Мужик правой рукой истово очертил у себя перед носом размашистый круг. Чуть в ухо Айриэт не заехал. Та едва успела уклониться.
– А дело, значится, так было. Еду я, значится, из города. Частенько я по этой дороге туда и сюда-то катаюсь, и всегда без приключений складывалось. А тем днем все шиворот на выворот шло. Вот, ну всё! Я вона ещё и из-за ворот-то не выехал, а жинка – то моя, Оська, заголосила. Оно, вишь, молоко в крынке возьми, да и скисни…
– И что? – с неподдельным интересом спросила я, не умея в толк взять, какое отношение скисшие молоко имеет к будущей встрече с мертвецами, о которых, вроде как, должен пойти рассказ.
– Как это – что? – искренне возмутился мужик моей малограмотностью. – Оно ведь и неразумному мальцу понятно: коли молоко в крынке скисает, это значится, за порогом либо ведьма прошла, либо ещё нечисть какая. Уж удачи не жди – не будет!
– А, – протянула я, несколько озадаченная.
– Ну, так, скока Оська не голоси, и хоть сердце у самого не на месте, а ехать, значится, надо. Запряг я, значится, мою каурку вислоухую, жинке наказал, что б, ежели что, не баловала, хозяйство вела исправно и себя блюла честно.
– До вашего приезда, что ль, не баловала-то? – Айриэт, бедняжка, аж покраснела, от мужественной попытки не расхохотаться. – Горячая, знать, у тебя жинка. Ты пореже её оставляй.
Крестьянин поглядел на нас, прыскающих в кулаки, с укоризной:
– У вас, у баб, все на одно мозги налажены. Э! – погрозили нам пальцем. – Вертихвостки!
– Ты, мужик, обиды не держи, – хихикая, выдавила я из себя. – Мы ж не самом деле дурного-то, не думаем. И баба твоя, наверняка, честная да работящая. Ты дальше рассказывай.
Мужик попался не злобливый, в раз сменил гнев на милость.
– Сходил, я значится, на могилку к предкам…
– Ну, простился ты со всеми. Дальше то, что было? – не могла не съязвить Айриэт.
– А дальше я, значится, как и было положено, в город поехал. Дорога вот, как сейчас была – тихая такая. Птички поют. Солнышко светит. Я аж сам запел. Еду. Хорошо так, привольно! Словом, я пока до города, значится, доехал, про крынку совсем забыть успел. А торговля в тот день их рук вон плохо пошла. Мало того, что я по дороге два кувшина разбил, так ещё перекупщики, туды их в дышло кочергой, цены перебили. Сбавили – дальше и некуда. Гады! Похлещи любого упыря…
– Да ты, дядька, про мертвяков рассказать обещал, – напомнила Айриэт. – Что перекупщики гады, мы без тебя сызмальства знаем.
– Ага! – кивнул крестьянин головой. – Ну, так еду, значится, я назад. Выручка в кармане с гулькин нос. Настроение – хуже и некуда. Оська моя баба скандальная. Сама в город ни ногой. Где двери в большую хату открывают, не знает. Но, как меня учить – у-у! Такой, значится, в неё энтузиазм с интеллектой вселяются: караул кричи – не поможет.
Еду, значится, готовлюся к плешине, которую жинка-то моя, выручку за три месяца увидав, проест на моей головушке. К гадалке не ходи – прогрызет, волчица дикая. И не замечаю, как лес другой совсем стал. Почитай, будто вовсе не по своему краю еду. Темный он, весь, темный – аж жуть! А уж до чего тихий, девки! До чего тихий!
Мужик почти уже шептал, создавая атмосферу. Загадочно так, зловеще шелестел. Мы даже головы в плечи втянули, предвкушая жуткий ужас.
– Будто все в нем повымерло напрочь. Ни веточка не хрустнет. Ни листик не шелохнется. Ручьи – и те не звенят. Даже травка не шуршить. Глянул я тут на небо, а там…
– Мертвецы? – тоненько ахнула Мари, рукой за левую грудь хватаясь.
– Тьфу!!! – смачно плюнул дядька. – Дура девка! Да какого ляда мертвецы на небе-то делают? Они тебе, чё? Гуси-лебеди?!
– Но что ты там, на небе, увидел-то тогда?
– Знамо чё, – весомо сказал мужик, указательный пальцем целясь в небо. Аж приосанился. – Луну!
Тут мы не выдержали. Смеялись до слёз. От хохота даже бока заболели.
