Страж Ордена 2 (СИ) - Семин Никита

— Убытки были необходимой мерой для спасения ваших же заводов, граф, — ответил я спокойно, глядя ему прямо в глаза. — От полного и окончательного их исчезновения.

Нарышкин презрительно фыркнул.

— Мы слышали эти сказки про «конец света». Однако, пока что единственный конец, который мы видим, это конец нашей прибыли.

— Скажу прямо — мне плевать на ваши убытки. Я пришел не извиняться, господа, — перешел я в наступление. — Однако могу предложить вам сделку. Ваши заводы сейчас представляют проблему по двум причинам. Первая — они создавали фон, который подпитывал угрозу. Вторая, неофициальная, ваше молчаливое поощрение беспорядков вокруг башни.

В кабинете повисла звенящая тишина. Они не ожидали такого прямого разговора.

— Я предлагаю вам решение обеих проблем, — продолжил я. — И не просто решение. А выгоду. Я предлагаю вам бесплатную, практически неиссякаемую энергию для ваших машин.

Я вытащил из папки, которую принес с собой, чертеж.

— Башня, которую вы так стремитесь разрушить, это не просто щит. Это аккумулятор. Сейчас он переполнен, и готов взорваться, уничтожив заодно и ваши мануфактуры, — стал я намеренно нагнетать атмосферу. — Эту энергию нужно «стравить». Можно просто сбросить ее в землю. А можно… — я сделал паузу, — направить ее вам через систему простейших преобразователей прямиком на валы ваших машин.

Они смотрели на меня, и в их глазах — шок и недоверие боролись с жадностью.

— Что вы хотите взамен? — наконец спросил Строганов.

— Всего две вещи, — ответил я. — Первое. Вы немедленно прекращаете финансировать этот цирк с ряжеными бунтовщиками. Более того, вы сами становитесь гарантами безопасности башни. Ваши люди, ваша служба охраны. Если хоть один камень упадет на ее обшивку, контракт аннулируется. И поверьте, в следующий раз, когда она будет на грани взрыва, я просто дам ей взорваться.

— Это шантаж! — выкрикнул Нарышкин.

— Это деловое предложение, князь, — поправил я его. — А второе условие — чисто техническое. Мне понадобится ваше содействие в прокладке кабелей и установке оборудования. Я не собираюсь делать это все ни за мой счет, ни за счет Комитета.

Аристократы возмущенно переглянулись между собой.

— Вы причинили нам такие убытки, и теперь требуете денег? — с негодованием спросил управляющий герцога Ольденбургского. Я усмехнулся.

— Господа, поймите простую вещь. Я могу решить эту проблему и без вас. Методом «залпового выброса». Но это будет шумно, грязно, и пара-тройка монстров неизбежно прорвется в город, — продолжал я давить, а то эти типы не понимают иной язык, кроме силы. — Молодцы графа Шувалова их, конечно, отловят, но несколько случайных жертв среди горожан гарантированы. Некрасиво. А можно решить проблему тихо, элегантно и с взаимной выгодой. Вы получаете работающие заводы и дармовую энергию. Я — стабильность башни и спокойствие в городе. Выбор за вами.

Они переглянулись. Шок на их лицах сменялся блеском холодного, расчетливого интереса. Они были дельцами до мозга костей. И они увидели сделку. Сделку века.

— Мы… должны это обсудить, — пробормотал Строганов.

— Обсуждайте, — кивнул я. — У вас есть время до завтрашнего утра. Потом я начну «стравливать» энергию по своему усмотрению. В землю. Со всеми вытекающими спецэффектами.

Я поклонился и, оставив их в состоянии глубокой задумчивости, вышел из кабинета. Шувалов последовал за мной.

— Блестяще, Михаил, — сказал он, когда мы уже были в карете. — Вы только что превратили врагов в контрагентов.

— Я просто показал им, что охранять золотую жилу выгоднее, чем пытаться ее взорвать, — усмехнулся я.

Шахматная доска снова была перевернута. И теперь на моей стороне играли новые, очень сильные фигуры.

Заседание Святейшего Синода проходило в огромном, отделанном темным дубом зале административного здания на Сенатской площади. Казалось, сам воздух был пропитан здесь вековой пылью догматов.

