— Кто здесь живёт, Зико? — спросил я, двигаясь следом за мужчиной.
— Предатель и мой злейший враг!
— Да кто он такой? — не унимался я.
Яркий свет факела отыскал на первом этаже деревянную лестницу, по которой мы взбежали на второй этаж. Доски под нашими телами в доспехах натужно скрипели и мучительно изгибались, готовые вот-вот обломиться. Зико взбирался наверх, прыгая через пару ступень, когда я наступал на каждую, а подол моего ужасного плаща цеплялся за перила.
Зико так яро рвался вперёд, что меня несколько напугало его стремление.
Уже поднявшись, я нагнал Зико у двери, из-под которой по полу разливался свет, и схватил его за плечо.
— Мы никого не станем убивать, — гаркнул я на него, — пока я не получу ответы. Ясно?
— Я и не хочу никого убивать! Я лишь хочу заглянуть ему в глаза.
В свете факела лицо Зико исказилось гримасой безумия, граничащей с невероятной злобой.
— Орам! — взревел Зико на весь дом, абсолютно не боясь быть раскрытым, хотя мы и так уже не церемонились особо, и никто не скрывал своего присутствия. — Я знаю, что ты здесь, подлый старик! Я пришёл, как и обещал тебе много лет назад. Я вернулся, и ты возможно ещё не в курсе, но мои люди очистили город от проклятых кровокожих, которых ты так любил и всю жизнь целовал им задницу!
— Глупец! — раздался старческий голос из-за двери, усталый и измождённый. — Что ты наделал…
Зико отварил дверь, ладонью, медленно дернув рукоять на себя. Меч он опустил, Зико не боялся того, кто жил в комнате, но меня терзали опасения, что тому, кто живёт в комнате может грозить опасность.
Зико тяжело дышал, он медленно перешагнул порог и вошёл в помещение, залитое светом дюжины свечей. Я шёл следом. За широкой спиной Зико я не мог разглядеть человека, живущего в комнате, но мог почувствовать стойкий запах пота и старины, с которыми не может справиться даже морской ветер. Доски под нашими ногами захрустели и Зико отошёл в сторону. Послышался хруст кожи — Зико с силой сжал рукоять меча, что вновь меня насторожило. Он был невероятно зол, ярость вскипятила его кровь, заставила бурлить так сильно, что я это явственно ощущал стоя в метре от него.
— Ты рад меня видеть? — обратился Зико к седому старику, сидящему на кровати, сгорбившись.
Престарелый мужчина закашлял, подставив пухлый кулак к сухим губам. Он был одет в серую ночнушку, прилипшей к его откормленному телу так плотно, что были видны обвисшие груди и здоровые соски. Одеяло валялось на полу, видимо случившееся обрушилось на старика в момент, когда он готовился ко сну. Но ни тревоги, ни страха на его лице рассмотреть не получалось. Пухлые пальцы погладили седую бородку, старик сдул с ладони пару выпавших волос, и только потом одарил нас своим беспечным взглядом.
— Да, сынок, — медленно и без эмоционально выдавил он. — Я рад тебя видеть.
Глава 18
Загорелая кожа на лице старика медленно растягивалась в улыбке. Его слова о том, что он рад видеть своего сына — всего лишь ложь. Я не стану говорить это Зико. Незачем.
Моя багровая лужа пропитала половые доски, заполнила все щели и медленно подобралась к босым ступням седовласого мужчины, сидевшего на кровати и даже не испугавшегося моего вида. Я залез ему не только в голову, но и в душу. Такую странную. Сильную, необузданную. И что больше меня пугало — я не мог с уверенностью обозвать её плохой или хорошей. Душа сильного человека с железными нравами и правила. Кому-то они покажутся проявлением жестокости и попыткой занять доминантную позицию над слабыми, а кому-то — надеждой на величие и благое будущее, построенное на силе воле, воспитанной жестокостью в слабом духе и теле.
Уставшие глаза, цвета вспыхнувшего пламени на луже разлитого по полу масла, медленно оторвались от тяжело дышащего Зико и перекинулись на меня. В полной тишине старик изучил меня. Ни один мускул на его лице не дрогнул, даже когда его взгляд упал на подол уродливого плаща из пары дюжин мужских лиц, чьи улыбки были обращены в стену позади меня. Я был обыденностью для этого человека. Я был данностью.
