— Как можно рассказывать о том, чего у меня не было. Детство… — я не хотел, но улыбка сама появилась на моём лице. — Но вот то, что будет впереди, — мы расскажем вместе.
— Мне с трудом верится, что твои уста могли произнести такое.
— Нам нужна армия, — сказал я. — Иного выхода нет.
— Ты хочешь обратить всех жителей каменного города в кровокожих? Ты хочешь из крестьян, женщин и детей сделать свою армию?
— Нет. Их обращение в кровокожих станет для них искуплением вины.
— Вины⁈ — бульканье, вырывающееся из глотки моего друга, заметно усилилось. — За что?
— Вчера я стоял в людской толпе, когда на площади казнили людей. Как думаешь, хоть каплю сострадания я ощутил? Переживание, или страх?
Дрюня молчал. Лунные глаза вперились в моё лицо, столкнувшись с неприятной истинной.
— Я ощущал каждого жителя, — продолжил я, — залез каждому в голову. И знаешь, что я там нашёл? Ненависть и злобу. Эти люди вызывают у меня лишь отвращение. Во мне вскипает гнев, и жажда наказать каждого за их деяния и мысли!
— Судьба этих людей незавидна, и они не виноваты в том, что с ними случилось. Многие годы они живут под гнётом жестокого узурпатора.
Я улыбнулся от наивности моего друга и тихо рассмеялся.
— Эти людишки приняли его, — сказал я, убрав с лица улыбку. — Пустили целиком в свои сердца. Пустили в свои души со всеми страхами и ужасами. Отдались ему со всеми потрохами и присягнули. Общество отравлено, все, до единого жильца. И у нас есть только одно противоядие — война.
— Твои рассуждения пугают меня, Червяк!
— Я дам шанс этому обществу очиститься…
— Ты не оставляешь им выбора!
— Ну как же не оставляю. Они либо умрут, либо уберегут свой город, очистят свои головы от грязи. Искоренят злость, и станут служить во благо человечества.
— Так нельзя.
— А как можно? Хочешь оставить их здесь, чтобы они со спокойной душой дождались армию кровокожих?
— Они могут уйти с нами!
— Куда? — спросил я, усмехнувшись. — Скоро вся эта земля истопчется пот топотом тысячи сапог кровокожих.
— Да откуда ты это знаешь?
— Там, на втором этаже, куда повёл меня Зико, мы нашли мужчину в возрасте. Он оказался отцом Зико. Мой вид его нисколько не напугал, его пугало другое. Пугало так, что воздух в комнате сотрясался от силы страха, опутавшего его душу. Самое страшное в жизни — понимание обречённости. Ожидание — ещё хуже. Страх холодил его кровь, и с каждой минутой ожидания его кровь лишь сильнее индевела. Гнус не будет церемониться, или заново воспитывать это общество. Своим появлением, своим вмешательством мы всем выписали смертный приговор.
— Почему? — булькнул Дрюня. — Какой смысл?
— Мы тут побывали. Мы принесли другой мир, показали его. Свергли старый миропорядок. Мы не лучше Гнуса, единственное отличие — у нас разный яд, которым мы отравляем умы слабых и беззащитных.
— Мы можем побороться за этих людей! Люди — это не какой-то расходный материал! Червяк, мы не можем так поступить. Твоё циничное решение погубит много судеб!
— Но спасёт гораздо больше. Дай этим людям возможность побороться за себя самим.
Тень в виде креста медленно переползла на деревянную стену позади нас. Независимо от того, какое будет принято решение, и тем более, какие последствия оно за собой потянет, тень в виде креста всегда останется чёрной. Меняется лишь окружение. Светло-оранжевый квадрат сменил тусклое серебро и осветил нутро церкви, дав нашим глазам возможно лучше разглядеть убранство.
Стены пусты, под деревянным сводом потолка — паутина. На огромной балке, пересекающей по всей длине церковь, теснились десятки гнёзд местных птиц. Только сейчас я заметил белый помёт, заливавший пол и спинки скамеек впереди нас.
С крыши донёсся писклявый щебет птенцов. Крылатая тень спрыгнула с балки и устремилась в разбитое окно в стене напротив, быстро разрастаясь до размера тепловоза. Мать улетела за пищей, сверкнув огромными крыльями на фоне просыпающегося солнца.
— Пойдём, — сказал я Дрюне, вставая со скамьи. — Пора будить народ.
