Дороги (СИ) - Панченко Сергей Анатольевич

К ним подбежали остальные.

— Кто это? Откуда? А чего он такой тощий и грязный? — Посыпались вопросы.

— Он пешком сюда дошел от самого Черного моря. — Пояснил Матвей и показал календарь. — Его надо накормить.

— У меня сало есть. — Заявил один мужчин, участвующих в посевной.

— Сдурел, он от него сразу скончается. Ему жирное сейчас нельзя. У кого с собой липучка осталась? — Поинтересовался Матвей.

«Липучкой» стали называть кашу из прожаренного зерна, размолотую до состояния крупы, залитую кипятком с небольшим добавлением молока и жира любого вида. Из-за нехватки дров ее не варили. Замоченная субстанция из-за высокого содержания клейковины в зерне в охлажденном состоянии становилась липкой и тягучей.

— У меня есть. — Мальчишка лет десяти снял с плеча самодельную сумку и достал из нее железную миску, прикрытую блюдцем вместо крышки.

Матвей взял ее. Вынул собственную ложку и зачерпнул кашу краешком. Протянул немощному незнакомцу. Тот вытаращился на еду и открыл рот, как птенец, которому родители принесли червячка. Челюсть его тряслась, когда он снимал еду с ложки губами. Он был очень слаб и видимо, близок к тому, чтобы потерять последнюю надежду и умереть. Матвей скормил ему пять ложек и решил, что этого пока достаточно. Не хотел, чтобы человек умер на радостях от заворота кишок.

— Спа… сибо. — Прошептал незнакомец.

— Поправляйся скорее. Интересно послушать, откуда ты пришел и чего видел. — Произнес Матвей. — И как нашел дорогу к нам.

— Его надо отвезти в штольню, пусть бабы им занимаются. — Посоветовал подошедший после круга Геннадий.

— Вот ты и иди за Макаркой и забирай его. — Решил Матвей.

— А ты за меня будешь культиватор таскать?

— Буду. — Ответил Матвей Леонидович. — Только не забудь сказать, что мы его покормили. Наверное, на сегодня ему больше еды давать не стоит, только водички.

Весь остаток дня он не мог думать ни о чем другом, кроме того, что мог рассказать изможденный дорогой человек. Обе деревни с начала катастрофы жили в полной изоляции, абсолютно не зная ничего о том, что происходило по другую сторону огромных разломов. Судя по состоянию путника, ничего хорошего, но тем интереснее был его рассказ.

Мужчина смог заговорить только на третий день и то, с огромными перерывами. Его звали Наилем, он был из Уфы, в которую и собирался добраться пешком. Ему едва исполнилось двадцать семь, но из-за бороды казалось, что ему не меньше сорока. Он поехал на отдых к морю с девушкой, но она погибла во время землетрясения, утонув в воде. Наиль выбрался и даже смог пережит пекло. Оправившись от последствий катастрофы, он отправился в путь.

Вначале Наиль шел с компанией людей, но в какой-то момент они рассорились из-за еды и выгнали его. Вскоре после этого на него напали, но он отбился и стал проявлять больше осторожности, что очень замедлило скорость передвижения. С едой везло редко. В среднем он находил перекусить чего-нибудь раза два в неделю. От плохой воды развился устойчивый понос, отнимающий силы. Вскоре он ослаб настолько, что проходил в день не более одного километра. Поняв, что так он скоро погибнет, Наиль решился на отчаянный шаг, лег на дорогу и стал ждать тех, кто окажет ему помощь.

Повезло не сразу. Люди, бредущие по дороге, мало чем отличались от него самого, нуждались в помощи почти в той же мере. Обходили его, перешагивали, как бездушное препятствие, не обращая внимания. Он уже собрался умирать от бессилия и голода, но тут бог смилостивился, послал ему неравнодушных людей. Они шли двумя семьями и, несмотря на то, что у них были дети, поделились с ним чистой водой, покормили и дали с собой пару горстей сахара, которые он растянул на неделю. Вернувшаяся вера в людей позволила Наилю проявить больше смелости с незнакомцами. Ему снова несколько раз перепало что поесть, а позже он и сам нашел припасы и поделился с другими. А потом начался долгий период невезения.

