Я даровал им возможность избрать истинный путь.
Когда рёв обезумевшей толпы начал утихать, я спустился с подиума к моим друзьям. Вперившиеся в меня взоры были по-своему разнообразны. Я видел в их взглядах недоумение, злость, ненависть и даже радость. Я мог с каждым разделить их чувства. Мне были понятны их переживания.
— И что мы будем делать дальше? — спросил Дрюня, поглядывая на меня с лёгких недоумением.
— Нам нужна армия, — ответил я.
— А это что? — резким взмахом левой ладони Дрюня нарисовал дугу над вибрирующей толпой на центральной площади.
— Ты хочешь вместе с этими людьми вступить в бой с сильным врагом?
Дрюня молчал. Сжимал до хруста древко секиры, но молчал. И пока он обдумывал мои слова, я продолжил:
— Эта толпа не достойна идти в бой с нами. Но они достойны шанса на искупление, которое я им даровал. Мы могли бы уйти спокойно, никого не трогая. Оставили бы их со своими мыслями и страхами наедине, но тогда бы они разбежались по этой земле как блохи по собаке. Грязь в их головах нельзя разносить дальше дома. Она заразна. Она уже их отравила.
— А ты типа доктор у нас⁈ Ты их вылечил?
— Давай считать, что я сделал им прививки. Каждому!
— Даже детям!
— Да. Даже детям.
Среди вопящих и кричащих в толпе кровокожих я видел младенца, валяющегося на алой глади. Рядом с ним на корточках стояла женщина. Видимо, его мать. Она громко вопила, пыталась со своей ладони содрать пальцами отвердевающую корку, абсолютно не понимая, что с ней происходит. Когда только всё началось, она выронила своё дитя. Ребёнок громко ревел, а когда упал наземь — умолк. Тогда он умер, но лишь на миг. Я почувствовал это, почувствовал, как медленно погибало сознание в проломленном черепе, когда сердце перестало биться. Большего мне не надо. Стоявшая на корточках женщина протянула руки в кровавой корке к младенцу, чей родившийся крик сменился противным бульканьем. Дитя, как и его мать, обратилось в кровокожа, и его вторая кожа будет расти вместе с телом. В мозгу матери ожившего ребёнка теперь текла совсем иная химия, лишённая гнева и ненависти. Эта женщина была по-настоящему рада спасению своего младенца, несмотря на их новый облик. Несмотря на их новый образ жизни. Эта женщина обрела способность не только сострадать, но и быть благодарной.
Я обратил всех в кровокожих. Кто-то из обращённым посчитает это проклятьем, а кто-то — даром. Как и дарованную нам жизнь. Меня печалило лишь одно — что столь очевидную истину бытия не все понимают.
— И из кого ты собираешься набрать себе армию⁈
Дрюня всё никак не мог угомониться. Когда все смерились и осознали происходящее, мой гнойный друг зачем-то пытался получить ответы на очевидные вопросы. Он утратил своё лидерство, уступив первое место на пьедестале мне. Теперь всё будет по-моему. Теперь я буду решать, как мы поступим дальше.
— Червяк, ты что… — Дрюня почти срывался на крик. — Ты хочешь людей свободных деревень обратить в кровокожих⁈
— Если мы этого не сделаем, то на этой земле не останется свободных деревень. Война вот-вот обрушиться на побережье этого города и устремиться в глубь, в леса, в деревни, в людские души. Да и как можно назвать сотни деревень свободными, когда каждые пять лет детей этих «свободных» деревень нагло и бесчеловечно отрывают от материнской сиськи и увозят прочь.
— Так быть может, это такая малая жертва ради мира! — настаивал мой друг. — Ты не думал об этом, Червяк?
— В любом случае, мы уже изменили местный миропорядок. Мы открыли ящик Пандоры.
Если бы каменное лицо Дрюни могла изображать злость и ненависть, оно бы именно это сейчас бы и изображало. Даже на лунных глазах я видел залёгшие глубоко в крохотных кратерах тени злобы.
— А я согласен с Ингой!
Вперёд вышел Зико. Молодой парень с отвращением наблюдал за мутацией толпы, вслушиваясь со всем вниманием в наш разговор.
— Мы никогда не были свободными, — сказал Зико, с трудом отрывая взгляд с вопящего в ужасе мужчины и переводя его на Дрюню. — Здесь, на этой земле, свобода — лишь иллюзия, в которой ты живёшь, пока тебя не тронет действительность. Я отказываюсь так жить! Я давно отказался от такой жизни! И мы даже не знаем, что происходит на возрождающихся землях! Что происходит с украденными детьми?