Безлюдные улицы встречали нас тёплым ветром и тишиной, когда мы покинули церковь и направились в сторону башни Гнуса. С оружием у меня не было никаких проблем, можно было вырастить из ладони хоть сотню клинков, хоть тысячи топоров, но по силе оно и близко не сравняться с тем, что ждало меня внутри мерзкой твердыни. Длань праха. Копьё по-прежнему валялось на полу, сверкая костяным наконечником в свете солнца, проникшего в комнату через окно. Прекрасное оружие, не такое жуткое как Дрюнина секира, но всё же.
Забрав копьё, мы направились в сторону ратуши.
У стен местной мэрии собралось всё войско Зико. Мужчины и женщины с покоящимся в ножнах оружием жгли костры и готовили еду. Команда Зико дрыхла на первом этаже. Осси стояла на улице, любовалась морем и восходом утреннего солнца. А самого Зико я нашёл на втором этаже в отцовской комнате. Не знаю о чём они разговаривали и болтали ли вообще, но, когда я их застал, они сидели поодаль друг от друга в полной тишине.
— Зико, — сказал я, подходя к парню. — Нам нужно разбудить всех людей.
— Зачем! — прозвучало двумя мужскими голосами.
Зико и его отец уставились на меня, ожидая ответа.
— Орам, — сказал я, кинув взгляд на седовласого мужчину. — Вы всё и так прекрасно понимаете. На этой земле столкнулись интересны двух сторон. И победитель здесь может быть лишь один.
— Всё слишком быстро произошло, — обречённо произнёс старик.
— В жизни всё так происходит. Я не могу вас забрать с собой, но и не могу оставить на растерзание Гнусу.
— Ты уходишь? — спросил Зико.
— Да. Мне нужно собрать армию. Мне нужно победить кровокожих и попасть на возрождающиеся земли.
— И как ты планируешь это сделать? — спросил отец Зико.
Я перевёл на него взгляд и ответил:
— Корабли. Мне придётся захватить их корабли.
— Да, хорошо… — вскочил с кровати Зико, — но что станет с людьми в твоё отсутствие?
— Я оставлю им подарок, — я вновь перевёл взгляд на старика. — Я подарю вам возможность искупить свою слабость и бесчеловечность перед лицом силы, которую вы приютили в своих сердцах.
Глаза старика округлились, уголки губ нервно дёрнулись. И чем дольше на меня он пялился, тем сильнее хмурилось его лицо.
— Я не понимаю! — взревел он, что было ожидаемо.
Мужчина вскочил с кровати и двинул в мою сторону, глядя на меня без капли страха.
— Кровокож, — рыкнул он, — я требую объяснений! Что ты называешь «слабостью»? Что ты имеешь ввиду, называя нас «бесчеловечными»?
— За что ты убил свою жену? — спросил я, стараясь не смотреть в сторону Зико.
Губы старика на загорелой коже вновь дёрнулись. Он разозлился. Разозлился на меня, но никак не на себя за свой гнусный поступок.
— Его мать угрожала нашему процветанию! — выпалил он. — Да кто ты такая, чтобы я перед тобой давал подробные отчёты⁈
— Отец, умолкни! — гаркнул Зико, вскакивая со стула.
Старик бросил короткий взгляд на сына, затем перевёл на меня. Воспоминания корёжили его лицо, хмурили брови, прятали глаза за вздувшимися веками. Губы уняли дрожь, он медленно произнёс:
— Вам не понять! Они дали нам лучшую жизнь.
— Какой ценой, отец⁉
— Плевать на цену, когда на карту поставлено благосостояние всего народа! Плевать на всех, кто против! Они глупцы, и не понимают, чего себя лишают.
— Сегодня, — сказал я, обращаясь к старику, — я преподнесу вам необычный дар. Зико, прикажи своим людям пробежаться по городу и собраться всех горожан на центральной площади.
Моя просьба была исполнена, когда ослепительное солнце медленно подкрадывалась к зениту. Я стоял на центральной площади между двух крестов, на которых были видны пятна въевшегося в древесину пота и гноя казнённых.
У моих ног — бесчисленная толпа. Людское море с покрытыми головами было обращено на меня. Люди перешёптывались, боялись, выказывали страх редкими жестами в мою сторону. В первых рядах стояли мои друзья. Они следили за порядок, хотя в этом не было никакой необходимости.