Наиль свернул не на ту дорогу, где долгое время не повстречалось ни одного человека. Он даже обрадовался этому, проходя мимо вымерших деревень, в которых иногда удавалось найти что-нибудь съестное. А есть он научился что угодно, от крупы, пропитанной сплавившимся пластиком, до грязи в погребах на которой сохранились остатки всплывшего жира. Живот, конечно, протестовал, но силы идти все равно оставались. А потом он уперся в огромный обрыв и шел вдоль него дней десять. Точнее он сказать не мог, так как снова ослаб и с трудом осознавал реальность.

От воспоминаний о пережитом Наиль начинал плакать, поэтому еще щадили, не приставая с расспросами. Можайкинские пошли проверить по его следам, откуда он пришел. Подсознание Наиля провело его по тонкому перешейку между двумя разломами, что было удивительно. Но далее дождь смыл все следы, и понять, какой дорогой он добрался, не представлялось возможным. Жители обеих деревень хотели знать, стоило ли ждать с того направления гостей или нет.

— Ну, что Наилёк, пойдешь дальше в Уфу или нет? — Поинтересовался у него Игнат, когда тот настолько восстановился, что начал самостоятельно выходить из штольни на свежий воздух.

— Примете, останусь, а нет, куда деваться, пойду. — Ответил тот.

— Конечно, примем. Нам любые руки сейчас нужны. Работы непочатый край.

— Спасибо, значит, остаюсь.

В тот день, когда состоялся этот разговор, Матвей находился в штольне. Накануне он подвернул ногу на машдворе, где они разбирали ржавеющую технику. Игнат дал ему три дня на восстановление, определив на легкий труд. Он работал с внуком и другими детьми на очистке зерна от семян сорняков. Жители Екатеринославки пришли к мнению, что семена сорных растений стоит высеять так же, как и пшеницу, чтобы скорее восстановить хоть какое-то природное разнообразие.

— За прополку сорняков в ближайшие десять лет грозит смертная казнь. — Предупредил Игнат.

Помимо сорняков пытались проращивать вишневые косточки, яблочные, грушевые семечки, надеясь через несколько лет получить урожай фруктов. Никто этим никогда не занимался, и поэтому всхожесть оставляла желать лучшего. Но больше всего жителей деревни беспокоили посевы озимой пшеницы. Поле вот уже неделю оставалось черным. Игнат каждое утро ходит проверять, не вылезли ли ростки, и возвращался домой смурной, не увидев ни одного. Атаманша Вера Петровна, которой гарантировали часть урожая, уже приходила дважды, узнать, не взошла ли пшеница, нервируя главу еще больше.

Тимофей покряхтел и потянулся. Засиделся, согнувшись в одном положении, выбирая в слабоосвещенном помещении мелкие семена сорняков. Дремлющий рядом Тузик проснулся и с любопытством посмотрел мальчику в глаза, ждал, что тот соберется погулять или накормить его.

— Устал? — Заботливо поинтересовался Матвей Леонидович у внука.

— Спина устала и глаза. — Тимофей потер веки ладонями.

— И правда, ребята, чего мы сидим в темноте. На улице дождя нет, давайте перенесем наше рабочее место туда. — Предложил Матвей.

Дети с радостью согласились. Вынесли ведра с зерном наружу, постелили кусок ткани посередине и расселись вокруг нее. Тузик, решив, что это какая-то забава, начал носиться от одного ребенка к другому, провоцируя их поучаствовать в его игре.

Матвей размялся, поприседал, слушая хруст коленок. Он услышал и другие звуки и даже успел испугаться, решив, что с суставами совсем плохо. Однако это был Макарка, скачущий по улице. Геннадий гнал его галопом прямо к штольне. Дети вскочили, подумав, что случилась беда. Пастух резко осадил коня и спрыгнул на землю.

— Игнат здесь? — Спросил он.

— Нет. Кажется на машдворе. А что случилось? — Матвей тоже подумал, что произошла неприятность.

— Озимые взошли. Как один, одновременно.

— Фу, дьявол, напугал. Да ладно? — Не поверил Матвей.

— Иди, проверь. Есть, конечно, проплешины, но в целом взошло ровненько, как под гребёнку.

— Хорошая новость. — Обрадовался Матвей. — Надо скорее Игнату доложить, чтобы он Веру Петровну успокоил, пока она не начала от нас свои припасы прятать.