А вот тут есть мой Фёдор. Фёдор Иванович. Вообще ничего общего. И имя произносится медленнее и мягче, более напевно. Федор не кузнец (хотя электрод «тройка» безусловно, намотать может), он поэт небес. Тонкий, изящный, как его турецкие сигареты. Не Шаляпин, но тоже поёт, быть может, даже лучше тёзки, приобняв ласковой рукой гитарный гриф, человек без страха, способный своей харизмой и обаянием повернуть к себе любого человека — русского, степняка, татарина, еврея или немца, из Москвы, Белграда или даже Иваново.
И конечно, теперь мне было понятно, как он управлялся со штурвалом и вообще любой техникой. Техника его тоже любила. Штурвал не подчинялся ему, а нежно принимал его ласковые прикосновения. Небо не покорялось ему, оно было с ним одной воздушной, невесомой, но великой природы — стихии воздуха.
Фёдор вливался в небо, втягивался туда и он там не летал, он там жил, пребывал, существовал. И самолёт он тонко чувствовал, а не знал, хотя понятие об устройстве у него, конечно, тоже было.
Поскольку Иванычи время от времени заказывали мне не только снабжение для лагеря и книги, но и технические составляющие, такие как макры, компоненты, инструменты, то за прошедшее время старший Иваныч (теперь я знал, что его зовут Иван) «доточил» самолёт до некоторого совершенства, многие узлы перебрав буквально полностью и сделал это крайне ответственно, ведь он делал это для брата.
А младший ему просто доверял и взмывал в небо, как Высоцкий на сцену, только, конечно, без его козырной хрипотцы.
А средний?
Средний за это время, пока меня шатало по стране, поймал где-то в окрестностях беглого каторжника, который собрался обокрасть лагерь, качественно отмудохал, но не потащил в полицию, а отвесив королевский поджопник, выгнал прочь. Вдогонку пообещав (а угрожал он уверенным дружелюбным голосом, при этом слегка улыбался), что если увидит ещё раз, то убьёт, а для убедительности шмальнул из своего вальтера (купил где-то на часть заводского гонорара) в степной грунт.
Говорил, убьёт и кинет в озерцо, чтобы наловить на его труп раков. А что? Каторжников в полях много, одним больше, одним меньше. И ценности они не представляют, а раки — это вкусно, полезно и от них кровь улучшается.
Короче, конец рассуждений про пользу раков, могущих быть конвертированными из никчёмной жизни каторжника, тот выслушивал на постоянно увеличивающемся расстоянии, улепётывая по полям с крейсерской скоростью.
В спину каторжнику средний не выстрелил. Может гуманист, а может пулю пожалел. Кто знает?
Новоприбывший молчаливый Джо влился в семейство как родной, а вот Тайлер мучался, маялся, ходил из угла в угол.
— Так что, есть какое-то пожелание, просьба? — вывел меня из задумчивости Фёдор.
— Да. Надо свозить в Челябинск вот его.
Я снял с пояса ремень с ножом Шило и передал Фёдору. Тот критически посмотрел на клинок, проверил остроту, щёлкнул ногтём по лезвию, уважительно кивнул и спрятал.
— Нож?
— Нож и артефакт. Ну, ты им не воспользуешься, даже случайно, тут уровень нужен…
Понятно, что у Фёдора уровня не было.
— Ну, странно, конечно. Просто таскать его на поясе, когда улечу, прилечу?
— Да. Как ни странно, клинок должен просто побыть хотя бы минуту в Челябинске и всё.
— Ну… — Фёдор недоумённо приподнял брови, но при всей его поэтичности был человеком серьёзным и ответственным, — Надо… значит надо.
Тайлер подошёл к нам и с тревогой посмотрел в сторону неба.
— Вечереет? — хотя его тон был вопросительным, он просто констатировал факт, намекая, что полёт надо бы отложить на завтра.
— Успеем, — небрежно отмахнулся Фёдор, изящно затушил сигарету и убрал её в пробитый чугунок, который стоял на поле и использовался, как пепельница. — Вообще-то на самолёте можно и втроём полететь, только третий будет в багажном отделении. Так даже в технической документации написано.
— Полетели, босс? — с пробудившейся надеждой спросил Тайлер.
