Дороги (СИ) - Панченко Сергей Анатольевич

Игнат начал координировать людей, определять какие работы необходимо производить сейчас, какие отложить и чем заинтересовать соседнее село, чтобы выгодно обменяться. Он постоянно курсировал между своей деревней и Можайкино. Впрочем, Вера Петровна, глава соседнего села, появлялась в Екатеринославке не реже.

Матвей Леонидович добровольно попал в бригаду из трех человек, которая занималась сбором годного строительного материала, с помощью которого можно было перегородить в штольне жилые уголки. Тачка Марии Алексеевны пригодилась для этих работ как нельзя кстати, перевозя за один прием по полтора центнера груза. Матвей перестал различать один день от другого, помня только натоптанную дорогу между очередными развалинами и дорогой к штольне. Он с сожалением смотрел на собственную обувь, с каждым днем становящуюся все обветшалее.

Ему повезло, на разборе очередного дома Матвей наткнулся на подпол, в котором чудом сохранились кирзовые сапоги, обильно покрытые ваксой с белым налетом, следами перенесенного жара. На белой петельке, пришитой к голенищу с внутренней стороны, стояла печать с датой, указывающей, что они были произведены еще в стародавние советские времена. Наверное, хозяин дома забыл о них. Сапоги пришлись впору.

— Ну, жених на выданье. — Мария Алексеевна сразу заметила на Матвее обновку. — Была бы на тридцать лет моложе, непременно посваталась бы.

— Да уж, конечно, жених. — Усмехнулся Матвей. — Одинокий дед с прицепом.

— Дед — это состояние тела, а не души. Я даже в свои восемьдесят с гаком не чувствую себя старухой. И хорошо, что сейчас не осталось зеркал, это помогает мне жить в иллюзии, что я еще ничего.

— Да вы еще ничего. — Сделал Матвей комплимент.

— Озорник. — Мария Алексеевна погрозила пальцем.

Несмотря на свой возраст, бывшая директор школы сохраняла потрясающий оптимизм, чувство юмора и работоспособность. Женщины даже побаивались ее, потому что она старалась руководить всеми процессами в штольне. Иногда она вела себя с ними, как строгая учительница, которая могла вызвать в школу родителей. Игнату бывшая директриса стала отличным подспорьем, позволяя не отвлекаться на некоторые хозяйственные задачи. Через нее он транслировал свои пожелания, а она воплощала их, наполняя собственное существование привычным смыслом.

— Была директором школы, а теперь я директор штольни. — Шутила она.

Промеж себя ее так и стали звать «директором».

Матвей Леонидович, Александр и Геннадий вернулись в село как раз в момент начала посевной кампании. В полукилометре от села был выбран ровный участок земли, с которого обильные дожди не смыли почву. Сама почва была мертва, поэтому ее за две недели до посева начали оживлять коровьим навозом. Пшеница взошла бы и без этого оживления, но почему-то были сомнения, что во время роста корневая система справилась бы со своей задачей. Жителям Екатеринославки хотелось получить хороший урожай, собрать зерно, солому в достаточном количестве для поддержания поголовья скота.

Александру, как ведущему инженеру, поставили задачу сделать орудие, среднее между плугом и культиватором, нарезающим неглубокие борозды, чтобы его могли утянуть один или два человека. Он со своей задачей справился. Помедитировав над ржавеющим железом с машдвора, Александр переосмыслил роль культиватора. Для этого пришлось выгнуть стойки, на которые крепились режущие лапки, чтобы срезанный пласт почвы отгибался как плугом, но был гораздо мельче. Культиватор пришлось значительно укоротить, оставив всего четыре рабочие лапки. Он опирался на два колеса, оставшихся без резины. Острые края колесного диска служили еще и средством, ограничивающим «метания» культиватора по поверхности.

Человека хватало на один круг в двести метров, затем менялись. Дети шли за следом с ведрами с зерном и аккуратно бросали его в борозды. Другие шли за ними и мотыгами заделывали их. Игнат лично присматривал за работой, чтобы никто не позволял себе халтурить. Каждое пшеничное зернышко было на вес золота. Полуголодные подростки мечтали тайком закинуть горсть зерна в рот, но строгий глава всегда был рядом.