Седобородые митрополиты в тяжелых, шитых золотом облачениях сидели в высоких креслах с выражением скучающей скорби на лицах. Отца Иоанна ввели без конвоя. Он вошел в своей простой, почти нищенской черной рясе, худой, прямой, и остановился посреди зала. Он был спокоен, не выглядел ни обвиняемым, ни просителем.

Председательствующий митрополит, старик с лицом искушенного царедворца, начал зачитывать обвинения. Голос его был монотонен и скрипуч. Он говорил о порицании святых текстов, о хуле в адрес иерархов церкви, о внесении смуты в умы паствы. Приводил факты, называя конкретные случаи. Он говорил о страшном грехе гордыни. И, наконец, он обвинил его в самом страшном — в намеренном желании расколоть единую православную церковь, напомнив о кровавых ранах, оставленных прошлыми расколами.

— Что вы можете сказать в свое оправдание, отец Иоанн? — закончил он, и в наступившей тишине его вопрос повис, как дамоклов меч.

Иоанн поднял свои ясные, светлые глаза.

— А в чем я должен оправдываться, владыка? — голос его был тих, но он разнесся по всему залу, и в нем не было и тени страха. — В том, что Свет коснулся меня и дал мне силу исцелять, когда вы можете лишь отпевать? В том, что я несу людям живую веру, когда вы предлагаете им лишь мертвую букву?

Он обвел взглядом застывшие, напыщенные лица.

— Вы обвиняете меня в том, что я говорю правду. Вы погрязли в демагогии. Вы обсуждаете каноны, а про Веру забыли. Какая польза от ваших святых текстов, если люди страдают, если дети умирают на руках у матерей, а вы, пастыри, не в силах им помочь? А я — могу. И это значит лишь одно — Господь отметил меня. Он устал от вашего фарисейства.

В зале зашумели. Кто-то вскочил, выкрикивая «Ересь!».

— Вы говорите о расколе, — продолжил Иоанн, и голос его зазвенел. — Но разве не вы его учинили? Вы отгородились от народа стенами этих пышных залов, золотыми окладами, сложными обрядами! Вы забыли, что наш учитель, Иисус Христос, свободно ходил среди простого люда, делил с ними хлеб и горе! Он не заседал в синедрионах, решая, кто достоин спасения! Он шел к грешникам — к блудницам, грабителям, к страждущим — просто спасал!

Зарождался спор. Несколько молодых, амбициозных епископов, видевших в словах Иоанна не только ересь, но и опасную, привлекательную правду, попытались вступить в дискуссию. Но большинство — старая гвардия — уже вынесло свой приговор.

— Довольно! — прогремел председательствующий. — Твоя гордыня ослепила тебя! Постановлением Святейшего Синода, ты, иерей Иоанн, отстраняешься от служения и отправляешься в Соловецкий монастырь! На покаяние. Дабы в трудах и молитвах ты смог очистить свою душу от скверны.

— Я не подчинюсь этому решению, — ответил Иоанн спокойно. — Мой судья — не вы, а тот, кто послал меня.

— Взять его! — крикнул митрополит.

Двое дюжих монахов из охраны шагнули к нему. Но в этот самый момент в задних рядах, где сидели приглашенные на заседание младшие чины духовенства, поднялся шум. Несколько молодых иереев, тайных последователей Иоанна, вскочили, опрокидывая скамьи, крича о неправедном суде.

И пока охрана, растерявшись, бросилась наводить порядок, Иоанн поднял руку. Ослепительная, молочно-белая вспышка света на мгновение ударила по глазам, заставив всех зажмуриться.

Когда зрение вернулось, Иоанна в зале уже не было.

Он сбежал. Сбежал не как преступник, а как пророк, отвергнутый косными догматиками. Он окончательно порвал с официальной Церковью. Теперь он был свободен. И еще более опасен. Он уходил в подполье, к своим новым, могущественным покровителям, чтобы оттуда продолжить свою священную войну.

Глава 18

Наступила середина лета. Стояли столь редкие в Петербурге сухие и солнечные дни. Император Александр Павлович по старой, екатерининской привычке переехал на это время в Петергоф. Именно поэтому он принимал сейчас брата не в душном столичном кабинете, а в Нижнем парке Петергофа. Они шли по пустой, посыпанной песком аллее, и шум знаменитых фонтанов, доносившийся издалека, служил аккомпанементом их разговору.