Оля взяла синюю кошку, покрытую многочисленными следами маленьких зубов, и гордо показала ее.
- Тя-тя.
– Она показывает тебе любимую игрушку! - прошептала Катя. — Высочайшая мерка доверия.
Ободренный удачным началом Северин погладил дочь по головке, поясь этим прикосновением, словно жаждущий из колодца, и продолжил разговор.
– Какая красивая игрушка! Как ее зовут?
– Такого она еще не знает, – сообщила Катя.
Северин почесал макитру, и Оля тотчас повторила за ним. Катя чуть не порхнула смехом.
— Скажи-ка... А это кто? – указал Северин на Катрю.
– Ма-ма, – Оля даже не задумалась.
– Правильно! А я твой отец!
Оля похлопала глазками и принялась размахивать киской в воздухе.
- Дочка! Слышишь меня? Э-э-э, Северин оглянулся к Катре.
– Можно взять ее на руки?
— Это твоя дочь, что за вопрос?
С осторожностью он посадил дочь на колени. Оля не отвернулась - выучила незнакомое лицо, с любопытством подергала за бороду, попыталась спрятать в ней игрушку. Северин стоически терпел, а Катя, созерцая их, вдруг осознала, что чуть не плачет от радости.
– Она улыбается, – сообщил Северин.
– Твое общество ее устраивает.
Вскоре Оля начала кряхтеть, возиться и потянулась к полу.
— Если не хочешь услышать вой нечистой силы, лучше верни ее на место.
Северин так же осторожно посадил дочь к разрисованным зверькам, погладил ее по головке и присоединился к Катре за столом.
— Я запомнил ее совсем другой. Малой куклой, которая научилась только улыбаться беззубым ротиком... Она так изменилась, так выросла! А я все пропустил, – он охватил ладонями лицо. — Ее первое слово... Первые зубки... Первые шаги...
– Настанешь, – Катя взяла его руки, настойчиво отняла от лица, положила на стол и накрыла своими. – Она теперь тарахтойка! Молчала-молчала, а месяц назад столько звуков сразу...
— Катр, сколько меня не было?
– Один год, три недели, пять дней, – ответила характерница без задержки.
Он побледнел. Вцепился руками в краешки стола, скрежетал зубами.
— То есть... На дворе... Пятьдесят четвертый?
– Да. Март.
Северин проглотил воздух, словно его ударили в живот. Катя сжала его руки.
- Где я... Где мы сейчас?
— Я расскажу все, пока будешь есть. Ты заболел и должен много есть, Северин, иначе тебя ветром дует.
– Нет. Это я сначала расскажу, куда исчез... Ты должен знать. Не представляю, как ты переживала...
Он рассказал об ограблениях, о черных песках и ловушке, о приговоре Гадры, мстившей за кровавые соглашения ее подданным, о бесконечном круге, где они жили вместе в Карпатах, о ужасе, которым мечта всегда заканчивалась, о внезапном спасении и дороге сюда...
Она поверила. Несмотря на все безумие этого рассказа, она сразу поверила каждому его слову. Это все объясняло и ужасный вид, и морщины, и седину.
– Я выследу эту Гадру и вырежу ее сердце, – Катя ударила ножом по столу, пробив дыру в скатерти. – За все, что она сделала с тобой!
— Вряд ли у нее сердце.
- Плевать, - она пылала яростью. – Эта дрянь забрала у тебя – у нас! — больше года жизни. А ты даже этого не понимал!
— Не совсем так... Каждый раз, когда я это понимал, начинался новый круг... И тогда я забывал.
- Бесчеловечная жестокость, - Катя налила рюмку калгановки из местных припасов - впервые после рождения дочери. - Теперь ешь. Приятного аппетита.
Она решительно пододвинула ему все миски с блюдами.
— Набирайся сил, потому что от твоего тела остался мешок с костями.
Северин с удовольствием понюхал воздух над мисками и упорно хрустнул косточками пальцев.
– Спасибо, любимая. Ты умеешь вдохновлять, - он принялся работать челюстями.
Катя с удовлетворенной улыбкой выпила рюмку.
— Ешь понемногу, не спеши! После долгого голода живот может скрутить, — она долила себе калгановки.
– Расскажи все, что я пропустил, – из-за набитого едой рта Катя скорее догадалась, чем услышала его слова.