Матвей впрягся в узду после Геннадия, обливающегося потом.

— И это только начало. — Произнес он, выбираясь из-под железной трубки, выполняющей роль упряжи. — На будущий год еще и яровую сеять, и подсолнух и кукурузу, а народу нас больше не станет. Мы же не кошки, не приносим в год по десять штук.

— Ничего, поголодаешь зиму, вперед остальных побежишь на посевную. — Усмехнулся Игнат. — Если пшеница взойдет и переживет зиму, а мы сможем собрать урожай, это будет чудо. Выкормим телят, будем с молоком, выменяем у атаманши курей и будем каждый день омлеты на завтрак есть.

Атаманшей за глаза он называл Веру Петровну, но это не несло в его понимании негативного оттенка. Он уважал ее как руководителя и втайне считал достойнее этой должности, чем себя.

Матвей развернул культиватор на новый круг. Выставил правое колесо по краю свежей борозды, чтобы сохранить равный интервал между ними, опустил лапки в рабочее положение и, упершись новыми «кирзачами» в землю, потянул орудие. Сырая земля легко поддалась его усилиям. Матвей взял приличный старт, но легкость оказалась обманчивой. Ноги скользили по раскисшему суглинку, отбирая дополнительные силы. Через пятьдесят метров он понял, что остаток прогона придется выкладываться. Как только культиватор замер на краю поля, он откинул упряжь в сторону и упал на колени.

— Укатали… лошадку крутые горки. — Произнес он, утирая с лица обильную влагу.

— Это по первой кажется тяжело, а потом привыкаешь и работаешь на автомате. — С еле заметной улыбкой поделился Игнат. — Мысли себе думаешь, а ноги сами идут.

— А тебе уже приходилось таким заниматься? — Удивился Матвей.

— Не таким, конечно, но к примеру, выкопать в одного траншею под дом для канализации лопатой. Если думать про надорвавшуюся поясницу и сорванные мозоли, то много не накопаешь. В деревне всегда было много ручного труда, несмотря на автоматизацию и механизацию. Быстрее сделать самому, чем ждать, когда экскаватор освободится или стогомёт. Мы с отцом сено косили всегда руками, собирали и грузили тоже вручную. Вот это был труд, никому не пожелаешь. Тоже, чтобы не зацикливаться на жаре, на жажде, на усталости мысли думаешь всякие, а тело работает. Своего рода медитация, отключение. Нирваны, правда, ни разу не достиг, но умных мыслей пришло много.

— Ладно, совет принял. Буду думать мысли. — Пообещал Матвей.

Он присел на скамью для отдыха. Ее носили с собой, чтобы не сидеть на грязной земле. Ноги тряслись от перенапряжения, но усталость была приятной. Он смотрел на красиво расчерченную культиватором часть поля и радовался, что жители деревни не впали в уныние, а героически сопротивлялись страшной действительности. При этом они не считали себя героями, работали, как и до катастрофы, только с учетом изменившихся обстоятельств.

Матвей заметил, как дети с ведрами одновременно остановились и стали показывать руками. Он присмотрелся в ту сторону и увидел одинокую фигуру человека, идущую вдоль поля. Согбенная фигура еле передвигалась и в какой-то момент, не дойдя до посевной компании ста шагов, упала. Матвей подхватился и побежал к ней. Его опередили дети, но окрик старшего заставил их остановиться. Матвей оказался возле упавшего человека раньше остальных.

Это был мужчина в рваных обносках, худой, с впалыми глазами, длинной бородой и отросшими грязными космами. Он смотрел, шевелил губами, но сказать ничего не мог. Матвей отстегнул фляжку и протянул к его губам. Мужчина сделал несколько судорожных глотков и громко задышал.

— Спа…спа…бо. — Еле выговорил он, проглотив слог.

— Ты издалека? — Спросил Матвей.

Мужчина кивнул.

— Давно идешь? Месяц?

Незнакомец снова кивнул. Полез в карман лохмотьев правой рукой и вынул календарик с изображением города Сочи. Матвей взял его в руки и посмотрел на обратную сторону. Там были зачеркнуты дни, соответствующие количеству дней, проведенных в дороге. Дата начала пути соответствовала дню, когда случилась катастрофа.