Впрочем, их было не жалко.
Глава 1
Звание временной столицы Украинского Гетманата изрядно льстило винничанам, но уже месяц по обеим берегам Южного Буга молились и ставили свечи перед всеми святыми образами за скорую победу и возвращение столицы на прежнее место, определенное со времен Киевской Руси. Дорогие сердцу горожан заведения трещали и роились от иностранных репортеров, прибывших со всего мира, чтобы освещать ход военных событий в Восточной Европе; разного ранга чиновники различных государственных институтов, делегаты обоих Советов и их многочисленные помощники заняли все отели, дома, апартаменты и комнаты под ренту; вертящиеся посильные, напоминавшие карманников, сбивали людей с ног; чистильщики обуви, парикмахеры и уличные торговцы драли с гостей новоиспеченной столицы безбожные деньги; устрашающими темпами множились юродивые нищие, которые удивительным образом забывали о увечьях и давали драла при появлении синих униформ сердюков. Спокойными до недавно дорогами теперь непрестанно грохотали кареты и экипажи, на перекрестках городские кликуны горланили свежие новости с фронта, кучи мусора и цены росли прямо на глазах, однако все это шумное движение жизни замирало, умолкало и учтиво расступалось. Сечевой.
— Ой на горе и жнецы жнут, — пели воины так, что стекла звенели. — А под горой, оврагом-долиной казаки идут!
За солдатами бежали стайки ребятишек, подпевая звонкими голосами, а местные (преимущественно женщины, от молодиц до старух) крестили их вслед.
Прохладный мартовский воздух вонял дымом от трех городских заводов, круглосуточно грохотавших над заказами для фронта. Желто-синие флаги разных размеров, оттенков, фактур развевались над домами, украшали веранды и ограждения, висели в окнах и на столбах. Афишные тумбы и заборы, изобиловавшие некогда разнообразными объявлениями и непристойными рисунками, покрылись чешуей агитационных плакатов: гневный казак ударом сабли рассекает зеленую двуглавую курицу, сжимающую в кривых лапах окровавленного ятагана и пистолета. DO BOYU ЗА УКРАИНУ! - провозглашала подпись под картиной.
Вездесущие плакаты захватили весь город и достались даже печально известным Иезуитским Мурам. Построенные два столетия назад, Муры были главными оборонительными сооружениями Винницы, но давно пришли в упадок, и после многолетнего ожесточенного жонглирования записками и сметами сомнительная честь завладеть кучей развалин отошла к Тайной Страже. Развалившиеся контрфорсы и ветхие боевые башни продолжали упадок в новой собственности, пока в Страже не сообразили, кому их можно впихнуть — и в начале 1853 года Иезуитские Муры стали достоянием борзых Святого Юрия.
Божьи воины кое-как восстановили здешний костёл, обустроили собственную церковь, отремонтировали конвикты, где расквартировались. Подтопленные подвалы превратились в тюрьмы, о которых быстро разлетелась неприятная молва, и даже искренние верующие пытались обходить Иезуитские Муры по дальней дороге. Никто не хотел попасть на допрос к борзам Святого Юрия — даже теперь, когда их ряды помолели, почти исчезли.
В темноте, иссеченной огоньками длинных церковных свечей, Отто Шварц перечитывал Библию. С детских лет он таился в ее мудрости, и чтение других книг считал зря упущенным временем. За преданность Библия вознаграждала: при каждом прочтении появлялись новые, ранее незамеченные смыслы. Отто глубже нырял в исконные тайны Книги книг, поился вином сакральных истин, чувствовал Его ладонь на плече... Древние заветы даровали силу даже в самые трудные времена — а для борзых Святого Юрия нынешние дни, безусловно, были трудными. Киевский штаб, несравненно лучше винницких подвалов, пришлось покинуть после сообщений о непрерывном продвижении Орды. Отступление запомнилось Отто паническими криками, вечной толкотней и опасной давкой на дорогах к столичным воротам. Никто не хотел пропускать вперед божьих воинов!
