал ее миром. Но тебе, так или иначе, придется снять лживую маску добродетели.
Кажется, такова изощренная разновидность его пыток. Смог не шутит. Мы все у него в плену. Он предводитель драконов, они смотрят на нас. Он – тот, кто вел древнюю войну с волками. Он тоже их ненавидел, но не помог своим детям, поскольку желал, чтобы они сами пришли в пекло просить о помощи.
И они явились. С неожиданным подарком – мной. И теперь он мог диктовать свои условия, сделать то, что хотел с волколаками, и воспитать детей. И все – одновременно.
Он и так собирался вступить в войну, но выжидал.
Смог гнул свою линию. Странное предложение помощи и сотрудничества. Но, наверное, в их семье такое в порядке вещей. Где-то там – по миру яви – сновали волки, которых он ненавидел, но в пекле находились его непослушные дети, которым следовало преподать урок. А между ними – люди, которые умирали, пока боги решали свои личные дела, тянули время.
Не считая жертв, развлекались. Между ними была и я.
Владыка пекла ждет выбора своего сына, на чаше весов стою я и явь, охваченная войной. Он не шутит. Здесь он убил Алену. Я видела это воочию. Он не колебался. И может сделать со мной.
Прямо в следующее мгновение.
– Смог… – неопределенно начинает Ян, до сих пор не называя его отцом.
И неожиданно Смог опять принимается меня пытать.
– Смог! – громогласно кричит Ян.
Я проваливаюсь в забытье.
Оказываюсь в каком-то безразмерном пространстве.
Странно, но мне почему-то не больно. Ничего не вижу, но и не содрогаюсь от физических страданий. Уже умерла? Нет, тут что-то иное.
Меня качает на невидимых волнах или… на руках. Ощущаю знакомый запах, однако он не ударяет мне в ноздри: я просто его помню и знаю, что Ян сейчас рядом.
Аромат дыма и хвои, мха и влажного леса, спелой брусники. Удивительно. Как будто…
Не припоминаю, чтобы у Яна раньше получалось проникать в чью-либо голову на расстоянии, подобно Моране. Но именно так сейчас и происходит.
Это он. Ведь иначе подобное невозможно.
Я с трудом дышу, болтаясь где-то на гребнях невесомости, сознание покинуло тело, охраняемое ментальной преградой, не дающей мне вернуться в физические ощущения и погрузиться в боль. Но если это действительно Ян, то я попытаюсь поговорить с ним, хотя услышит ли он меня?
Ян может закончить войну сию минуту. Несмотря на абсурдность ситуации. Да, наверное, мне не стоит говорить подобное, но обстоятельства складываются так, что я должна. Ведь это самое логичное, что только может сейчас быть, но Ян не разрешает себе и думать о таком исходе. И я мысленно транслирую этот образ. Надеясь, что Ян все увидит.
Ян может заручиться помощью отца, если… Если позволит Смогу сделать то, что тот собирался.
Вот так и решалась судьба мира – в зале со множеством свидетелей, с показательной медленной казнью, с длящимся удовольствием палача, который упивался властью. И для победы над волками я более была не нужна. Каков шанс, что Смог вообще позволит мне выбраться отсюда невредимой? Конечно, он уже не отпустит меня. Я в том не сомневаюсь. Но понимает ли это Ян?
Как и в случае Алены, моя участь известна. Она была определена, как только я спустилась в ад.
Я знала, что умру. Рано или поздно. И скорее всего, рано. Глупо отрицать факт. Я отчетливо это понимала. И если этим воспользоваться, Смог поможет расправиться с волками, даст огромное войско, что обитает в недрах ада или усмирит в конце концов свою сестру Дивию – это лучшее, на что можно рассчитывать. Но придется пожертвовать мной.
Ведь мы до сих пор не представляем, где спрятан лунный камень, в котором заключена энергия Живы, способная одолеть Дивию.
Всего-то нужно пожертвовать мной.
Я истекаю кровью. Мои легкие обожжены раскаленным воздухом пекла, у меня нет сил. Мое сердце бьется громко, раскалывая грудь и толчками выталкивая из вен последнюю оставшуюся кровь. Оно вот-вот может остановиться. В любую секунду. Если Смог перестанет меня пытать, я все равно умру.
Я чувствую, что мое слабое человеческое тело долго не продержится. К тому же в том мире – в яви – меня больше ничто не держит. Родители мертвы. Как и почти все родственники. Дедушка… Друзья… Они справятся без меня, как и за время моего отсутствия.
Они и так думают, что я мертва, как и родители. А благодаря мне, моей жертве, над их головами может рассеяться ночь и снова взойти солнце.
Они не изведают боли от рваных укусов волков, не узнают новых смертей, не потеряют близких. Если я пожертвую собой, они будут лишены чудовищного опыта.
И какой-то частью своего рассудка я постигаю, что, поставив Яна перед таким выбором, Смог не имеет в виду просто мою смерть. Он подразумевает расщепление. Как и с Аленой. Навсегда остаться в аду? Нет. Стать звездным небом.
Возможно, после смерти родителей я и хотела исчезнуть. Навсегда. Возможно, я больше не видела смысла существовать, но некая часть моей души, самая малая, не могла принять подобный конец. И поэтому мне страшно. Страшно, как любому живому существу. Инстинкт самосохранения заставлял меня желать выжить, и я уговаривала себя, что правильнее поступить иначе.
Правильнее пожертвовать собой. Уговаривала, но едва ли у меня получалось. И я жалела, что внезапно невольно обнажила затаенные мысли перед Яном, если он действительно слышал меня сейчас.
И тут Смог отпускает меня. Я возвращаюсь в реальность.
Ян молчит, как его братья и сестра.
На лице Яна – каменная маска, в глазах – странное, неясное для меня выражение. Сейчас он напоминает того Яна, который представал передо мной в видениях. Яркие красные глаза, в них полыхает пламя ада.
Но теперь это был не сон – они налились алым светом в реальности, как у Константина, как у волков, стерев былое ультрамариновое доброе мерцание. Жестокость. Непроницаемость. В нем – мало чувств сейчас. Он холоден как лед. Безмолвен и явно не жаждет использовать шанс окончить войну, предоставленный Смогом.
Если он действительно был в моей голове, то слышал, что я говорю, о чем думаю, и знает, что я права. Но противостоит этому. Продолжает бороться. Хотя сейчас не время для подобного.
Я хочу крикнуть: «Ян! Очнись! Действуй!» — попытаться убедить его пойти на сделку. И Смог будет вынужден ему помочь.
И я говорю это. Но мой голос такой слабый, сиплый и тихий, что я будто беззвучно шевелю губами. У меня нет сил, во мне столь мало жизни даже для того, чтобы короткая фраза вырвалось наружу из моих уст.
Меня уже почти не существует. Слова застревают в горле.
Ян твердо смотрит на отца и ждет.
Смог осуждающе качает головой.
– Какие занятные способности у тебя появились за время твоего отсутствия дома, – замечает Чернобог и вроде бы с неподдельной гордостью.
Наверное, он имеет в виду талант, унаследованный от Мораны, который теперь у Яна получилось использовать в полной мере. Впервые в жизни.
Чернобог мучал меня только что, но я не страдала, потому что у Яна получилось меня от этого оградить.
Однако Чернобог злился на старшего сына и одновременно боготворил его, в чем-то даже восхищался.
И продолжил:
– Будь уверен, в следующий раз тебе придется приложить побольше усилий, чтобы помочь ей.
У Яна сверкают глаза, на секунду становясь прожекторами, подобно пустынным лучам Смога.
