– Вот ведь сучье оружие, – пробормотал Гром.
– Понимаю, – ответил я. – Осторожно идем, смотрим под ноги.
Я поднялся и двинулся ко входу. На самом деле растяжка – это даже хорошо. Это означает, что за тылами слишком бдительно никто смотреть не будет.Но даже так мы двинули под углом, чтобы нас разглядеть нельзя было из окна, что в заднюю часть двора выходило. Я подошел к двери, наклонился, обследовал ее на предмет возможных сюрпризов. Тут ничего не оказалось, что и правильно – настораживать и снимать ловушку каждый раз может быть проблемой. А она и ебануть может в случае чего, по распиздяйству, скажем.
А распиздяев даже в армии хватает. А тут понятно дело, что военные сидят.
Я взялся за автомат – он все‑таки с глушителем, и меньше шансов, что выстрел в доме переполошит народ снаружи. Пистолет‑то точно будет слышно хорошо, а тут еще бабушка надвое сказала.
Пошел внутрь, перекатываясь с носка на пятку, прошел через прихожую и оказался на кухне. Тут все было проще, похоже: кухня, а потом еще одна дверь, которая вела в комнату. Вот там‑то они и сидят. И дверь была приоткрыта.
– Блядь, жопой чую будет что‑то сегодня, – услышал я негромкий голос из комнаты.
– Да с чего бы? – вопросом на вопрос ответил второй, визгливый.
– Так полный пиздец творится, – ответил первый. – Сперва в Дачном резню устроили, потом в Краснокаменке, да еще и те, что порядок приехали наводить, пропали. Даже сообщить ничего не успели. Точно что‑то будет.
– Сидим на жопе ровно, – проговорил третий. – Мы тут для того и караулим, чтобы ничего не случилось.
– Ага, – сказал второй. – Скажите спасибо, что Лирик нас не отправил в Дачное. Слышали же пальбу, да и он вроде как хотел.
– Может, если пошли бы, то спасли пацанов, – сказал третий.
– Да, бля. Там за несколько минут все закончилось. Мы когда ехали, посмотрели трупы. Обгорело все, конечно, но было видно, что вошли и положили все. Поверьте мне, это не импортные. Это наш, российский спецназ.
– Почему?
– Да потому что только наши на такое способны. Не верю я, что импортные прошлись бы, и ни одного трупа не оставили бы своего.
– Ну, тело они забрать могли.
– Да пацаны даже в ответ не постреляли.
То, что их трое всего, мы и так знали, видели с улицы. А от, что они разговором заняты – это хорошо. Очень даже. Я показал Грому три пальца. Мол, на счет «три», а считает каждый сам у себя в голове.
Он кивнул, а я исполнил свой же приказ и рванулся внутрь.
Да, бандитов там оказалось действительно всего трое. Причем, солдат, потому что одеты они были не в спортивные костюмы и кожаные куртки, как это было принято у быков, а в камуфляж. Старый, правда, цифровую флору еще, но это нормально, у нас разве что в «березке» в армии не ходят. А «частники» так вообще сами выбирают, в чем им воевать.
Один сидел на стуле у окна, второй стоял у стены дальше, сложив руки на груди. Третий лежал на диване, заложив руки за голову. Что‑то типа бодрянки, походу.
Тот, что у окна, обернулся, я увидел его распахнувшиеся глаза. Рванул с места вперед и тут же врезал ему прикладом, метя в ямку между затылком и позвоночником. Удар получился такой силы, что он ударился лицом в стол и замер.
Второй, у стены, рванулся к кобуре, понимая, что за автомат, который стоял рядом, он взяться не успеет, но я врезал ему ногой в грудь, отбрасывая назад. Тычок такой силы в солнечное сплетение сразу выбивает все желание сопротивляться.
Он опрокинулся обратно на стену, а я уже приставил глушитель автомата к его голове. Повернулся – да, Гром уже успел вырубить того, что на диване лежал.
– Вы кто такие? – просипел парень, которого я держал на мушке. Молодой совсем. Кричать он не мог, потому что задыхался и кашлял.
– В расход обоих, только тихо, – приказал я.
Гром вытащил нож. Ладно, он сам разберется, а мне этого в оборот пока надо взять.