— О, Северин, ты пропустил немало.
В ночь ограбления они ждали до рассвета. Замерзали, торчали в этом переулке, но ты не возвращался. Утром решили, будто в хранилище что-то случилось. Малыш и Варган пошли спрятать добычу, а мой брат остался. Крутился у банка весь день, выглядел, не выведут ли тебя арестованным за попытку ограбления. Его сменил Малыш, затем Варган, и так по очереди они дежурили почти неделю. Ничего. В новостях – тишина. За выпивкой разболтали нескольких банковских клерков, но никто ничего не слышал. Вернулись огорченные, с мешком дукачей, но без тебя. Ох, я тогда им наговорила... Не могла смириться, что ты просто исчез. Не хотела думать, что осталась с Олей сама.
– Извини.
– Не стоит. Я выплакалась, и мы продолжили задуманное.
Вывозили семьи характерников за границу, резали борзых, покупали сведения об их укрытиях и сжигали до основания, убивали вожаков... Все проходило так легко, словно твоей потерей мы подкупили благосклонность судьбы. Страна обезумела от новостей о противостоянии борзых Святого Юрия и рыцарей Серого Ордена. Большинство болело против сироманцев, но мы всегда имели поддержку по всему миру. Даже среди попов!
Я большей частью тратила время и деньги на попытки узнать тебя. Обивала пороги ведьм, гадалок, прорицателей, но все отказывались или сообщали скорбно, что можно забыть об этом человеке — мол, судьба твоя теперь навеки вплетена в Потустороннее. На вопрос, как тебя можно вытащить оттуда, все только пялились и отвечали, что это невозможно. Будто соперничать с ветром или сражаться с тенями, говорили они, все напрасно, забудь его, женщина, отпусти и найди другого.
– После поражения на озерах меня накрыло отчаянием, – Катя надпила калгановку. — Хотелось выть от безысходности. Убежать отсюда, подальше от беспросветного бедствия, на другой край света, куда Игнат семью отправил, бежать и начать новую жизнь... Но мое сердце отказывалось верить. Я не могла убежать без тебя! И вот ты здесь, со мной, потрепанный потусторонними уроками, но живой... Вернулся, откуда не было возврата. Те все шарлатаны и деньги ломаного не стоили!
– Ты всегда была сильной духом, Искро, – сказал Северин.
Просто ты не видел лезвия у горла своей дочери, ответила Катя мысленно.
– А о каком поражении на озерах ты вспомнила? Неужели Орден проиграл?
– Орден? – Катя кивнула головой. — Орден больше не существует.
Чернововк медленно отложил ломоть хлеба, который только собирался надкусить, уперся в жену колючим взглядом. Его худые щеки, порозовевшие от ужина, снова побледнели.
– Что ты сказала?
– Ты все услышал.
Весной после твоего исчезновения, то есть год назад, наши отряды атаковали Почаевскую лавру, одну из величайших цитаделей борзых. Святая вода им не помогла: мы одержали победу. Доказали, что пришли в себя после поражения под Будой, доказали, что можем копнуть в их мягкий подчеревок... Мы радовались недолго. Вскоре с помощью отрядов Стражи борзые штурмовали наш лагерь на Шацких озерах. Кто предал — до сих пор неизвестно. Кровавая была ночь... Настреляли столько, что местные там до сих пор серебряные шары находят. Тела жгли на огромных кострах, чтобы новых дубов не выросло.
Выжившие после поражения окончательно отчаялись и рассеялись. Как Свободная стая после Волчьей войны... После Буды нас осталось немного, а после озер и подавно. Каждый сам за себя – так больше шансов на спасение. Многие отправились за границу. Мои немногочисленные подруги исчезли. Летом Кривденко и Шварц торжественно провозгласили Орден разбитым. Однако наша шайка - Эней, Варган, Малыш, Павлин - продолжала дело. Теперь мы охотились, а не они. И хотя это были последние укусы волка, мы не останавливались! На груди каждого убитого вырезали послание: SO
— Это Малыш придумал?
– Как ты догадался?
— Чувствуется благородный почерк с примесью северных военных обычаев.
— Он вырезал лучше всего из нас.
В газетах маленький отряд окрестили бандами мстителей. Думали, будто действует несколько таких ватаг.