— Нет, не будем страдать хернёй. Обычный полёт, обычная снаряга. Всё взял? — спросил я детектива, после чего всё тщательно проверил.
— Ну, давайте, чего тянуть?
…
Когда самолёт скрылся в небе, Дядя Ваня обнаружился на краю поля, задумчиво глядя вслед улетевшему отпрыску.
— Не поужинал, — недовольно нахмурился отец семейства и пригласил кушать меня.
Мы, бароны, народ не гордый. В свете догорающего заката на ужин была густая гороховая каша с тушёнкой.
— Мечтаю на море своих вывезти, — задумчиво проговорил Дядя Ваня, помешивая остатки и перекладывая их в отдельную кастрюльку, чтобы потом подогреть на завтрак. У них в семье это получалось как-то молча и естественно — распределение обязанностей.
Средний натаскал дров (примерно в расчёте на три месяца), сложил их в четыре разные кучи, только одна в сарае, объяснив это противопожарными мерами. Вместе со старшим они восстановили ворота, утеплили, а потом вообще собрали из притащенного (надо сказать, вручную) из полей контрабандного фургона себе что-то вроде спальной комнаты, более тёплой, чем сарай, где и спали.
Иваныч полностью отвечал за техническую часть, отец семейства неожиданно для своего возраста и статуса взялся за быт, готовил и мыл посуду.
Что интересно, семейство Дяди Вани легко существовало и в полной изоляции от местного китайца (который постоянно сторожил пустующий подвальный склад возле своей хатки), как если бы того вообще не существовало.
Джо же без лишних слов дал себя «припахать», вместе с братьями они притащили громадное количество свежескошенного сена и помог им собрать, то есть сплести, всем нечто вроде достаточно странных лежанок.
Я отметил для себя, что Джо не бунтовал и не роптал, не ушёл к своему соплеменнику, а остался с большинством, гибко осваиваясь в новых спартанских условиях.
Уже после заката где-то на горизонте завыли волки.
Чертыхнувшись, я сходил к грузовику, который был «припаркован» возле внешней стены громадины сарая. Он поместился бы и внутри, но пустое пространство предназначалось для самолёта.
Средний сидел у очага и в задумчивости жевал соломинку.
— Будешь?
Он хотел было отмахнуться, обычно так ему предлагали сигарету, а он не курил, но сейчас я протягивал ему прикладом вперёд предварительно проверенную армейскую винтовку.
Оружие из запрещённого списка, таким может владеть только имперская армия и специальные подразделения полиции, а также не менее специальные службы. Владение таким оружием — само по себе преступление. Говорить об этом были излишне, тут все взрослые люди.
Увидев оружие, он уважительно присвистнул, перехватил, взвесил в руках, потом плавно передёрнул затвор.
— Механика лязгает на середине «хода», надо смазать, — скорее сам себе проговорил он. — Аркадий Ефимович, это Вы насовсем отдаёте или так, сфотографироваться при случае?
— Насовсем.
— А патроны есть?
— Да, сорок штук. Надеюсь, хватит.
Средний брат уже ухитрился отцепить затвор и посмотрел сквозь оголившийся ствол.
— Да, хватит. Я ведь не буду тренироваться, только на поражение.
— А Вы хорошо стреляете?
— Врать не буду, я далеко не лучший стрелок. Но зато я уверенный.
— Это как?
— Это значит, что утку в полёте не собью, рука не так уж верна. Зато волка или волков, которые нападут на лагерь — убью всех. Не знаю почему, но, когда речь идёт о сражении насмерть… Короче, можете не сомневаться.
Он зарядил винтовку полученными патронами, спустя пару секунд самостоятельно нашёл предохранитель (а это значит, что в армии он не служил и такое вооружение видел впервые), поставил оружие на него и уселся, словно невозмутимый индеец на стоянке, умело оперев армейский винтарь прикладом в землю.
Вообще, конечно, он — моя охрана самолёта. Понятно, что с его точки зрения он охраняет свою семью, но заодно и меня прикроет.
Судя по задумчивым глазам среднего, который стал только что более вооружён, спать он не собирался.
— Я с тобой подежурю, — уселся с ним рядом Джо.
