Арсену тогда вдвоем с роботом удалось вывести корабль в нейтральные системы, за что его повысили сразу на четыре разряда, а робота перевели работать во флот.
Оставаясь за главного, он любил покомандовать. Но делал это весьма своеобразно, даже как-то неуклюже. Вот и сейчас он медленно повернулся ко мне и хитро прищурился.
— Ну что, расквитаться мне с тобой за прошлый раз, или пожалеть?
— Ч-чего⁇
Он медленно пошёл в мою сторону, засучивая рукава.
Глава 5
Азартные игры в рабочее время
Я помню, как увидел Арсена в первый раз — мне тогда было четырнадцать лет. Я уже закончил среднюю школу и поступил в «бурсу», как её называли — в училище юнг.
Именно в тот год мама бросила нас и сбежала куда-то в Империю.
Батя переживал, сильно, собственно, как и я. Он всё ещё служил в Третьем Дефлюцинатном Флоте, сидел на достаточно низкой ставке для своего возраста и опыта — всего-то «капитан шестого разряда». Да и грузовичок всё больше простаивал без дела. Нет, лезть в бутылку он бы и не подумал — не того воспитания и закалки. Да и община и многочисленные родственники исправно помогали нам — что с психологической поддержкой, что с трудочасами и бытовыми делами.
Но батю манили звёзды. Возвращаясь домой после учёбы, я прямо видел, что с ним что-то происходит.
— Куда-то умахал вчера вечером с Ильичом, вроде как в Иммигрантский, — ответила бабуля однажды, когда я спросил, где пропадает отец.
Информация эта сильно заинтриговала. Районный Союз Иммигрантских Автономий, распологавшийся на отдельном континенте в северном полушарии — место достаточно разношёрстное. Туда селили всех беженцев, которые прилетали в наши края целыми пассажирскими «ковчегами». Сотни районов, в каждом из которых свой язык, своя архитектура и культура. Люди нашего круга общения катались туда разве что на культурные экскурсии. Вернулся он на флаере тогда поздно вечером — заметно повеселевший и загадочный.
— Заживём, сынку! — сказал он.
— Ты чего, на работу устраиваешься? — догадался я.
— Не суй нос ни в своё дело! — буркнул он и ушёл к себе в спальню.
Я попытался расспросить Ильича, но тот, как он это часто делает, ссылался на уровень секретности.
Тогда я совершил мелкое хулиганство. Проснулся ночью и вылез через окно в сад. Пробежал по уже знакомой аллее до стоянки флаеров, сорвав по дороге спелый кумкват. Ключ на доступ в кабину уже был в моём браслете, мне разрешалось сидеть в кресле пилота, и я успешно открыл дверь.
Вызвал журнал маршрутов. Оказалось, что батя летал в недра огромного логистического комплекса на самом севере иммигрантского континента — рядом с двухмиллионным микрорайоном ирокезов.
Наверное, об ирокезах я узнал именно в тот момент, до этого слышать не приходилось. Кого только не было в этих краях. Помню, что на уроке истории я был шокирован историей, как в наши края прилетели некие бразильцы: они проделали путь в два года, с пятью сотнями погружений и всплытий на сравнительно небольшом лайнере пятого класса размерности длиной всего семьсот метров. И было их там сто тысяч человек!
В общем, логистический комплекс меня несколько расстроил. Неужели снова скучная работа где-нибудь на погрузочных глайдерах?
Но всё встало на свои места ещё через неделю. Только я вернулся домой на выходные, как меня тут же поймала тётя Аурелия.
— Батька-то твой — работу сменил! Что-то секретное… Беги скорее, он как раз с Ильичом снова собираются!
Батя уже шагал по тропинке от одного из сараев, неся по две старые табуретки в каждой руке.
— Ага, сынку, ты-то вот мне и поможешь, — не здороваясь, он поставил передо мной парочку табуретов.
Шедшему навстречу Ильичу он скомандовал:
— Табуретки кончились, хватай ковёр и погнали. Чо, Гарь, с нами поедешь, что ли? Всё равно, если Куратор позволит, через пару лет тебя юнгой возмьём.
Я засиял от радости. Юнгой! Всё-таки, это корабль, и явно — большой!
