Страж Ордена 2 (СИ) - Семин Никита

— Вот видите! Это скверная, бесовская сила! — кричал ассистент, указывая на Нейроспектрометр, чей кристалл ярко вспыхивал красным. — Она отнимает вашу волю! Она делает человека рабом!

Вторым, дерзко, вышел молодой семинарист.

— Лжецы! Иоанн — наш святой! — выкрикнул он.

Князь Голицын усмехнулся. Он заставил его замолчать, а затем, к вящему ужасу толпы, семинарист начал публично стягивать с себя штаны.

— Так сектанты дурачат народ! — кричал ассистент. — Они позорят вас, смеются над нашей верой! А прибор, данный нам Государем, видит эту тьму!

Голицын перевел взгляд на другой объект — старую торговку. Он заставил её, смеясь, бросать свой товар в толпу.

Агент продолжал:

— А теперь скажите! Если этот князь может отнять вашу волю, то что может сделать сила в десять раз больше⁈ Сила, что приходит не изнутри, а от неведомых сущностей! Сила Иоанна!

— Иоанн исцеляет! Он дарует надежду! — кричит кто-то из толпы, фанатик.

— Исцеляет, чтобы заставить вас делать свою волю! — парирует агент. — Вы думаете, это ваш экстаз? Нет! Это чужой приказ! Воля, которая заставляет вас идти против Государя! Он отнимает вашу волю, как этот князь! Но только Иоанн не даёт вам понять, что вы — кукла на веревочках, болванчик, марионетка! А мы сейчас все покажем и объясним!

Затем наши глашатаи объясняли собравшимся, что сила Голицына отнимает свободу, превращая человека в безвольную куклу. Сила Иоанна, хоть и выглядела как чудо, навязывает ложную свободу, заставляя верить, что чужая воля — твоя собственная. Оба были злом, которое Нейроспектрометр видел и измерял.

Постепенно, изо дня в день, слухи о «Приборе Правды» расползались по Петербургу. Толпа, до этого единодушно поддерживавшая Иоанна, раскололась. Я получил то, что хотел: аргумент, который невозможно было опровергнуть одними словами. Теперь мне оставалось лишь одно — дождаться ответного хода Врага. Вскоре донесения агентов подтвердили: Иоанн в ярости.

Я понял, что мы на верном пути. Надо было продолжать разоблачительные выступления, чтобы выманить крысу из ее норы. И пока Голицын, превратившийся из гордого аристократа — бунтаря в послушного исполнителя моей воли, гастролировал по петербургским площадям, просвещая народ, наглядно показывая мерзкие приемы марионеточников, до нас с Шуваловым дошли тревожные, но ожидаемые вести. Моя пропаганда заставила Иоанна действовать. Он решил — не много не мало — устроить Крестный ход. Вернее — под видом крестного хода он решил провернуть то, что в будущем назовут «Оранжевой революцией»: направить людей к Зимнему дворцу, захватить Государя и превратить его в свою марионетку. Одним ударом он мог отыграть всё: кто контролировал Императора, тот владел всей Империей.

Из кабинета Шувалова я смотрел на донесение, принесённое фельдъегерем: «Пророк Иоанн, во главе многотысячного сборища, выдвинулся по направлению к центру столицы. Намерения — прямое движение к Зимнему дворцу».

— Они идут, — констатировал Шувалов, сжимая в руке эфес шпаги.

— Они не идут, граф. Их ведут, — поправил я, глядя на карту. — Это уже не просто толпа. Это живая стена, которая должна пробить себе путь к Императору.

Мои глаза видели Крестный ход: это было жуткое, величественное зрелище. Впереди, как знамёна, шли калеки, которых Иоанн ранее исцелил. Они бились в экстатических молитвах, их искажённые верой лица были полны безумной решимости. За ними, держа в руках обгоревшие на Обводном канале иконы, шагали самые яростные фанатики, маргиналы, которым терять было нечего. В хвосте тянулись толпы испуганных, но ведомых мещан, которые боялись гнева пророка больше, чем гвардейских пуль.

— Что скажете, Михаил? — спросил Шувалов, невольно отдавая мне главенство в этой войне. Все-таки благодаря Иоанну именно я стал его главным врагом, мне и идти с ним на бой. — Гвардия готова открыть огонь.

— Ни в коем случае, граф, — ответил я, качая головой. — Любая кровь обернётся для Иоанна триумфом. Он — мученик. Он этого и ждет.

