— Пётр, посторожи, я в аудиторию нашу загляну, они там притихли, но мало ли… Распахнув дверь, я заглянул внутрь класса, ожидая чего угодно, но всё оказалось хорошо, правда, в меня полетел стул, от которого я еле успел увернуться, но это уже мелочи.
— Это я, Дегтярёв, не кидайтесь!
Меня узнали, и вместо стульев сразу же забросали вопросами. Откуда-то появилась Женевьева, которую я сразу и не увидел, она смогла спрятаться, как я ей и указал, а значит, она здравомыслящая девушка.
— Что случилось, кто напал? — спросила она, безошибочно поняв, что я из всех вопрошающих в первую очередь отвечу ей.
— Напали, не знаю кто, есть трупы, двое ушли, остались ещё нападающие, сколько, не знаю. Пётр в коридоре на охране. Выходить опасно, что творится в городе, не знаю! — односложно начал отвечал я.
Пробившись сквозь толпу, ко мне вплотную подошла Женевьева, сразу переключив всё внимание на себя.
— Ты ранен?
— Нет, всё хорошо.
— У тебя кровь на лице⁈
— Где? — я провёл рукой по лицу и увидел на ладони след от крови. — Это, наверное, от осколка, ничего страшного, бывало и хуже.
— Я знаю, но что нам делать дальше?
— Пока ничего, нужно находиться здесь и ждать помощи от полиции или верных императору войск, выходить опасно. Бандитов много, мы с Петром пойдём освобождать другие корпуса. Кто умеет обращаться с оружием? — громко выкрикнул я.
Тут в дверь стали заходить студенты из других аудиторий, что рискнули выйти в коридор и зайти к нам, и мой вопрос поглотил галдёж. Женевьева уж насколько отличалась от остальных: и барышня, и графиня, и красавица, однако её быстро оттёрли от меня перевозбуждённые и испуганные всем случившемся студенты, да она уже и не старалась держаться рядом. Всё, что она хотела — узнала, а остальное поймёт позже.
Мой вопрос, заданный всем об оружии, пропал втуне и заглох, как возглас вопиющего в пустыне. Однако так дело не пойдёт. Взглянув на оттёртую от меня Женевьеву, я понял, что пора брать организацию в свои руки, иначе ничем хорошим это дело не закончится. Паника — самое страшное, что сейчас может произойти.
Бросить Женевьеву тут одну я не мог, и долго оставаться тоже. Нужно срочно найти какой-то выход, а он только один — это дать возможность ей защититься самой или создать защиту для неё с помощью других невольных участников.
— Графиня, — официально обратился я к ней, — вы стрелять умеете?
Не знаю, умела ли девушка стрелять в действительности, но…
— Да, умею.
— Хорошо, я сейчас принесу вам оружие, а дальше вы возьмите оборону в свои руки, вы самая старшая среди присутствующих по титулу, и все обязаны вам подчиняться. Назначаю вас командиром над студентами.
Мои слова не сразу дошли до сознания всех присутствующих, а когда дошли, то возмущению не было предела: ведь среди студентов имелись и решительно настроенные юноши, к тому же, совсем не трусы, но одно дело уметь, а другое дело думать, что умеешь. Меня хотя бы научили основам командования, в отличие от всех остальных. Однако и девушка оказалась в неловком положении: конечно, она привыкла повелевать в обычных условиях, а вот командовать в боевых, да ещё не имея в подчинении ни одного военного — та ещё задача.
— Вижу, что не получится. Хорошо, я думаю, что долг каждого мужчины защищать женщину, а уж тем более, юную. Я найду оружие, — развернувшись, я отправился в коридор, где стоял Пётр.
— Прикрой меня! — крикнул я ему и выскочил во двор, где начал обыскивать трупы, оставленные нападающими.
Тот, что стрелял в меня из карабина, потерял голову, причём в самом прямом смысле. От его головы осталась лишь шея и огромная лужа крови, уже впитавшаяся в землю, вид которой вызвал во мне отвращение и рвотные позывы. Карабин лежал невдалеке и оказался почти не повреждён, лишь один осколок вырвал из его приклада изрядную щепку, другие части остались целыми.