Потом мы долгие три часа летели на север в тесном глайдере — мимо проносились сначала океан, потом горы, луга, пастбища, деревеньки, и лишь ближе к северному побережью начались промышленные зоны и многоэтажные кварталы.
Мы приземлились на верхнюю стоянку гигантского бетонного здания — наверное, оно было километров пять в длину — и располагалось вдоль обрыва на берегу океана. Я уже догадался, что это огромный эллинг для судов третьего класса размерности — таких было немного, ведь стометровые суда не так-то просто посадить на поверхность планеты. Волчки большинства пород, обеспечивающие подъём и гравитацию на борту, не могут садиться на землю — им нужна как минимум сотня метров, чтобы подлезть под брюхо такой крупной посудины. Поэтому либо суда поднимают швартовочные краны и буксиры, либо — они садятся на выдвижные рельсы-стапеля над здоровенным обрывом.
Но никаких непрерывно садящихся и поднимающихся судов не виднелось. По первому впечатлению, на крыше было слишком пусто для таких площадей — всего десяток флаеров на стоянках, пара человек и роботов, неторопливо что-то погружающих. Внизу, под обрывом, в момент снижения я заметил стоянку судов водных — несколько десятков небольших лодок, выглядящих достаточно старинными и резво покачивающимися на волнах.
— Какому предприятию принадлежит это здание? — спросил я Ильича.
— Сейчас портово-логистический комплекс «Чероки-5» находится на балансе Муниципальная микрорайонная артель «Лаврентийский консервный завод Союза Национальных Автономий».
— Батя? Ты устроился на консервный завод? Реально?
— Помолчи! Сплюнь! Нет. Скоро всё узнаешь.
Мы вышли из флаера, похватали стулья и побежали к ближайшему лифту. Я взгляну в сторону моря. Ветер с океана дул жуткий, пронизывающи, лишь потом я понял, что над океаном в тот момент был настоящий шторм. Могло показаться странным, что для его успокоения тогда не призвали тюленера — огромную космосущность, способную перетаскивать астероиды по орбитам и гасить ураганы в атмосфере. Впрочем, Союз национальных иммигрантских автономий вечно был экономически-отстающим и производил очень мало трудочасов в год. Предприятия строились, но работать особо никто не хотел — менталитет у большинства переселенцев был совсем не коммунистическим. Конечно, действовал принцип «от каждого по способностям — каждому по потребностям», и все они жили вполне комфортно, только вот заниматься улучшением климатических условий здесь тоже никто особо не торопился.
До того момента я не был в столь северных широтах и оделся очень легко. На дворе была осень, и после я долго шмыгал носом, пока тётушкин робот-врач не подобрал мне нужную инъекцию. Лифт, как оказалось, не работал, и мы пробежали ещё сотню метров — до лестничной площадки.
Спускаться вниз пришлось очень долго — пролётов двадцать. Хоть мы и делали пару остановок, руки в конце спуска уже отваливались, а бате ворчал: дескать, знал бы, что так далеко, залетел бы со стороны въездов и сел поближе. И вообще — взял бы гравитележку. Ильич нёс больше всех груза — ковёр, какую-то тумбочку и пару мешков и шёл молча, в такие моменты мне казалось, что на его металлической морде выражение слегка насмешливое, даже злорадное — мол, я же говорил!
Потом мы спустились вниз и долго обходили здоровый, ржавеющий на стапелях эсминец. В длину он был метров триста, в высоту — сорок, не меньше. В куче мусора и металлических листов под колёсными тележками я увидел две пару глаз, сверкнувших из темноты — какие-то мелкие хищники свили себе там гнездо.
Наконец, мы вышли на внутреннюю «улицу», шедшую вдоль всего комплекса и прошагали ещё два отсека — каждый в сотню метров шириной. И тут я впервые увидел его — гипотраулер «Молотов». Он возвышался в эллинге ржавым угловатым утюгом, окружённый парой строительных лесов. Пара рабочих и тройка роботов что-то неторопливо красили и шумели инструментами. Затем один из мужиков — огромный, в чёрном строительном халате, помахал нам рукой, немного неуклюже спрыгнул вниз, подбежал и вытянулся по стойке смирно.