Я схватил его за голову и ударил о стену, а потом завалил на дощатый пол, покрытый пыльным ковром. Вытащил из кобуры пистолет, отбросил его в сторону, после чего зажал рот. Успел заметить, как гвардеец перерезал глотку сперва первому, а потом второму.
Все. Разобрались с караулом. Теперь этого допросить надо.
– Правила будут простые, – жестко проговорил я. – Я спрашиваю, ты отвечаешь. Если будешь медлить, кричать или врать, я тебе делаю очень больно. Понятно?
Он не ответил, только бешено крутил испуганными глазами, осматривая меня. Я ударил его ладонью свободной руки по лицу, достаточно сильно. Так, чтобы привести в себя.
– Вопрос первый, – проговорил я. – Где ваши сидят?
Чуть отодвинул руку, чтобы в случае чего снова заткнуть ему рот. Он сперва вдохнул воздух, потом переглотнул, а потом открыл рот:
– Пошел на хуй! – крикнул он, но я тут же успел прикрыть его пасть ладонью. Просто чтобы не шумел.
– Ответ неправильный, – проговорил я. – Значит, будем по‑плохому.
Положил ладонь ему на лицо, так, чтобы большой палец уткнулся в глазницу, и надавил. Сильно, но не так, чтобы выдавить глаз. Однако это все равно больно, причем очень. Проверено на себе. Он забился, замычал, задергался, но я все равно продолжил давить. Так продолжалось несколько секунд, после чего я отнял руку и повторил во второй раз:
– Где ваши сидят?
– Да пошел…
Снова заткнул рот, снова надавил на глазницу, но уже сильнее. Вот такой вот метод экспресс‑допроса, когда под руками нет ничего, чем можно порезать или проткнуть допрашиваемого. Неплохой вариант на самом деле.
– Ты дурак что ли? – спросил я. – Ты ведь легко это прекратить можешь. Просто расскажи нам все, что нам интересно.
Еще несколько секунд, и я отпустил его. После чего наклонился ближе и спросил снова:
– В последний раз спрашиваю, потом выдавлю глаз на хуй. И за второй возьмусь. Где ваши сидят?
– В доме, – прохрипел он. – В доме дальше по дороге, в самом центре деревни. Кирпичный, двухэтажный, он тут всего один.
Все, спекся. Дальше все расскажет. А если нет, так я ему помогу немного снова.
А мне ведь часто таким приходилось заниматься. Что сейчас, после пробуждения, что раньше. Извлекать информацию, так сказать, хирургическими методами. Делать нечего, на войне постоянно приходится проворачивать такое. Что ж.
– Сколько вас? – спросил я.
– Пятнадцать человек, – ответил он.
– Пятнадцать? – переспросил я. – То есть в Краснокаменке сидело всего одиннадцать, а тут, в небольшом хуторе, аж пятнадцать?
– Местные присоединились, – ответил он. – Четверо. На испытательном сроке пока.
А вот это плохо. Если местные присоединились, то вполне может выйти так, что и остальные к «Воронам» лояльны. Хотя… Почему бы и нет? Если солдаты не особо тиранили местных, то вполне могли завоевать их симпатию. А для военных такой разброд и шатание, как для обычных бандитов, не характерны. Солдат ребенка не обидит, и все такое.
Но с другой стороны… Те, которых мы встретили в городе, ведь ушли, верно? И рассказывали они о том, что плохо живется. Так что присоединившиеся местные вполне могли оказаться просто мразями, которым только за счастье выделиться из толпы своих односельчан.
– Кто главный?
– Лирик, – ответил он.
– Я понял, как выглядит. Что за человек?
– Лейтенант из ВДВ, – ответил он. – Здоровенный, под два метра ростом, и здоровый очень. Он в тельняшке обычно ходит, практически не снимает ее.
Это нормально. Войска дяди Васи – это элита, и таковой они себя и считают. Поэтому зачастую своей принадлежностью к данному роду очень даже гордятся.
– Что в окрестностях творится? – спросил я.
– В смысле? – он не понял, глаза его расширились.
– В прямом. Что из Белогорска докладывают. Какие сплетни ходят. Все рассказывай.
Получить более‑менее свежие сведения может быть не лишним. Потому что те, что могли рассказать нам Фред и Сухой давно уже протухли. У них ведь никакого контакта со своими бывшими подельниками нет. А этот, хоть в местной иерархии и занимал явно одну из нижних ступеней, но может что‑то знать.