Сдёрнув с обезглавленного трупа пояс с патронами, я подхватил карабин и, закинув его себе за спину, перешёл к другим убитым. Здесь я разжился двумя револьверами и большим количеством патронов. Собрав оружие, я вернулся на второй этаж, где Пётр уже вручил револьвер одному из студентов, а я преподарил ещё один другому желающему, третий же оставил себе, вернее, Женевьеве.
Найдя её в аудитории и, не обращая внимания на окружающих, подошел вплотную, показал ей револьвер и спросил.
— Женевьева, я нашёл оружие, вы готовы его взять себе для защиты?
— Я⁈ — девушка во все глаза смотрела на зажатый в моей руке револьвер, потрёпанный, замызганный, в каплях чужой крови, испачкавшей его рукоять.
— У меня есть другой, мой личный, — понял я её опасения, — но к нему закончились патроны, они остались в общежитии. Идти туда опасно, но мне всё равно придётся это сделать, к тому же, срочно требуется поесть, я израсходовал свой дар почти полностью.
В это время я почувствовал, как по моей левой руке бежит кровь и, взглянув на неё, заметил, что один из осколков прорвал рубашку и рассёк кожу, которая теперь сочилась кровью.
— Вы, всё же, ранены, — сказала Женевьева, — давайте, я перевяжу, а револьвер этот не хочу брать, вот ваш пистолет возьму, а чужой нет.
— Может, у Петра найдутся патроны? — подумал я вслух. — Пойдёмте в коридор, я спрошу у него.
— Пойдёмте, я перевяжу рану, и у меня где-то завалялась шоколадка, хотите?
Я посмотрел на Женевьеву, видимо, в моих глазах отразилось то, от чего она сначала улыбнулась, а потом смутилась и опустила взгляд. Хотел ли я есть? Конечно, хотел! А ещё я очень хотел её поцеловать и вкусить не плотскую пищу, а любовную, настоящий нектар любви. А что может быть вкуснее нежных девичьих губ⁈ Прошла секунда, я очнулся и ответил.
— Не откажусь, спасибо!
Мы вышли в коридор, где продолжал стоять на охране Петр.
— Пётр, давай я посторожу, а ты посмотри в своём портфеле, нет ли у тебя коробки с патронами к моему браунингу?
— Патроны к твоему браунингу? Может и есть… — проникся Пётр, — я кидал туда всё содержимое из нашего ящика с оружием, возможно, и твои прихватил, а у тебя закончились?
— Да, у меня всего две обоймы присутствовало.
— Сейчас гляну.
Пока Пётр ковырялся в своём портфеле, я подставил руку Женевьеве, и она, достав платок, начала им перевязывать рану. И здесь я впервые стал свидетелем действия её дара. Женевьева умела изменять свойства материала, поэтому она, безо всякого труда, как резину, растянула платок и, обернув его несколько раз на моей мелкой ране, крепко завязала.
Пока она перевязывала мне руку, я тихо млел, предварительно отдав поручение наблюдать за обстановкой двум вооружённым студентам. Близость девушки, что, раскрасневшись, старательно перевязывала мне руку, бросила в жар. От резких движений её грудь, сжатая корсетом, еле заметно колыхалась буквально у меня под носом, отчего мне становилось ещё жарче.
Женевьева же, увлечённая оказанием помощи, не обращала на моё волнение никакого внимания и, только закончив, оценила со стороны наложенную повязку, мимоходом отметив залившую моё лицо и шею краску.
— А вы чего, барон, так покраснели?
— Графиня, вы, наверное, сильно затянули мне руку, вот вся кровь и бросилась мне в лицо, — сразу же нашёлся я с ответом.
— Да⁈ Извините, барон, и можете называть меня Женевьева.
— С удовольствием буду вас так называть, Женевьева.
В это время вернулся Пётр и с довольным видом протянул мне найденную им маленькую картонную коробку с патронами.
— На, Фёдя, держи, случайно с собой прихватил.
— Спасибо! Как раз на одну обойму хватит.
Взяв коробку, я вынул браунинг, положил его рядом с собой, достал обойму и, разорвав картон, принялся сноровисто снаряжать магазин, а когда закончил, Женевьева протягивала мне шоколадку.
— Вот, нашла!
— Спасибо! — сказал я вслух, а про себя подумал, что какие же девушки всё-таки сладкоежки, это она с собой таскает в сумочке каждый день шоколадку, оказывается, а то и не одну.