Каурка вислоухая побежала. Рванула вперед, тяжело приседая на все четыре конечности сразу, как заяц. Я такого аллюра у лошадей не то, что не видела – представить не могла. Выглядела она настолько дикой, что самим бежать хотелось, ломясь через длинные стебли трав, покрытые мелкими приставучими колючками.
Мужик кряхтел, путаясь в вожжах, заваливаясь на спину. Чертыхаясь и матерясь, он пытался остановить свою животинку.
– Ну, девки, вашу мать! – рычал он. – А ну вон отседа! Ишь, чё удумали?! Лошадь пугать! Я с ними, как с родными, а они?! Нахалки.
– Прости, добрый человек.
Все ещё давясь смехом, раскланялись мы с ним.
Крестьянская телега исчезла из вида, скрывшись за кустами дикого боярышника, а мы продолжили свой путь.
Какое-то время беззаботно шагали вперед, посмеиваясь, перебрасываясь шутками. Но мало-помалу игривое настроение испарилось. Лес передумал казаться дружелюбным. Деревья щурились вслед с угрожающей насмешкой, словно перешептываясь за спиной: «Подождите! Вот-вот стемнеет, и тогда, тогда, тогда…»
Тропинку медленно затягивало вьюнком. Она едва держалась среди травы, необычайной густой и сильной для последнего весеннего месяца.
– Недаром у этого леса нехорошая слава, – подавлено проговорила Айриэт. – Есть в нем нечто зловещее.
– Во всех лесах есть нечто зловещее, – постаралась я успокоить подругу. – Поэтому крестьяне и рассказывают сказки, в которых лес населен различными злобными духами.
– Но в этом лесу, если сбиться, можно оказаться в Фиаре, – возразила Мари. – А это вам уже не сказки.
На это возразить было нечего.
Мы продолжали кружить, не желая признать очевидного.
Тем временем хищно подкрадывался вечер. Огненное яркое солнце раздувалось, спускаясь вниз, и вскоре спряталось за верхушками деревьев. От земли струилась белая дымка туманистых испарений.
– Мне кажется, мы заблудились, – высказала наконец вслух общие опасения Мари. – И я пить хочу.
– И я, – поддержала Айриэт.
– Поканючим немного позже, – предложила я, – а сейчас нужно приготовиться к ночевке. Иначе спать придется на ногах.
– И как мы будем к ней готовиться?
Все с надеждой смотрели на меня. А я сама впервые в жизни в лесу заблудилась и что делать, представляла не лучше ихнего.
– Прежде всего, наберем дров, – авторитетно заявила я, не желая сдавать лидерские позиции.
– Как же мы разожжем костер? У нас даже огнива нет.
– Вот об этом как раз можно не беспокоиться.
Моя улыбка была самой, что ни есть, лучезарной. – Зачем вам огниво, если у вас есть я? Но хватит стоять без толку. Вперёд! Приспосабливаемся к дикой природе.
Мы направились к разлапистому кусту пушистого папоротника, создающего иллюзию прикрытия. Поскакав дикими козами, сделали вокруг него полянку, слегка утрамбовав ногами землю. Затем пошли собирать хворост для костра.
Ломясь через густой, колкий сухостойник, над которым вилась невидимая паутина с мерзкими пауками, я поняла, что не люблю лес. Не люблю гораздо сильнее, чем город, горы, Дом Летящих Теней и Храм Света вместе взятые. В лесу холодно, голодно, темно, сыро. Еды – нет. Воды – нет. Котелка – нет. Руки кровоточат. Через каждые три шага приходится оборачиваться, опасаясь потерять ориентир из-за бесконечных веток.
А ещё комары с постоянным: ж – ж – ж!
Когда всем показалось, что дров достаточно, мы развели костёр. Пламя занялось, ровненько, как по линеечке.
– Упыри, они же, как звери, огня бояться. Все огня боятся. И просто, когда костер горит, на душе спокойнее, – радовалась Мари.
В кругу света стало не только спокойнее, но и теплее. Вот только голод, жажда и комары донимали по-прежнему.
Особенно доставалось от последних.
– Есть хочется, – чуть ли не хныкала Мари.
Мы с Айриэт в очередной раз на неё зашипели. Но вообще-то Мари была права. Я уже говорила, что свобода хороша лишь в теории, а на практике зачастую ума не приложишь, что делать с этим счастьем?
– Н – да, – продолжая отмахиваться отощавшей от хлестких взмахов туда и сюда, веткой, заметила я. – Сейчас лежали бы себе в кроватках, под одеялами. Второй сон досматривали. И какая муха нас укусила? Зачем мы сбежали?