— Дрюня, — сказал я, — вспомни Ансгара. Его отец хотел жить в мире, но, к сожалению, ему приходилось бороться за этот мир. Их деревня была постоянна подвержена нападениям кровокожих. И когда, как ты всё это время думал, все жили в мире, — они продолжали бесконечную борьбу. И их борьба распространилась на поколения. Только сейчас вместо привычной борьбы к их стенам подкатит совсем непривычная война, которая не оставит в живых никого.
Дрюня окинул взглядом толпу людей, обращённых в кровокожих, которые постепенно утихали, мирясь со своим новым положением. Покрытые гнойной коркой пальцы с хрустом сжали древко уродливой секиры, после чего лунные глаза обратились к морю. Тёплый ветерок слабо бил нам в лицо, и его силы не хватало даже приподнять мой плащ из содранных мужских лиц.
— Дрюня, оттуда придёт война, — сказал я, поглядывая в сторону моря вместе с моим другом, — но здесь мы должны её остановить.
— А потом что? — спросил он, не отрывая взгляда от прекрасной морской глади.
— А потом мы перенесём войну на ту сторону, откуда она пришла.
— Ради чего? Неужели нельзя здесь, на это месте всё остановить⁈
— Нет! Мы должны добраться до самого корня войны. Ростки смогут дотягиваться до нас бесконечно, пока корень будет лишь углубляться в землю, пропитанную кровью.
— А ты хоть подумал о том, что если ты погибнешь — погибнуть они все! Все эти люди обратятся в пыль. В прах! И их сдует морским ветром и понесёт по бесплодной земле!
— Так давай сделаем так, чтобы этого не произошло! Дрюня, пойми, наш выбор невелик: жить или умереть. Всё! Другого не дано. Поверь, когда мы победим, у нас будет возможно построить на этой земле свой мир. Представь себе деревни, в центре которых высятся над головами жителей роскошные сцены. С приходом ночи люди будут собираться возле этих сцен и с нетерпением ждать, когда вспыхнут факелы, и в ярком свете огня на сцену выйдут музыканты. Толпа взорвётся аплодисментами и криками. Кого-то вырвет на землю от избытка алкоголя, а кто-то уже будет трахать девку в толпу. И толпа не утихнет до тех пор, пока первые ноты не разлетятся по округе. Iron maiden, Metallica, Kiss, Nirvana…
— Rammstein! — гортанно булькнул Дрюня.
— Lynyrd Skynyrd! — добавил я. — Мы научим их всему, что знаем. Война ради лучшего мира. Вспомни слова одного писаки: без войны нет мира.
— Да, только бы эта война не стёрла мир к чёртовой матери.
— Мы оставим после себя неизгладимое наследие, на костях которых вырастит новый мир, куда краше и интереснее.
— Червяк, я буду честен. Мне не нравится ничего из того, что ты перечислил. Мне абсолютно не нравится перспектива войны. Перспектива обратить население в кровокожих меня так вообще приводит в бешенство. Но сидеть сложа руки и ждать, что тебя не коснётся, а пройдёт мимо — не лучший вариант. У меня уже забирали созданный мною мир, хоть и крохотный, но он был неотъемлемой частичкой моей души! Отняли, сделав мне больно. И ты прекрасно знаешь, что я сделал с ними в ответ. Но одно меня пугает…
— Что?
— Ты породишь бесчисленное количество кровокожих. Что с ними будет потом?
— А что будет с нами? Они, как и мы, будут жить с этим. Это меня не касается. В лучшем случае, мы сможем найти способ, как обратить процесс. Я не знаю. Я не думал, на этот счёт.
Дрюня фыркнул. Толпа кровокожих почти утихла, давая возможность мне услышать треск гнойного доспеха, раздающегося каждый раз, когда Дрюня от злости дёргает плечами и тянет спину.
Центральная площадь города медленно наполнялась звуками трущихся друг о друга тысячи пластин свежевыращенных доспехов, топаньем ног о кровавую гладь, разносящую мягкие звуки, словно все люди ходят в тапочках по ворсистому ковру. Кровокожи стояли и смотрели на нас. В каждом я ощущал праведный гнев и желание меня разорвать на куски. Но они ничего не могли. Их воля в моём кулаке. И свой праведный гнев они направят совсем на другого врага.