Не отрывая от меня глаз, он произнёс хриплым голосом:
— И кого ты привёл в мой дом, Зико?
Зико убрал меч в ножны. Стащил кожаную перчатку с правой ладони и зачесал влажные от пота волосы назад.
— Тебя сейчас должно волновать другое, — прошипел Зико, скривив губы от отвращения, которое он испытывал к этому человека.
— И что же, сынок…
— Не называй меня так! — зарычал Зико.
Старик вскочил с кровати с грацией молодого самца. Он хоть и был стар, но дури в нём было предостаточно. Улыбка сошла с лица, сменившись животным оскалом.
— Нет я буду тебя так называть! — взревел мужчина и начал тыкать пальцем в Зико. — Хочешь, убей меня. Хочешь, выбрось в море и утопи. Хочешь, сожги на костре, но это не изменит того факта, что ты мой сын. И что же, сынок, меня сейчас должно волновать? То, что ты считаешь меня предателем, хотя сам приводишь кровокожа в мой дом? Или то, что ты якобы очистил город от кровокожих, убил всех, но сам стоишь в шаге от одного из них? — старик вдруг успокоился и хмыкну. — Хотя, сынок, есть одна вещь, которая меня начала волновать именно сейчас, именно в этот момент, когда ты вступил в мой дом с этим кровокожам…
— И что же, Орам?
— А то, что ты наконец сможешь меня понять!
— Нет! — гаркнул Зико, уставившись на старика.
— Почему же? Чем оно, — старик коротко взглянул на меня, после чего вновь перевёл взгляд на Зико, — отличается от других кровокожих?
— А тем, что другие кровокожи убили твоего сына! Они убили Норока, отец!
Слова Зико впитали в себя желчь и ненависть. В его взгляде, обращённым на лицо старика, было лишь одно желание — увидеть, как этот престарелый мужчина мучается и страдает. Но ничего подобного не происходило.
— Зико, — произнёс старец. — Это не кровокожи убили Норока. Это ты его погубил. Ты его выпихнул на дорогу, которую он бы никогда не выбрал! — последние слова сорвались с мужских губ с невероятной злобой.
— Как ты смеешь меня обвинять в выборе дороги, на которую сам и выбросил! Ты — мерзавец! И не пытайся отрицать того факта, что из-за тебя был убит Норок. Ты предал нас! Ты предал своих сыновей. Ты предал свою семью…
— Да кто научил тебя таким речам, глупец⁈ Кто влил тебе в уши столь горький яд?
— Мои глаза! То, что я видел! То, что я видел смерть матери от твоих рук! Я что, должен был сидеть на месте и принять это как должное?
Зико разозлился не на шутку. Молодая кровь вскипела в его жилах, заставляя тяжело дышать и делать выбор в пользу эмоций, а не разума. Правая рука медленно поползла к ножнам, но остановилась рядом с рукоятью меча. Вытянутые пальцы сжались в кулак, успокаивая вскипевший внутри его души гнев.
Старик вновь улыбнулся, его тело содрогнулось от нездорового хохота.
— Хочешь убить меня, сынок? Так убей! Найдёшь в себе силы?
— Я не такой как ты! И никогда руку не подниму на своего… мне противно и сложно произнести это слово, но я произнесу его, даже если оно относится к тебе… Не подниму руку на своего родного!
— Да оглянись ты, глупый мальчик! — ревел старик на всю комнату, — Посмотри, что мы сделали! Народ победил голод и болезни! Мы стали жить. Не существовать, а жить! Вспомни жалкие лачуги вдоль побережья моря, в которых мы жили. Вспомни голодные дни и жуткий кашель, сотрясающий по ночам воздух во всей деревне. Кровокожи помогли нам…
— Они заставили тебя убить мать!
Улыбка с лица старика ушла, оставив тень безразличия. Брови нахмурились, дыхание ровное. Воспоминания его никак не трогали, в отличии от Зико, которому каждое упоминание о матери давалось с болью в сердце.
— Твоя мать была другой. И ты это прекрасно знаешь. Она не могла сосуществовать с кровокожами. Она стала препятствием не только на их пути, но и на нашем.
— Мы могли бы уйти прочь из деревни…
— Кровокожи этого бы не допустили. Столь печальный факт был всегда известен тебе.