Я принимаю единственно верное решение. Бой должен быть на глазах у всех.

— Наш бой будет на Дворцовой площади. Это самое важное место в Империи. Я выйду к нему.

Шувалов вздрагивает:

— Это самоубийство! Вы один против лжепророка, которого поддерживает такая толпа!

— Вы не поняли, граф. Я не буду биться против толпы. Я буду биться за толпу. Наша победа должна быть не физической, а символической.

— Что же нам делать?

— Прежде всего — не стрелять. Гвардия должна защищать дворец, но никто не должен вмешиваться в нашу дуэль. Если мы победим, толпа увидит правду и разойдётся. Если проиграем… что ж, значит, Империя заслуживает того, чтобы ею управляли Лорды Света.

К вечеру того же дня толпы народа, ручейками стекаясь со всех сторон, заполнили Дворцовую площадь. Звук их молитв, низкий и монотонный, волнами накатывал на Зимний дворец. Вся площадь, от арки Главного штаба до самых стен Зимнего, представляла собой живой, колышущийся ковёр.

Перед дворцовыми воротами, подобно дамбе, стояло плотное оцепление гвардейцев. Над толпой, в ее центре, на импровизированном помосте возвышалась фигура отца Иоанна.

Он был спокоен, неистов и величественен.

— Выходи, Колдун! — гремел его голос, усиленный чужой силой. — Слуга Антихриста, оплетавший чарами нашего Государя! Я пришёл к тебе, чтобы сорвать маску и очистить Империю!

Его слова были мне на руку. Если бы он призывал толпу бороться со мной, было бы хуже.

Быстро спустившись вниз, я вышел из ворот Зимнего дворца. Я не надел мундир. Я был в своём лучшем, тёмном сюртуке. Единственное, что привлекало внимание — это Нейроспектрометр, который я нёс в руках.

Я прошёл через оцепление. Гвардейцы вытянулись в струнку, не сводя с меня глаз. Толпа, увидев меня, смолкла. В этот момент я был фокусом их фанатизма и их сомнений.

Я шёл по длинному, узкому коридору, который сама толпа, подавляемая страхом и любопытством, невольно создала между нами. Я шёл один. Напротив меня стоял один Иоанн. Но за его спиной — стояли десятки тысяч душ.

Я остановился. Положил Нейроспектрометр на парапет. Прибор, как живой, начал гудеть, и его кристалл, настроенный на окружающий фон, мерцал жёлтым.

— Ты лжец, Иоанн, — сказал я, и мой голос, хоть и не усилен магией, звучал холодно и громко в наступившей тишине. — Ты пришел не освобождать Государя от чар. Твоя цель — вернее сказать, цель того беса, которым ты одержим — власть. Но я могу освободить тебя от твоего хозяина!

— Мой хозяин — Свет! — кричит Иоанн, и его руки возносятся к небу. — Я — воин Господа! А ты — исчадие Тьмы!

— Твой свет — ложь. Твой дар — клеймо раба! — парирую я, указывая на прибор. — Ты здесь для того, чтобы я доказал всем: твоё пророчество — чужая воля. Твой хозяин — не Бог, а чудовище, которое питается заблудшими душами.

Я объявляю правила:

— Ты вызывал меня на бой. Да будет так. Ставка — моя жизнь и этот прибор. Если ты победишь, Империя твоя. Твоя ставка — твоё пророчество и твоя жизнь. Пусть никто не мешает нам — только ты и я. Пусть эта толпа будет нашим единственным судьёй!

На лице Иоанна проступает торжество. Он чувствует, что ему дано право уничтожить меня.

Время будто остановилось. Иоанн торжествующе скидывает с плеч белоснежную накидку, а его глаза вспыхивают белым, мертвенным светом, и он бросается в атаку.

Я успеваю выставить ментальный щит за мгновение до того, как Иоанн обрушивает на меня свою атаку. Это не физический удар, нет — это волна чистой воли Лорда Света, ослабленная лишь вместимостью души самого священника, которая, подобно молоту, бьёт по моему разуму.

— Твоя сила — ничто перед мощью Света! — кричит Иоанн, и его голос сотрясает площадь.

Нейроспектрометр, лежащий на парапете, реагирует мгновенно. Его кристалл вспыхивает ослепительно-белым, тревожным светом, сигнализируя о присутствии чужого, мощного, агрессивного сигнала. Толпа видит это. Фанатики ликуют: «Свет! Это Свет!». Они принимают белый цвет, цвет чистоты, за Божественное вмешательство.