Это невероятно раздражало Отто. Течение чужеземных битв мало интересовало австрийца — он считал войны светской суетой, которая не сравнима с миссией очищения. А те армейские забавы, за исключением священных крестовых походов, всегда были, есть и будут, пока живое ослепленное страстями многогрешное человечество.
Шварц зябко повел плечами. В кабинете царил сырой холод, из мебели здесь стояли только стол и стул — Отто считал аскетичность одной из главных добродетелей охотника нечистью и вообще любого христианина. Его вернуло от пышных украшений, которыми набивали свои покои здешние священники, и он никогда не скрывал отвращения к такой жадности.
Компанию Отто составляла пара породистых украинских овчарок по прозвищу Фобос и Деймос. Цуциков подарил председатель Тайной стражи Ефим Кривденко после выборов гетмана — это было в начале большой охоты. У Отто была слабость к породистым собакам, а Кривденко об этом узнал.
— Несмотря на милый вид, твари носят злостный характер и слушаются только хозяина, — предупредил Ефим. — Если вы не справитесь надлежащим образом воспитать — стреляйте их смело, не обижусь.
Но натасканные австрийцем щенки превратились в преданных лохматых телохранителей, сопровождавших кормчего божьих воинов, участвовавших в охоте на кресты, а также на счету нескольких разорванных ликантропов в волчьем теле. Впрочем, несмотря на замечательный подарок, отношения Отто с главой Тайной Стражи испортились осенью, когда началось вторжение Орды.
Овчарки повели мордами и вместе подскочили с теплых подстилок: кто-то приближался к кабинету. Наверное, Руслан. Отто запомнил страницу, с большой осторожностью вложил почти трехсотлетнюю реликвию семьи Шварцев в сандаловый ящик (бархатное ложе внутри, серебряные украшения снаружи), и после почтительного поцелуя креста на крышке спрятал ящик к ящику стола.
- Прошу, - сказал Шварц вместе со стуком в дверь.
На пороге стал Руслан, сообразительный командир, избранный Отто фаворитом. Всеми силами Шварц отбивал его от призыва в ряды войска Сечевого. Как и щенок украинской овчарки, этот юноша нуждался в правильном воспитании, чтобы превратиться в грозное неумолимое создание, которым и предстоит быть настоящему охотнику в нечисть.
Руслан перекрестился, поклонился и доложил:
— Все готово, великий мастер.
Новый шанс сдвинуть их охоту с мертвого места. Наконец-то!
Отто поднялся, застыл на мгновение: да, Его ладонь до сих пор лежала на плече. Отто с благодарностью перекрестился, натянул широкополую шляпу и направился в комнату для допросов. Фобос и Деймос бежали следом.
Пронизанный клейкой сыростью коридор, кое-как освещенный копотными лампами, служил иезуитам погребом, который борзые Святого Юрия превратили в казематы: амбары заперли дверями со стальными засовами, каждую стену украсили огромным, нарисованным белой краской, крестом. Впрочем, разглядеть святой знак никто не мог, поскольку ни окошек, ни других источников света в глухих камерах не было. Соломника или даже ведра для естественных нужд борзые не давали, поэтому пленникам приходилось спать на влажном холодном полу и дышать испарениями застывших многослойных стула, которые не убирали. Никто не задерживался здесь надолго.
Стены коридора глотали эхо их шагов.
— Открывайте, — крикнул Руслан в дверь, ударив ладони.
Комната для допросов сияла многочисленными факелами, и благодаря огню здесь было ощутимо теплее. Табурет для гостей (одна из трех ножек длиннее других), напротив стол и стул, собратья мебели из кабинета Шварца, — вот и вся меблировка. На дверях караулили Ильку с Лаврином, гевалы-близнецы, которых Отто недолюбливал за куций разум, но всегда приобщал, когда требовалась сила. После сокращения рядов божьих воинов выбирать не приходилось... Не знаю, почему этих быков не забрали в армию, однако Отто подозревал, что провинилась тому досадная неспособность близнецов в течение двадцати лет жизни запомнить хотя бы сотню слов. Австриец научился произносить их странные имена без ошибок — за последний год его знание украинского изрядно выросло. По крайней мере, так казалось Отто.
